Я любила Пайпер Рис. Но тебя я любила больше.
Слушая громкий стук своего сердца, я достала из заднего кармана визитку и набрала номер, пока не прошел запал.
— Марин Гейтс, — послышалось на том конце провода.
— Ой… — Я запнулась от удивления. В столь поздний час я рассчитывала на автоответчик. — Я не ожидала вас услышать…
— А кто это?
— Шарлотта О’Киф. Мы с мужем приходили к вам в офис пару недель назад насчет…
— Да-да, я помню.
Я намотала металлическую змейку шнура на руку, представляя, какие слова вот-вот понесутся по этому шнуру, — прямо во вселенную, где станут реальностью.
— Миссис О’Киф?
— Да. Я… я хотела бы подать иск.
Последовала непродолжительная пауза.
— Давайте договоримся о встрече. Мой секретарь завтра вам перезвонит.
— Нет, — покачала я головой. — То есть я не против, но дома меня завтра не будет. Я сейчас в больнице с Уиллоу.
— Мне очень жаль.
— Нет-нет, она в порядке. В смысле, не то чтобы в полномпорядке, но это стандартная процедура. Мы вернемся домой в четверг.
— Я сделаю пометку в ежедневнике.
— Хорошо. — Мне перестало хватать воздуха. — Хорошо.
— Передавайте привет всей семье, — сказала Марин.
— У меня к вам вопрос… — сказала я, но Марин уже повесила трубку. Я прижала трубку к губам, ощутила ее металлический привкус. — Вы бы это сделали? Вы бы поступили так на моем месте?
«Если вы хотите осуществить звонок, — подсказал мне механической голос оператора, — нажмите на рычаг и наберите номер еще раз».
Что бы сказал йа это Шон?
А ничего. Потому что я бы ему об этом не сказала.
Я вернулась в палату, где ты безмятежно спала, чуть слышно похрапывая. Мультик, который ты начала смотреть, прежде чем уснула, отбрасывал на кровать красные, зеленые и золотистые блики — всю гамму ранней осени. Я улеглась на свое импровизированное узкое ложе, в которое превратился обычный стул усилиями заботливой медсестры. Она же оставила мне потертое одеяльце и подушку, которая хрустела, как арктические льды.
Фреска на стене напротив изображала старинную карту с пиратским кораблем, только-только отчалившим от кромки. Еще совсем недавно моряки верили, что в морях существуют обрывы, а компасы указывают места, где затаились стаи драконов. Я задумалась о бесстрашных исследователях, что уплывали на край света. Как же им, наверное, было страшно упасть за этот самый край и какое же, должно быть, восхищение они испытывали, увидев за краем пейзажи из собственных снов.
Пайпер
С Шарлоттой мы познакомились восемь лет назад, на одном из самых холодных катков штата Нью-Гэмпшир, когда одевали своих дочерей в костюмы звездочек для сорокапятисекундного выступления в рамках ежегодного зимнего шоу. Я ждала, пока Эмма зашнурует коньки, а остальные мамаши тем временем одним легким движением руки затягивали своим девочкам волосы в «гульки» и обвязывали им запястья и лодыжки лентами, струящимися с блестящих нарядов. Мамаши болтали о рождественской ярмарке упаковочной бумаги, которую устроил конькобежный клуб, чтобы собрать денег на благотворительность, и жаловались на мужей, которые недостаточно зарядили батарейки в видеокамерах. Шарлотта, обособившись от этих бесцеремонных всезнаек, сидела одна и пыталась уговорить упрямую Амелию собрать волосы в хвост.
— Амелия, — увещевала она ее, — тренер не разрешит тебе кататься в таком виде. У всех должны быть одинаковые прически.
Лицо ее показалось мне знакомым, хотя мы вроде бы не встречались раньше. Я бросила ей несколько заколок-«невидимок» и широко улыбнулась.
— Может, понадобятся, — сказала я. — А еще у меня есть суперклей и корабельный лак. Мы не первый год состоим в Нацистском конькобежном клубе.
Шарлотта расхохоталась, принимая подарок.
— Им же по четыре года!
— Очевидно, если не начнешь вовремя, потом не о чем будет рассказывать психоаналитику, — опять пошутила я. — Меня, кстати, Пайпер зовут. Дерзкая мамаша фигуристки. И очень этим горжусь.
Она протянула руку.
— Шарлотта.
