Паника в тюрьме и шум на улице, который слышал Генек, не имели ничего общего. Генек случайно оказался в центре района, где проводилась облава на евреев.
Свернув за угол, он внезапно столкнулся лицом к лицу с двумя эсэсовцами.
— Эй, ты, тебе чего надо в этом вонючем районе?
— Ничего, — ответил Генек, тяжело дыша. Пистолет жег руку в кармане, но делать было уже нечего. Улица была полна немцев. Евреи стояли шеренгой лицом к стене, с поднятыми вверх руками.
— Еврейский дружок? Хорошо, проходи к своим друзьям. Вместе поедете в Освенцим. Слышал когда-нибудь о таком местечке?
«Надо стрелять, стрелять, пока хватит патронов. Лучше умереть от хорошей порции пуль, чем дать себя схватить и попасть в этот ужасный лагерь», — думал Генек. Он осторожно нащупал пистолет, но осуществить свой план не успел. Послышался окрик:
— При попытке оказать сопротивление, вся банда будет немедленно расстреляна на месте!
Генек посмотрел на беспомощные фигуры задержанных. Он знал, что эсэсовцы выполнят угрозу.
— Веди его к грузовику, Клаус. Это не еврей. Отправим его сначала в тюрьму в Варшаву.
В грузовике ему удалось избавиться от пистолета. Генек с удовлетворением улыбнулся: ведь ему удалось освободить из тюрьмы товарищей.
А что касается Освенцима, время покажет. Он из выносливых! Может быть, и там им не удастся его сломить. И он уже начал строить планы побега из лагеря.
Глава 5. ТАДЕУШ ВЛОДАРСКИЙ И ЯДВИГА
С первого дня своего появления в партизанском отряде Тадеуш влюбился в Ядвигу. Она уже давно была там, но до него никто на нее не обращал внимания. Другие видели в ней просто товарища и ценили за умение готовить еду и чинить одежду, что было очень нужно в боевом партизанском отряде.
Ядвига привыкла к своему положению. Внешне она почти не отличалась от остальных бойцов и казалась со своими коротко подстриженными волосами и в заношенном мешковатом солдатском обмундировании подростком.
Но Тадеуш сразу заметил ее белое личико, выразительные губы, тонко очерченные брови над умными карими глазами.
На взаимность он не рассчитывал, так как красотой не отличался да к тому же прихрамывал после осколочного ранения в сентябрьские дни 1939 года. В боевых операциях Тадеуш не участвовал и не разделял поэтому славы героев. Он скромно обучал партизан радиотелеграфному делу и азбуке Морзе. Командир партизанского соединения придавал этим занятиям особое значение, полагая, что партизанские отряды будут переформированы в подразделения регулярных вооруженных сил, когда подойдут русские. Тадеуш считал, что его скучные уроки не могли заинтересовать Ядвигу, и он молча восхищался ею, мечтая бессонными ночами в своей землянке о счастье с ней.
Если бы не война, он кончал бы сейчас инженерный факультет Варшавского университета. Но пришли немцы, и в 1939 году он раненым попал к ним в лапы. Его отправили в лагерь под Данцигом, откуда ему удалось бежать в начале 1941 года. Так он попал к партизанам. Он ничего не знал о родителях, но надеялся, что у них в Варшаве все в порядке.
Тадеуш всегда был серьезным юношей и не принимал участия в легкомысленных студенческих проделках и в кутежах со смазливыми девчонками.
Ядвига посещала его занятия, как и все другие. Он любовался ею, склонившейся над тетрадью, восторгался ее нежной шеей и трогательной грудью под старой солдатской курткой. Ему было приятно держать ее руку в своей, исправлять чертеж, вдыхать аромат ее пышных густых волос.
Он один видел в ней женщину и оказывал ей знаки внимания. Раньше она сама ежедневно ходила с ведрами к реке за водой. Теперь это делал Тадеуш. Он помогал ей чистить картошку, разделывать убитых кроликов и мыть пустые котелки. Другие партизаны избегали подобной работы, а Тадеуш делал это с удовольствием. Ведь тогда он мог оставаться с Ядвигой, смотреть на ее ловкие руки и разговаривать с ней. Она всегда относилась к нему дружелюбно. Иногда Тадеушу казалось, что она предпочитает его общество обществу других, но он боялся поверить в это. Как мог он, хромоногий, тягаться с героями, убивавшими врагов десятками.
