— Я не собираюсь обсуждать это при Уиллоу…
— Учись, дорогая моя, и учись поскорее, потому что она так или иначе узнает всю подноготную.
Лицо Шарлотты залилось краской, она отобрала тебя у меня и понесла в дом. Там она усадила тебя на диван, вручила пульт от телевизора и отправилась в кухню, ожидая, что я последую за ней.
— Какого черта,Шон?
— Ты у меняспрашиваешь? Не я заставил Амелию два часа просидеть возле школы…
— Я не нарочно…
— Давай, кстати, поговорим о «ненарочных» вещах.
— Это был несерьезный перелом.
— Знаешь что, Шарлотта? Как по мне, так довольно серьезный, черт побери!
— А что бы ты сделал, если бы я все-таки позвонила? Ушел с работы? Тогда бы тебе не заплатили за этот день и неприятностей только прибавилось.
Вот вам и послание между строк, вот вам и невидимые чернила этого чертового иска: Шон О’Киф слишком мало зарабатывает, он не может обеспечить достойное лечение своей дочери, нам не оставалось ничего иного…
— Я тебе вот что скажу… — как можно спокойнее начал я. — Если бы получилось наоборот, если бы я был с Уиллоу, когда она сломала лопатку, ты была бы вне себя. И еще один момент. Моя работа тут ни при чем. И твоя батарейка тоже. Ты не позвонила мне просто потому, что уже сама приняла решение. Ты все равно поступишь так, как считаешь нужным, и тогда, когда посчитаешь нужным, а на мое мнение тебе наплевать!
Я выскочил на улицу, громыхнув дверью, и кинулся прямиком к машине, в которой не успел даже выключить мотор. Упаси господь уйти с поста раньше срока!
Я в ярости хлопнул ладонью по рулю, раздался гудок. Шарлотта выглянула в окно. Лицо ее показалось мне крошечным белым овалом с размытыми расстоянием чертами.
Я сделал ей предложение при помощи пирожных птифур: пошел в кондитерскую и попросил выписать глазурью «Выходи за меня», по букве на каждом. Подали их на одном блюде вперемешку. Это, пояснил я, такая анаграмма. Расставь буквы в правильном порядке.
«Я ад змей новых», — сложила она.
Шарлотта наблюдала за мной, скрестив руки на груди. Не отходила от окна. Я с трудом узнавал в ней девушку, которую когда-то попросил сложить другую фразу. И вспомнить выражение ее лица, когда вторая попытка увенчалась успехом, я уже не мог.
Амелия
Когда в тот вечер мама позвала меня к ужину, я повиновалась с безудержным энтузиазмом смертника, идущего на казнь. Ну, в общем-то, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: 1) в этом доме счастливых людей нет; 2) это как-то связано с адвокатом, к которому мы недавно ходили. Родители кричали друг на друга в открытую. Все три часа, что папа был на работе, а мама плакала над мясным рулетом, ты хныкала без остановки. А я сделала то, что делала всегда, когда тебе было больно: сунула наушники плеера в уши и выкрутила громкость на полную.
Тебе может показаться, что я хотела заглушить твое хныканье, но это не так. Родители наверняка тоже считали меня бессердечной, и я не собиралась с ними спорить. Но на самом деле мне просто нужнабыла эта музыка. Мне необходимо было отвлечься от мысли, что ты плачешь, а я ничем не могу тебе помочь, потому что от этих мыслей я начинала ненавидеть себя еще сильней.
Когда я спустилась, все уже сидели за столом, даже ты — в кокситной повязке и с бинтом на руке. Твою порцию мясного рулета мама разрезала на крохотные кусочки, не больше почтовых марок. Я вспомнила, как ты была еще совсем маленькой и сидела в специальном детском креслице. Я пыталась играть с тобой — бросала тебе мяч, катала в коляске, — и мне всякий раз говорили одно и то же: «Осторожней!»