— Мама, — вмешалась Эмма, — это же Амелия, я тебе рассказывала о ней на той неделе. Они только переехали.
— Пришлось. Из-за работы, — пояснила Шарлотта.
— Вашей или вашего мужа?
— Я не замужем, — ответила она. — Меня взяли кулинаром в «Кейперс».
— Вот откуда я вас помню! Я читала о вас в журнале.
Шарлотта покраснела.
— Не верьте всему, что пишут журналисты…
— Да вы должны гордиться собой! Лично я даже полуфабрикат разогреть как следует не умею. К счастью, в мои рабочие обязанности готовка не входит.
— А кем вы работаете?
— Я акушер-гинеколог.
— Ого, у вас профессия гораздо солиднее моей! Когда я работаю, люди набирают вес. А когда работаете вы — теряют.
Эмма засунула палец в дырочку в костюме.
— У меня костюм упадет, потому что ты не умеешь шить.
— Не упадет, — вздохнула я. — Я была слишком занята наложением швов на живых людей, чтобы шить еще и костюм, поэтому просто смазала края горячим клеем.
— В следующий раз, — сказала Шарлотта Эмме, — я и тебе сошью костюм, когда буду шить для Амелии.
Мне понравилось, что она рассчитывает на долгую дружбу. Мы были обречены на соучастие в преступлении — быть мамашами-чужачками, плюющими на мнение большинства. В этот миг в раздевалку заглянула тренер.
— Амелия, Эмма! — рявкнула она. — Мы же все вас ждем!
— Девочки, поторопитесь. Вы же слышали, что сказала Ева Браун.
— Мама! — нахмурилась Эмма. — Ее зовут мисс Хелен.
Шарлотта засмеялась.
— Ни пуха ни пера! — крикнула она им вдогонку. — Или для фигурного катания это пожелание не годится?
Не знаю, можно ли, оглянувшись, найти в своем прошлом тайные знаки, вплетенные в общую ткань. Не похожа ли судьба человека на карту сокровищ, где при желании можно выискать тропинку, ведущую к конечной цели? Как бы там ни было, я не раз вспоминала этот момент, эту присказку. Помню ли я ее потому, что ты родилась такой? Или ты родилась такой потому, что я это помню? [2]
Обняв меня, Роб терся своей ногой между моими и осыпал меня поцелуями.
— Нельзя, — прошептала я. — Эмма еще не спит.
— Она сюда не зайдет.
— Откуда ты знаешь?
Роб зарылся лицом мне в шею.
— Она знает, что мы занимаемся сексом. Если бы не занимались, ее бы вообще не было.
— А тебенравится представлять, как твои родители занимаются сексом?
Скорчив гримасу, Роб откатился на свою половину кровати.
— Отличный способ испортить настроение.
Я рассмеялась.
— Подожди десять минут, пока она уснет, и я опять разожгу в тебе огонь.
Скрестив руки за головой, он уставился в потолок.
— Как ты думаешь, сколько раз в неделю Шарлотта с Шоном этим занимаются?
— Я не знаю!
Роб недоверчиво покосился на меня.
— Конечно, знаешь! Девчонки постоянно о таком треплются.
— Так. Ну, во-первых, нет, не треплются. А во-вторых, даже если бы трепались, меня не интересует, сколько раз в неделю моя лучшая подруга занимается сексом с мужем.
— Ага, конечно. И ты, наверное, никогда не смотрела на Шона и не представляла, какой он в постели.
— А тыпредставлял? — Я приподнялась на локте.
Роб ухмыльнулся.
— Шон не мой тип…
— Очень смешно. — Мой взгляд скользнул по его телу. — Шарлотта? Ты не шутишь?
— Ну… знаешь… чисто из любопытства. Даже Гордон Рамсей [3]хоть пару раз в жизни задумывался о биг-маках.
— Значит, я — это хитрожопая гурманская еда, а Шарлотта — это фастфуд?
— Не самая удачная метафора, — признал Роб.
Шон О’Киф был высоким, сильным, стремительным мужчиной — перпендикуляром к Робу с его хрупким телосложением бегуна, осторожными руками хирурга и страстью к запойному чтению. Собственно, я потому, среди прочего, в него и влюбилась, что ум мой он ценил выше моих ножек. Если бы я когда-то и вообразила, каково оно — покувыркаться с Шоном, то импульс тут же был бы подавлен: за эти годы я узнала о нем слишком много, чтобы испытывать влечение.
