– Да, – кивнула она, довольная, что так очевидно совпали их вкусы.
– Добро пожаловать в «Гончарный Круг», – сказала хозяйка, входя в комнату. – Меня зовут миссис Роуз. Люди из общества заезжают к нам не так часто, как мне бы хотелось. Но я и не виню их. Гостиница теперь уже совсем не та, что была в минувшие дни, когда еще был жив мой муж. У меня служит только одна девушка, ну и Биббель, конечно. Вы ведь встретили моего сына?
Мистер Фитцпейн сделал шаг вперед и поклонился миссис Роуз, отнесясь с уважением к ее седым, туго заплетенным волосам, ее накрахмаленному, безукоризненно чистому переднику и ее прекрасному самообладанию.
– Да, он, кажется, был очень рад заняться нашими лошадьми.
– Он любит скотину, очень любит, – сказала она с гордостью и нежно улыбнулась. – Он слегка тугодум, как вы, я думаю, успели заметить. Было бы хорошо, если бы вы и ваша жена приехали через месяц или два. Мой сад весь усажен нарциссами, у меня их сотни. Этот поздний снег застал нас немножко врасплох. Вы не голодны? У меня есть жаркое, немного овощей, ветчина и, возможно, пара куропаток. Вас это устроит?
– Даже очень, – ответила Джулиан.
Старая женщина обратилась к мистеру Фитцпейну:
– А вы выглядите, как человек, который вряд ли откажется от мадеры. У меня есть бутылочка-другая про запас. Не желаете?
– Желаю. И очень, – ответил мистер Фитцпейн. – Большое спасибо.
– И лимонад для вас, миссис Фитцпейн, – сказала она Джулиан нравоучительно, тоном, не предполагающим возражений.
Выйдя из комнаты, хозяйка тотчас вернулась.
– Эй, ты! – скомандовалаона Молли. – Давай-ка в кухню. Уж не собралась ли ты остаться там, где ты меньше всего нужна и совершенно бесполезна?
– Нет, мэм, – покорно откликнулась Молли. Взмахнув своей коричневой накидкой, она послушно вытянула шею и быстро последовала за хозяйкой.
Джулиан опустилась на стул возле стола и наконец вздохнула с облегчением.
– Никогда в жизни не была никому так благодарна, как сейчас этой женщине. Я уже начала думать, что Молли будет с нами всегда. Что нам с ней делать?
– Искушение оставить ее здесь, в «Гончарном Круге», очень велико, но вряд ли наша славная хозяйка заслужила такую неблагодарность. И поэтому я вижу только одно решение, – мы должны нанять еще одну коляску.
– Прекрасное предложение! – просияла Джулиан, хлопнув в ладоши. Но после минутного раздумья она покраснела, поскольку вопрос, который она собиралась задать, был весьма щекотлив. – Но… но нанять еще одну коляску будет довольно дорого, не так ли? Я хочу сказать… – Она замолчала, не в силах взглянуть на мистера Фитцпейна. Прижав ладони к щекам, она словно пыталась остановить разливающийся по лицу румянец.
– Что случилось, Джулиан? – спросил он.
Она повернулась к нему, стараясь подавить свое смущение, и взглянула ему прямо в глаза.
– Я не хотела об этом говорить, мистер Фитцпейн, но мне ведь известно, что… что…
– …что я недостаточно богат?
– Ну да, – выдохнула Джулиан, благодарная, что он так легко ее понял.
Мистер Фитцпейн подошел к ней и, потрепав за один из ее рыжих локонов, сказал:
– Благодаря счастливому случаю, в котором мы с вами оба так отчаянно нуждаемся, в настоящий момент я располагаю средствами. Накануне отъезда из Лондона мне крупно повезло в Уайт-клубе, и я не вижу лучшей возможности потратить столь вовремя полученный выигрыш, чем нанять коляску для Молли. Так что, как видите, я не только развлекаюсь игрой, но и рад обратить ее на всеобщую пользу. Кроме того, я и сам уже опасаюсь, что еще несколько миль в ее компании – и я не смогу удержаться, чтобы не задушить эту крошку.
Джулиан рассмеялась.
– Ну, если бережливость может повлечь за собой убийство, – ответила она с дразнящей улыбкой, – тогда конечно.