Однажды ты сидела на кровати, а я прыгала рядом, и ты упала. Только что мы были космонавтками, отправленными исследовать планету Зургон, — и вот твоя левая лодыжка уже вывихнута под девяносто градусов, а ты так страшно отключаешься, как всегда отключалась от серьезных переломов. Мама с папой наперебой утверждали, что моей вины тут нет, но кого они хотели обмануть? Это я прыгала на кровати, даже если ты сама это предложила. Если бы не я, ты бы не пострадала.
Я села на свое место. Официальных «своих» мест у нас, в отличие от многих семей, не было, но все всегда садились на одни и те же стулья. Наушники я так и не вынула и громкость не убавила; играл у меня какой-то эмо-рок, я слушаю эти песни, чтобы почувствовать, что кому-то живется еще хреновее.
— Амелия, — сказал отец, — прошу тебя, не за столом.
Иногда мне кажется, что внутри у меня живет какое-то чудовище — вероятно, в той полости, где должно находиться сердце. И это чудовище, случается, заполняет мое тело целиком, подчиняет меня себе — и я вынуждена поступать гадко. Из пасти этого чудовища валится одно вранье, а пахнет от него только злобой. Разумеется, ему понадобилось высунуть голову именно в этот момент. Покосившись на папу, я сделала звук еще громче и почти что крикнула:
— Передайте картошку.
Конечно, я вела себя по-детски, но, может, мне того и хотелось. Может, я, как Пиноккио, считала, что смогу стать капризным ребенком, если буду им притворяться. И тогда все будут меня слушать и ухаживать за мной, а не кормить тебя мясным рулетом с ложечки и ловить каждое твое движение, чтобы ты, не дай бог, не соскользнула со стула. По большому счету, мне было бы достаточно, если бы меня просто признали членом этой семьи.
— Уиллс, — сказала мама, — должна же ты хоть что-то есть!
— Он на вкус как подошва, — ответила ты.
— Амелия, я второй раз просить не буду, — сказал папа.
— Еще пять раз кусни — и всё…
— Амелия!
Друг на друга они не смотрели и, насколько я знала, за весь вечер не обменялись и парой слов. Неужели они не понимали, что могли бы с тем же успехом оказаться сейчас в разных концах света и наше общение от этого ничуть не изменилось бы?
Ты, скривившись, увернулась от вилки, которой мама вертела у тебя перед носом.
— Что ты обращаешься со мной, как с маленькой! — возмутилась ты. — Я всего-навсего сломала плечо, и это еще не значит, что мне опять два года.
В качестве примера ты потянулась свободной рукой за стаканом, но тут же его опрокинула. Несколько капель молока попало на скатерть, но большая часть плеснула прямо в папину тарелку.
— Черт подери! — завопил он и резким движением выдернул наушники у меня из ушей. — Ты член этой семьи, вот и веди себя соответственно!
— Ты тоже, — ответила я.
Лицо у него побагровело.
— Амелия, марш в комнату!
— С удовольствием!
Я задвинула стул, взвизгнувший ножкой о пол, и бегом бросилась наверх. Утирая слезы и сопли, я заперлась в ванной; девочка, которую я увидела в зеркале, была мне не знакома. Губы у нее кривились, глаза были темные, запавшие, пустые.
В последнее время меня раздражало абсолютно всё. Я злилась, проснувшись и увидев, что ты таращишься на меня, как на зверя в зоопарке; злилась, когда пришла в школу и поняла, что мой шкафчик расположен прямо возле кабинета французского, тогда как мадам Риордан поставила перед собой цель вконец испортить мне жизнь; злилась, увидев стайку девочек-болельщиц с идеальными ножками и идеальными жизнями. Эти девочки переживали, кто следующий пригласит их на танец и не слишком ли шлюховатый у них вид с красным лаком на ногтях. Я же переживала, сможет ли мама забрать меня из школы или опять будет слишком занята в травмопункте. Раздражение отступало только под действием голода — как, например, сейчас. По крайней мере, мне казалось, что я голодна. И то и другое поглощало меня без остатка, я уже разучилась их различать.