Но яростная энергичность Шона распространялась и на его семейную жизнь: он обожал своих дочерей и всячески оберегал Шарлотту. Роб же предпочитал умственную обработку физической силе. Интересно все же, что испытывает женщина, когда на ней сосредоточивается вдруг такая безумная страсть? Я попыталась представить Шона в постели. Носит ли он пижаму, как Роб? Или спит голышом?
— Ого! — удивился Роб. — Я и не знал, что ты умеешь краснеть аж до…
Я мигом подтянула одеяло к подбородку.
— Отвечая на твой вопрос, — сказала я, — не уверена, что хотя бы раз в неделю. У них не совпадает распорядок дня, они, скорее всего, даже спят зачастую порознь.
А ведь странно, что мы с Шарлоттой не обсуждали сексуальную жизнь. И не потому, что я ее подруга, но потому, что я ее врач и в ходе расспросов непременно должна узнавать, возникают ли у пациенток трудности при совершении полового акта. Задавала ли этот вопрос я ей? Или пропустила, постеснявшись подруги, занявшей место незнакомки? В те времена секс был средством достижения цели — ребенка. А как оно сейчас? Довольна ли Шарлотта? Лежат ли они с Шоном в постели, сравнивая себя со мной и Робом?
— Поди разбери! Вот мы с тобой порознь не ночуем, а тем не менее… Может, все-таки используем возможности совместной ночевки?
— Эмма…
— …уже видит десятый сон. — Роб стянул с меня пижамную куртку и уставился на мою грудь. — Я, если честно, тоже слегка замечтался…
Я оплела его шею руками и медленно поцеловала.
— Все еще думаешь о Шарлотте?
— Какой еще Шарлотте? — пробормотал Роб, отвечая на поцелуй.
Раз в месяц мы с Шарлоттой непременно выбирались в кино, а после — в задрипанный бар под названием «Прокладка Макси», название которого всякий раз смешило меня своим гинекологическим намеком. Впрочем, уверена, сам Макси этого не понимал. Он был матерым морским волком из штата Мэн и на заказ бокала шардоне отвечал: «У нас такого не наливают». Даже когда в кинотеатрах показывали сплошь ужастики с расчлененкой и молодежные комедии, я все равно вытягивала Шарлотту силком. Если же это не удавалось, Шарлотта могла по несколько недель сидеть дома безвылазно.
Больше всего в этом заведении мне нравился внук Макси — Муз, футболист-полузащитник, которого выгнали из колледжа в разгар скандала со списыванием. Три года назад он устроился к деду барменом, когда вернулся домой подумать о будущем, да так тут и остался. Мускулистый блондин под семь футов росту, он обладал интеллектом кухонной лопатки.
— Пожалуйста, мэм.
Муз подал Шарлотте кружку светлого эля, но она лишь мельком на него взглянула.
В тот вечер Шарлотта вела себя странно. Она попыталась было отделаться от нашей традиционной встречи, но я не позволила. Когда же мы встретились, ее словно постоянно что-то отвлекало, не давало погрузиться в разговор. Я списала это на проблемы с твоим здоровьем: уколы памидроната, переломы бедер, операция по вживлению стержней… Шарлотте было о чем подумать. Но я настроилась во что бы то ни стало развеять эти невеселые мысли.
— Он тебе подмигнул, — заявила я, как только Муз обернулся к другому клиенту.
— Ой, да брось ты! Я уже слишком старая, чтобы со мной флиртовали.
— Сорок четыре — это новые двадцать два.
— Да? Ну, повторишь это, когда доживешь до моих лет.
— Шарлотта, я всего на два года младше тебя! — рассмеялась я, прихлебывая пиво. — Господи, какое жалкое зрелище… Он, должно быть, думает: «Бедные старушки! Хоть порадую их, притворюсь, будто они могут еще кого-то возбудить».
Шарлотта подняла кружку.
— Выпьем же за то, чтобы не выходить замуж за парней, которым еще не дают машины напрокат!
Это я познакомила твоих родителей. Наверное, человеческая природа такова, что особи, нашедшие себе партнеров, не успокоятся, пока их собратья тоже не разобьются на пары. Шарлотта никогда не была замужем: отец Амелии был наркоманом, который пытался завязать во время ее беременности, но потерпел крах и уехал в Индию с семнадцатилетней стриптизершей. И когда меня за превышение скорости остановил красивый полицейский без обручального кольца на пальце, я тут же решила пригласить его на ужин и познакомить с Шарлоттой.