Он взял ее за руку.
– Простите, Джулиан, – сказал он мягко, слегка сжимая ее пальцы. – Если бы я знал, какое неудобство причинит вам необходимость терпеть общество Молли, я никогда бы не согласился воспользоваться ее услугами.
Услышав, с какой теплотой было произнесено ее имя, Джулиан почувствовала, как нежность захлестнула сердце. Она вернула легкое пожатие руки и сказала:
– Вы позаботились о том, чтобы я не была скомпрометирована, и я всегда буду вам за это благодарна. Казалось, он почему-то озабочен ее ответом, и она уже собиралась спросить, что его беспокоит, как появилась миссис Роуз, неся поднос с мадерой и лимонадом. Пока хозяйка наполняла бокалы, Джулиан развязала свою зеленую бархатную накидку и перекинула ее через изогнутую спинку одного из черно-золотых стульев. Она взглянула на свои юбки, и вид ее испачканного подола напомнил ей, что поспешный отъезд из деревни Редмир оставил ее без необходимых дорожных вещей; у нее не было даже ночной сорочки. Заметив, с каким любопытством миссис Роуз разглядывает ее юбки, она твердо решила, что не может продолжать путь в подвенечном наряде. У нее не было ни малейшего сомнения, что, путешествуя в своем белом атласном платье, она непременно вызовет нежелательный интерес и разные домыслы. Каким бы романтичным ни казался этот побег из-под венца, к которому не стремился ее жених, ровным счетом никакой романтики не было в том, что на ней все еще это испачканное белое атласное платье.
Она посмотрела на мистера Фитцпейна, пытаясь понять, заметил ли он выражение лица миссис Роуз, но он в этот момент был занят поданным старой леди бокалом вина, интересуясь, очевидно, его букетом больше, чем другими вещами. Несколько ее платьев сейчас ждут в магазине в Развале; если бы только она смогла добраться к своему портному до отъезда из Йорка! Однако, узнай ее хоть кто-нибудь, их путешествию придет преждевременный конец…
Может быть, стоит послать в магазин Молли…
Когда миссис Роуз вышла из комнаты, Джулиан последовала за ней к большому удивлению мистера Фитцпейна. Хозяйка выслушала ее просьбу и одобрительно кивнула.
– Биббель хорошо знает Развал. Он, может быть, не быстр умом, но если уж знает дорогу, так не забудет ее. Он проследит, чтобы Молли зашла в ваш магазин завтра утром в нужное время.
Попросив затем две комнаты, а также, чтобы кровать служанки стояла в ее спальне, она почувствовала, что пока может больше ни о чем не волноваться, и вернулась в гостиную с легким сердцем.
Сначала она намеревалась рассказать мистеру Фитцпейну о своих планах, но, сообразив, каким приятным сюрпризом для него будет увидеть ее утром одетой должным образом для дальнейшего путешествия, она ограничила свои откровения тем, что сообщила об отданных ею распоряжениях по поводу ночлега.
– Простите! – воскликнул он. – У меня совершенно вылетело из головы, что этот вопрос остался неулаженным. Простите меня, Джулиан. Я должен был сам позаботиться об этом.
– Вовсе не обязательно! – возразила она. – Это не слишком утомительное дело – распорядиться насчет спален. Кроме того, миссис Роуз весьма услужлива и тактична. Она даже не моргнула, когда я попросила две комнаты.
Он отпил глоток вина, потом поболтал мадеру в бокале. Похоже, ее ответ поразил его, и он улыбнулся.
– Вы уверены, что вам только девятнадцать? – спросил он.
Джулиан улыбнулась в ответ, чувствуя, что он проникся к ней уважением. Взяв свой бокал с лимонадом, она подошла к камину. Блестящая латунная подставка для дров, остаток былой роскоши, отражала теплый свет тлеющих углей. Возле очага стояли лопатка для угля, мехи и кочерга. Она ощутила детское желание взять кочергу и разворошить угли, чтобы увидеть, как разлетаются красные искры. Она засмеялась, и когда он спросил, почему, продолжая смеяться, ответила: «Сейчас я докажу вам свой возраст», – и рассказала о возникшем у нее желании.