Тадеуш никогда не осмелился бы признаться ей, если бы не случай. Ему было поручено сопровождать Ядвигу в Пальмиры, городишко севернее Варшавы, примерно в двадцати километрах от их штаба. В Пальмирах жил подпольщик, поддерживавший хорошие отношения с немцами, но в действительности работавший на партизан. Он собирал данные о перемещениях немецких войск, о складах боеприпасов и т. п. Каждую неделю за ними ходила Ядвига, так как женщина вызывала меньше подозрений. Она переодевалась в темно-синее платье и выцветшее бежевое пальто. Тадеуш всегда с тоской смотрел, как она уходит, и радовался ее возвращению. Сердце его билось сильнее при виде ее стройной и гибкой фигурки в скромном наряде. Иногда в своих самых смелых мечтах он отваживался представить ее без одежды, но со стыдом гнал подобные мысли прочь.
Обычно, на случай всяких непредвиденных осложнений, Ядвигу до окраины города сопровождал один из партизан. Пока все обходилось благополучно. Правда, однажды ей целый день пришлось разыскивать отряд, ушедший на выполнение задания по уничтожению важного железнодорожного узла.
На этот раз сопровождать Ядвигу поручили Тадеушу. На вопрос, не трудно ли ему будет, Тадеуш с радостью воскликнул: «О, нет!»
И вот они идут по осеннему сырому лесу. Ядвига — впереди: ей здесь знакома каждая тропинка. Тадеуш — сзади. Он даже не пытался поравняться с ней, не зная, с чего начать разговор. А так он может молча любоваться ею. В женской одежде и походка у нее изменилась. Тадеуш смотрел на ее покачивающиеся бедра, и на душе у него теплело. Но он чувствовал себя совершенно беспомощным, ничего не понимая в этом великом чуде — женщине.
В лесу пахло влажной сосной. Капли дождя, падавшие с деревьев, сверкали, как бриллианты, в волосах Ядвиги. Тадеуш пытался вспомнить диалоги из фильмов, которые он видел раньше, и из книг, читанных им. Герои фильмов и романов всегда были очень красноречивы. Они легко расточали комплименты и без труда завоевывали сердца возлюбленных.
И все же уж если ему и суждено когда-нибудь признаться ей, то лучшего случая не найти. Глухой лес, кругом ни души. Самая подходящая обстановка для объяснения.
Но с чего начать? Сказать, что он ее любит? Она, пожалуй, ответит пощечиной. Они никогда не говорили о личных делах. Он не сделал ей ни одного комплимента. Во всех романах герои начинали с комплиментов.
— Ты очень красива, — произнес он без долгих раздумий.
Она остановилась.
— Что ты, Тадеуш? Не смейся надо мной. Я знаю, что выгляжу как замарашка.
— Нет, ты красивая, — повторил Тадеуш настойчиво. — Я считаю тебя красивой.
— Иди сюда! Пойдем рядом, — сказала Ядвига. — Не надо так говорить. Не обижай меня. Знаешь, мой отец был врачом. Мы жили в Варшаве и были очень бо— гаты. По вечерам к нам приходили гости. В вечернем платье, с длинными волосами я была действительно красивой.
— Для меня ты и сейчас очень красива, — перебил Тадеуш. — Я никогда не видел ничего прекраснее твоих глаз и твоих рук.
— Как я ненавижу мою теперешнюю жизнь! — продолжала Ядвига. — У нас в доме было много слуг. Я никогда не занималась кухней, а теперь я прислуга грязных, некультурных грубиянов.
— Не говори так, Ядвига, — сказал Тадеуш. — Они хорошие товарищи. Все они настоящие поляки! И дерутся как черти. Не их вина, что они выглядят неотесанными. Война заставила их жить не по-человечески.
— Я не хочу жить по-скотски, — возразила Ядвига с жаром. — Раньше я ежедневно принимала ванну, играла на пианино и скрипке. Мужчины восхищались мной и ловили мою улыбку. А в лесу ребята даже не заметили, что я женщина. Хотя, может быть, это и к лучшему. Если бы они вдруг увидели во мне женщину, то мне пришлось бы худо.
— А я вот увидел, что ты женщина, — тихо произнес Тадеуш.
— Ты — совсем другое дело. Ты студент.
— Да, еще год, и я стал бы инженером, но чертовы немцы все испортили.
— Если бы ты меня знал раньше, — продолжала Ядвига, — то сразу же влюбился бы в меня. В меня все влюблялись.