Последний раз, когда родители ругались, — а было это, в общем-то, вчера, — мы с тобой сидели в твоей комнате и все прекрасно слышали. Слова проскальзывали даже в щель под закрытой дверью: «ошибочное рождение», «показания», «приобщение к материалам дела». Однажды я даже расслышала что-то о телевидении: «Думаешь, телевизионщики не пронюхают? Ты этого добиваешься?» Это сказал папа, и мне на мгновение даже показалось, что это будет здорово — нас покажут в новостях! Но я тут же вспомнила, что свои пятнадцать минут славы предпочла бы провести как-нибудь по-другому.
«Они на меня злятся», — сказала ты.
«Нет, они злятся друг на друга».
Потом мы обе услышали, как папа говорит: «Думаешь, Уиллоу не догадается?»
Ты взглянула на меня. «О чем?»
Не найдясь с ответом, я взяла у тебя с колен книжку и сказала, что буду читать вслух.
Обычно тебе это не нравилось: уж что-что, а читать ты и сама умела замечательно и, как правило, любила демонстрировать свой талант. Но в этот момент ты, наверное, чувствовала то же, что и я: как будто в живот тебе запихнули проволочную мочалку, и она теперь ворочается от каждого твоего движения. У некоторых моих друзей родители развелись. Наверное, начиналось все точно так же.
Я открыла первую попавшуюся страницу и начала читать о всяких странных и жутких смертях. Одного охранника инкассаторской машины завалило четвертаками на общую сумму в пятьдесят тысяч долларов. Один мужчина, чей автомобиль сдуло ветром в море возле итальянского города Неаполь, вылез через окно и доплыл до берега, где на него рухнуло дерево. Мужчина, спустившийся с Ниагарского водопада в бочке в 1911 году и сломавший почти все кости, переехал в Новую Зеландию, где в один прекрасный день поскользнулся на банановой кожуре и разбился насмерть.
Больше всего тебе понравилась последняя история. Ты снова заулыбалась, но на душе у меня по-прежнему было противно. Как вообще можно победить, если мир норовит подкосить тебя на каждом повороте?
В этот момент в комнату вошла мама.
— Вы с папой ненавидите друг друга? — спросила ты.
— Нет, Уиллс, — с улыбкой ответила она, но кожа на ее лице натянулась слишком туго. — Всё в порядке.
Я встала, упершись руками в бока.
— Когда вы ей всё расскажете, а? — грозно поинтересовалась я.
Клянусь, маминым взглядом можно было разрезать меня пополам.
— Амелия, — сказала она тоном, не допускавшим никаких пререканий, — нам нечего рассказывать.
И вот сейчас, сидя на краю ванны, я поняла, какая мама обманщица. Интересно, передается ли лживость по наследству? Я ведь тоже, как она, умела сводить локти за спиной и языком закручивать вишневый стебелек в узел.
Я склонилась над унитазом, засунула палец в горло, и меня вырвало. На этот раз, когда я буду говорить, что внутри меня — лишь пустота и боль, я не буду лгать.
СЛАДКОЕ СДОБНОЕ ТЕСТО
1
Смешайте муку, соль, сахар и масло в кухонном комбайне. Держите под давлением, пока не затвердеет. Взбейте желток с ледяной водой в небольшой миске, добавьте образовавшуюся смесь в комбайн, дождитесь, пока сформуется шар. Извлеките тесто, оберните целлофаном, сплюсните в диск и дайте ему остыть в течение 1 часа.
Раскатайте тесто на посыпанной мукой поверхности и выложите в форму со съемным дном. Выпекайте охлажденным.