— Я не хожу на свидания вслепую, — сказала мне тогда твоя мама.
— Так вбей его имя в «Гугл».
Через десять минут она перезвонила мне и в ужасе рассказала, что недавно выпущенного на поруки совратителя малолетних зовут Шон О’Киф. Через десять месяцев она вышла замуж за другогоШона О’Кифа.
Я смотрела, как Муз расставляет стаканы за барной стойкой, но внимание мое все больше приковывала игра света на его мускулах.
— Так что там Шон? — спросила я. — Тебе удалось его уговорить?
Шарлотта вздрогнула, едва не опрокинув свое пиво.
— На что?
— На операцию для Уиллоу. Эй, как слышно?
— Да, точно… Я и забыла, что рассказывала тебе об этом.
— Шарлотта, мы разговариваем каждый день, — Я внимательно всмотрелась в ее лицо. — Ты точно в порядке?
— Мне просто нужно хорошенько отоспаться, — ответила она, глядя не на меня, а в стакан. Одним пальцем она водила по ободку. — Знаешь, я в больнице читала один журнал… Там была статья о семье, которая подала в суд на больницу, где у них родился мальчик с кистозным фиброзом.
Я покачала головой.
— Вот такое отношение — переложить с больной головы на здоровую — меня просто бесит. Все они просто хотят свалить вину на других, чтобы самим не чувствовать себя виноватыми.
— Может, кто-то из этих «других» действительновиновен?
— Это дело случая. Знаешь, что говорит акушер, когда у женщины рождается ребенок с кистозным фиброзом? «Не повезло ей с ребенком». Это не ее личное мнение, это констатация факта.
— «Не повезло с ребенком», — повторила Шарлотта. — Мне, по-твоему, с ребенком тоже не повезло?
Иногда я элементарно забываю подумать, прежде чем заговорю. Я слишком поздно поняла, что интерес Шарлотты носит не только теоретический характер. Лицо мне обдало жаром.
— Я не Уиллоу имела в виду… Она-то…
— …идеальна? — с вызовом закончила за меня Шарлотта.
Но это была правда.Ты смешнее всех пародировала Пэрис Хилтон; ты могла пропеть алфавит задом наперед; у тебя было лицо сказочной принцессы, эльфа, ангела. О твоих хрупких костях я и не думала.
Шарлотта смутилась.
— Прости. Не надо было так говорить…
— Да это ты меня прости. Мне нужно отключать речевой аппарат, когда мозги перестают работать.
— Я очень устала, — сказала Шарлотта. — Пора, наверно, закругляться. — Когда я привстала с табурета, она покачала головой: — Нет, ты оставайся, допивай пиво. А я пойду.
— Давай я хоть провожу тебя до машины…
— Я взрослая девочка, Пайпер. Правда. Забудь все, что я тебе наговорила.
Я кивнула. И действительно же забыла, идиотка.
Амелия
Сидела я, значит, в школьной библиотеке — одном из немногих мест, где можно притвориться, что не вся моя жизнь зависит от твоего ОП, — и вдруг наткнулась в журнале на фотографию женщины, точь-в-точь похожей на тебя. Очень странная штука, вроде тех фэбээровских фоток, на которых они искусственно старят похищенных десять лет назад детей, чтобы люди смогли узнать их на улице. У нее были твои растрепанные шелковистые волосы, твой острый подбородок, твои кривые ноги. Я повидала много детей с ОП и знала, что вы все между собой похожи, но не до такой же степени.
А еще страннее было то, что эта женщина держала на руках ребенка, а рядом с ней стоял великан. Обняв ее за плечи, он лыбился в объектив, и лыбился довольно жутко.
«Элма Дюкинс, — гласила подпись, — ростом всего три фута два дюйма. Рост ее мужа Грэйди — шесть футов четыре дюйма».
— Чего делаешь? — спросила Эмма.
Эмма — это моя лучшая подруга, мы дружим уже лет сто. После всех этих ужасов в Диснейленде, когда мои одноклассники узнали, что я ночевала в приемной семье, она а) не относилась ко мне как к прокаженной; б) грозилась вырубить любого, кто так ко мне отнесется. Сейчас она подошла ко мне со спины и уткнулась подбородком мне в плечо.