— И я влюбился в тебя! — воскликнул Тадеуш, потупив глаза. — О Ядвига, как я люблю тебя!
— Не надо, не смейся надо мной, — прошептала девушка. — Как может такой чудесный парень, как ты, влюбиться в… такую?
— Я некрасив, — перебил ее Тадеуш. — Кроме того, хромаю. Я не строю иллюзий и думал, что никогда не отважусь признаться тебе в любви. Рад, что теперь тебе известно все, и не обижусь, если тебе это безразлично.
— Довольно, Тадеуш. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты же меня совсем не знаешь. Мы встретились слишком поздно. Тебе только кажется, что ты любишь меня. Ведь я единственная женщина, которую ты видишь теперь. Кончится война, и ты забудешь о партизанской кухарке.
— Если бы мне пришлось выбирать из всех женщин мира, одетых в самые роскошные наряды, то и тогда я выбрал бы тебя, в твоих заношенных брюках и в солдатской куртке. Клянусь, я выбрал бы только тебя, будь ты рябой, слепой, глухой…
К его удивлению, она начала плакать.
— Не плачь, Ядвига, — прошептал он испуганно. — Я больше не буду говорить об этом, если я тебе так противен.
— О нет, Тадеуш, — ответила она. — Ты мне не противен. Наоборот… — Она начала плакать еще сильнее. И все же у него потеплело на сердце. Он взял ее за руку, но она вырвалась.
— Не прикасайся ко мне. Я не достойна твоей любви. Я безобразна.
— Ты прекрасна, — еще раз повторил Тадеуш. — И без богатых туалетов ты хороша для меня. Даже в рубище, остриженная наголо, ты останешься красавицей. Ничто не портит тебя.
— Ах, Тадеуш, ты не понимаешь, — воскликнула она в отчаянии. — Не смотри на меня. Я должна тебе все рассказать, но не могу, когда ты так смотришь.
Тадеуш шел рядом с ней по мокрой траве и лужам, уступая ей тропинку.
— Моя мама — еврейка, — рассказывала Ядвига. — Я была единственной дочерью. Когда немцы стали подходить к Варшаве, мы убежали. Уехали на своей машине. Но в пути кончился бензин, и мы остановились на одной брошенной хозяевами ферме. Там нас и нашли немцы. Мама была расстреляна на месте. Здесь же убили и отца за то, что он был женат на еврейке. Можешь себе представить, что я пережила, видя, как на моих — глазах убивают отца и мать.
— Не надо, не вспоминай об этом, — нежно успокаивал ее Тадеуш. — Мы отомстим за них. Отомстим за всех погибших.
— И за меня? — спросила Ядвига сурово.
— А что они сделали с тобой?
— Ты не догадываешься, — резко произнесла девушка. — Неужели ты не понимаешь, что они могут сделать с девятнадцатилетней девушкой, которая к тому же недурна собой?
Тадеуш оцепенел. Он представил ее себе, почти ребенка, видевшего ужасную смерть своих родителей. Наверное, он неправильно ее понял. На такое злодеяние вряд ли способны даже нацисты.
— Ты хочешь сказать…
— Да, я хочу сказать именно это, — продолжала Ядвига. — Я догадалась, что меня ждет, когда один из них схватил меня. Я вырвалась, одежда разорвалась, и он совсем озверел. Я бросилась в глубь двора, но они поймали меня, повалили на землю и… Их было семеро. Двое держали меня. По дороге ехали грузовики с солдатами, которые смотрели, как эти мерзавцы… — Она опять заплакала. — Теперь ты знаешь, почему я не должна говорить о любви. Я обесчещена. Ни один мужчина больше не прикоснется ко мне. Мне никогда не забыть унижения. Да и кому я нужна теперь такая… Мне двадцать один год, а на мою долю выпало уже столько горя. Жаль, что у меня не хватает мужества покончить с собой.
Тадеуш задыхался от ненависти и сострадания! И от любви! От огромной любви, которая поможет ему вернуть Ядвиге счастье.
— Не ты обесчещена, — воскликнул он взволнованно. — Обесчещены они сами. Теперь я люблю тебя еще сильнее. Не отвечай мне сразу, Ядвига. Но если у тебя появится ко мне хоть капля чувства, я буду любить тебя вдвойне…
— И тебе не противно? — удивилась Ядвига. — Разве ты не понимаешь? Семь грязных наглых солдат, один за другим… Я часто кричу во сне и просыпаюсь в ужасе. До сих пор меня жжет вся эта мерзость. Я ничего не знала, понимаешь? Я танцевала и разговаривала с мужчинами, но ни разу никого не поцеловала. Каждый день я ходила в церковь. Однажды я поклялась, что в моей жизни будет только один мужчина.