Каково же было ее удивление, когда он сразу же поставил свой бокал на стол, встал на колени перед камином, взял кочергу и разворошил столько углей, сколько мог, не рискуя, что некоторые из них вылетят из очага.
– Ну и что вы хотели мне этим доказать, мистер Фитцпейн? – спросила она, глядя на него и чувствуя, как и в тот момент, когда впервые его увидела, что сильное нежное волнение овладевает всем ее существом.
Он оставил кочергу и поднялся, глядя ей в лицо.
– Что наша разница в возрасте не имеет никакого отношения к нашей дружбе, и что вы должны называть меня по имени. По имени, которым меня называют мои самые близкие друзья, – Эдвард.
– Хорошо, Эдвард, – ответила она, вздохнув.
Один взгляд в глубину его серых глаз вновь пробудил множество теплых чувств, затопивших ее сердце. Она в душе одобряла все, что он делал: что он разворошил угли, что узнал акварель Тернера, что не боялся нареканий общества, взявшись помочь ей добраться до дома ее отца и избежать несчастного брака, что дразнил ее из-за Молли, что не рассмеялся над ее чересчур серьезными рассуждениями о реке Стикс и Молли-паромщице. Ей нравилось все: нежный свет в его глазах, когда он смотрел на нее, его любезность на протяжении всего пути на юг, его решение нанять второй экипаж. Если бы она молила небо, чтобы оно послало ей возлюбленного, достойного ее девичьей мечты, мистер Фитцпейн, Эдвард, был бы ответом на ее молитву.
Сердцу было тесно в груди от радости. Господи, но ведь ему, как поэту, ее чувства должны быть видны яснее ясного. Она прекрасно понимала, что испытывает к Эдварду слишком сильные чувства. Она должна стараться скрывать свои мысли и свой трепет от его близости. Но как?
Она отвернулась от него и отошла к окну. Облачное небо над Йорком сделало ночь совсем темной, и все, что можно было увидеть на улице, дрожало тенью желтого света на снегу. Так отражались свечи, заливавшие гостиную ровным сиянием. Движение на безлунных, заснеженных дорогах прекратилось. Кто захочет оказаться на улице в такую ночь, когда жаркий огонь поманит любого разумного человека домой, к своему очагу?
Мысли о комфорте, доме и очаге родили в памяти Джилли образ Мэриш-холла, заставили вспомнить о матери, подумать о том, что beau monde[15], узнав о ее побеге и ночи, проведенной в обществе мистера Фитцпейна, навсегда погубит ее репутацию.
Она подумала о том, как ее дорогая мама желала этого брака с Карлтоном. Должно быть, потрясенная ее побегом, именно сейчас она едет в Гретна Грин в надежде найти свою единственную дочь. Боже, какое же горе и разочарование теперь чувствует ее мать! Возможно, она тоже остановилась на постоялом дворе, ища в пути приюта в эту холодную, темную ночь. А может быть, она заперлась в своей спальне и в эту минуту плачет в подушку, думая о своей заблудшей, неблагодарной дочери.
Глава девятая
– Боже правый, – вскричал капитан Бек, впервые, кажется, отвлекшись от собственной персоны. – Если вы предполагаете, что они собираются провести ночь под одной крышей, тогда к утру Джулиан погибла. О, Миллисент, я даже думать боюсь об ужасном скандале, который неминуемо разразится! Вы должны вычеркнуть ее из вашей жизни! С этой минуты вы должны думать о Джилли так, как если бы она умерла. Вы больше не можете считать ее своей дочерью.
Леди Редмир сидела за столом в гостиной на постоялом дворе, название которого не задержалось в ее памяти. Кажется, «Корона и медведь» или какое-то другое большое животное. А может быть, «Замок и медведь»? Она никогда не запоминала названия правильно! Славный капитан Бек стоял позади нее, положив руки на спинку ее стула. Строго нахмурясь, она повернулась к своему нелепому оруженосцу.
– Я просила вас об утешении, Джеймс, – сказала она, качая головой, – а не о похоронном звоне.
Капитан Бек захлопал глазами в недоумении.
– Я что-нибудь не так сказал? – спросил он, убрав руки с ее стула и усаживаясь напротив нее.
Леди Редмир лишь усмехнулась в ответ.