Разогрейте плиту до 375 градусов по Фаренгейту. Достаньте форму из холодильника, проткните корочку вилкой, выстелите стенки фольгой и засыпьте сушеными бобами. Поставьте в духовку на 17 минут, снимите фольгу и высыпьте бобы, после чего выпекайте еіде 6 минут. Остудите, прежде чем заполнять тарталетку кремом.
АБРИКОСОВЫЕ ПИРОЖНЫЕ
Тарталетка из сладкого сдобного теста, испеченная «вслепую»
2–3 абрикоса.
2 яичных желтка.
1 чашка жирных сливок.
Очистите абрикосы от кожуры, нарежьте мелкими дольками, разложите на донышках испеченных «вслепую» тарталеток.
Смешайте желтки со сливками, сахаром и мукой. Вылейте получившуюся смесь на абрикосы, посыпьте орехами. Поставьте в разогретую до 350 градусов духовку на 35 минут.
Когда вы будете есть эти пирожные, то все равно ощутите тяжесть, от которой они избавлены. Это словно тень, скрытая сладостью; это решение, которое примет кончик вашего языка.
Марин
«Фейсбук» — это якобы социальная сеть, но получается так, что все мои знакомые, да и я сама, слишком часто сидят за компьютерами, редактируя свои профили, рисуя друг другу граффити на стенах и обмениваясь приветами, чтобы, собственно, общаться. Неприлично, наверное, проверять свой «Фейсбук» посреди рабочего дня, но после того как я застала Боба Рамиреза за возней на «Майспейсе», он не сможет ни в чем меня упрекнуть без известной доли лицемерия.
В последнее время я пользуюсь «Фейсбуком», чтобы присоединяться к различным группам вроде «Биологические матери», «Поиск по усыновленным детям» и т. п. Кое-кому даже удавалось найти своих родителей и детей. Даже если мне лично это пока не удалось, приятно было заходить на страничку и читать сообщения людей, которые переносили сам процесс так же болезненно, как я.
Я прочла ленту своих обновлений. Мне прислала привет девочка, с которой мы вместе учились в школе. На той неделе она попросила меня добавить ее в друзья, хотя мы не виделись пятнадцать лет. Двоюродная сестра из Санта-Барбары предложила мне пройти какой-то тест. Все мои друзья сошлись во мнении, что не возражали бы быть закованы в наручники вместе со мной.
Я пробежала глазами информацию, вывешенную над этими захватывающими новостями:
ИМЯ: Марин Гейтс.
ГРУППЫ: Портсмут, НьюТэмпшир/Выпускники Университета Нью-Гэмпшира/Адвокатская коллегия Нью-Гэмпшира.
ПОЛ: Женский.
МЕНЯ ИНТЕРЕСУЮТ: Мужчины.
СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ: Не замужем.
Не замужем?!
Я перезагрузила страницу. Последние четыре месяца эта строчка гласила, что я «встречаюсь с Джо Макинтайром». Я вернулась на главную страницу и перечитала ленту обновлений. Вот оно где: его фотография и смена статуса. «Джо Макинтайр и Марин Гейтс больше не встречаются».
У меня отвисла челюсть, мне словно со всей силы заехали под дых.
Схватив на бегу пальто, я бросилась из кабинета.
— Погодите, куда вы? — крикнула мне вслед Брайони. — У вас же совещание в…
— Перенеси! — рявкнула я. — Меня только что бросил парень через «Фейсбук».
Нет, я не считала Джо Макинтайра своим суженым. Мы познакомились на хоккейном матче, куда я водила одних клиентов: он проходил мимо и случайно облил меня пивом. Не самое многообещающее начало отношений, но у него были глаза цвета индиго и улыбка, отчасти повинная в глобальном потеплении. Не успела я опомниться, как уже разрешила ему оплатить химчистку и продиктовала свой номер телефона. На первом свидании выяснилось, что мы работаем в одном районе (он тоже адвокат, занимается экологическим правом) и закончили один университет. На втором свидании мы поехали ко мне и не вылезали из постели два дня подряд.