— Не думай больше об этом, — сказал Тадеуш с жалостью. — Все позади. Ты еще так молода. Окончится война, Польша снова будет свободной, и все это покажется страшным сном. Страшный сон тоже забудется, когда к тебе придет любовь и ты будешь счастливой.
— Любовь! — воскликнула Ядвига язвительно и вытерла слезы. — Давай не будем говорить об этом. Вот и Пальмиры. Через полчаса я вернусь. Ты меня подождешь здесь?
— Может быть, мне пойти с тобой?
— Нет, командир считает, что лучше ходить одной. В случае провала он потеряет одного, да к тому же женщину.
Тадеуш смотрел ей вслед. Удаляясь, фигура Ядвиги как бы растворялась в сером осеннем воздухе. Тадеушу стало страшно от того, что сердце этой девушки было так ожесточено. Для ненависти к нацистам добавилась еще одна причина. Неужели Ядвига действительно может полюбить его? «Ты мне не противен, — сказала она. — Наоборот!» Раньше он мечтал о возможной близости с ней, но сейчас хотел только одного — быть рядом, держать ее руку в своей, гладить ее волосы, вниманием и нежностью стереть в ее душе следы пережитого горя.
Радость захлестнула его, когда она показалась вдали. С чувством волнения он следил за Ядвигой, которая быстрой девичьей походкой приближалась к нему.
Ей оставалось пройти метров двести, когда из деревни выехало несколько военных машин. Ядвига ускорила шаг, и, подбежав к Тадеушу, произнесла тяжело дыша:
— Немцы прочесывают деревню. Прошлой ночью убили одного шкопа, и теперь они обыскивают все дома. Бежим!
Но бежать было уже поздно. До леса было еще далеко, к тому же оттуда шли машины в их направлении. В серых осенних полях слева и справа виднелись отдельные фермы.
— Мы не успеем добежать до леса, — сказал Тадеуш — Тебе, может быть, удастся, но мне, с моей хромой ногой…
— Тогда идем на ферму. Вот туда, вдоль той изгороди Нас, может быть, не заметят. Здешние крестьяне сочувствуют партизанам.
— А если начнут обыскивать и фермы?
Она пожала плечами.
— А на дороге у нас вообще нет шансов.
Изгородь была высокой и частой. По размытой дождями пашне идти было тяжело. Ядвига пропустила Тадеуша вперед и старалась шагать с ним рядом. Когда они подошли к ферме, залаяла собака. Дверь дома была видна с дороги, поэтому они прошли во двор, где столкнулись со старым полуоборванным крестьянином, окинувшим их хмурым взглядом.
— Мы партизаны! — сказал Тадеуш прерывисто дыша.
— Что, за вами гонятся?
— Облава. Какого-то шкопа отправили на тот свет.
— Я вас не видел, — сказал крестьянин и показал на сарай. — Там сено. На сеновал ведет лестница. Будьте осторожны, за второй балкой дыра почти в метр шириной. Не свалитесь, сломаете ноги.
— Большое спасибо, — поблагодарил Тадеуш.
— Не за что. Я вас не видел.
Хозяин ушел в дом, а Тадеуш с Ядвигой полезли на сеновал. В сарае был сложен разный сельскохозяйственный инвентарь, стояли плуг, вилы для навоза, борона и телега. Было сыровато, но приятно пахло сеном.
Тадеуш пропустил Ядвигу вперед, и она стала подниматься по узкой лестнице. При виде ее стройных, крепких ножек сердце Тадеуша переполнилось нежностью. Милая, чудесная Ядвига… Она стала ему еще ближе и дороже, когда он узнал, что с ней сделали немцы.
Ядвига взобралась наверх и остановилась в нерешительности.
— Иди вперед, Тадеуш, и помоги мне перепрыгнуть через опасное место, — позвала она.
Он сел рядом с ней и попытался нащупать рукой следующую перекладину. Потом он поднялся и прыгнул. Ядвига рассмеялась, увидев, как он растянулся на сене. Смех обрадовал его. Раньше она никогда не смеялась. Теперь с ее личика исчезло трагическое выражение покорности и обреченности, которое он замечал, но не понимал прежде.