Она отпила глоток чая и уже не в первый раз поморщилась от вкуса водянистого варева. Должно быть, это дюжая чумазая жена хозяина установила твердое правило, что для приготовления чашки чая полагаются лишь три чайных листика. Она посмотрела на тепловатую воду и не смогла не задуматься над вопросом, действительно ли эта жидкость была янтарного цвета, или же свет горящих свечей делал ее такой.
Как бы там ни было, она и не ожидала особых удобств в этом… Да как же называется этот постоялый двор? Ах да, ей удалось наконец вспомнить: «Слон и Корона», возле Нессгейта в Йорке. Она хотела остановиться в «Эттеридж-отеле», лучшей гостинице, какую можно было найти для знати и дворянства, приезжающих в большой северный город, но «Эттеридж» был переполнен, как и «Черный Лебедь» на Кони-стрит, как и «Йоркская Таверна» на площади Святой Елены, «Георг» и «Белая Лошадь» в Коппергейте, «Белый Лебедь», «Робин Гуд» и «Вьючная Лошадь» в Миклгейте. Думая теперь об этом, она находила довольно странным, что в такой негостеприимный сезон, как сейчас, все гостиницы были переполнены.
Она вдруг задумалась, не было ли какой-то причины, по которой им во всех этих местах было отказано в приюте, и ей припомнилось, как по приезде в «Слона и Корону» уже с наступлением темноты мистер Фитцпейн слукавил, представив капитана Бека как ее брата!
Леди Редмир охнула про себя, спохватившись. Настолько невинными были ее собственные мысли и намерения, и настолько целеустремленными ее действия, что вплоть до настоящей минуты она и не подумала, что создает скандальное мнение о себе, путешествуя с двумя холостыми мужчинами и имея при себе лишь одну служанку.
– Боже милосердный! – воскликнула она. – Как могла я быть такой безмозглой?
– Не могу вам этого сказать, право, – ответил капитан Бек.
Она долго смотрела на него отсутствующим взглядом, а затем вежливо попросила, чтобы он заказал ужин, поскольку Фитцпейн, обыскивавший город в надежде узнать что-нибудь о Джилли, должен был вернуться с минуты на минуту. Когда Бек вышел, она окинула взглядом маленькую тесную гостиную и подумала, что также как вода в ее чашке была лишена намека на чай, так и эта комната была почти лишена мебели. Маленький дачный буфет в готическом стиле у стены напротив маленького окна, глубоко посаженного в стену, и даже без занавески. Стены белые, обеденный стол, за которым она сидела, – простой, с прямыми ножками, а стулья – странно расписанные и украшенные резьбой, имитирующей бамбук. Такие стулья напоминали ей места для публики в Павильоне в Брайтоне. Она не понимала, как они могли проделать столь долгий путь на север и очутиться в этой гостинице, с такой дрянной обстановкой и таким чаем, лишенным всякого вкуса и аромата! И что мог слон делать с короной, она тоже не могла себе представить!
Стены здесь украшал только ряд погнутых крючков возле дверей, на которые они повесили свои накидки, шубы и пальто. Весьма жалкая комната, – подумала она, – но не более жалкая, пожалуй, чем ее истерзанная душа, потрясенная побегом дочери.
Когда сразу за Малтоном повалил снег, и казалось, что он заметет их до кончиков лошадиных ушей, ею овладело мрачное предчувствие, что их поиски напрасны, ведь Карлтон, если того требовал его план, мог сменить экипаж, переодеть Джилли, сам одеться простолюдином и благополучно добраться до Лондона, Дувра, а затем и до Парижа. Он ведь известный хитрец, просто Nonpareil[16], Он легко мог увезти свою жертву в любое место в пределах Королевства.
Оставалось винить во всем только себя. Как несказанно глупа она была, согласившись на такой поспешный брак, даже Редмир говорил ей, что она поступает, как глупая гусыня, и что она лишь погубит и себя, и Джилли, если не опомнится. Но именно потому, что он назвал ее «глупой гусыней», леди Редмир посчитала себя в праве решиться на эту дурацкую помолвку.
Поначалу, однако, все выглядело пристойно, условия были согласованы и долго оформлявшиеся документы о помолвке, наконец, подписаны. Она получила от Карлтона два письма, очень вежливые и разумные. Он обещал, что будет Джулиан, как говорится, безупречным мужем. Выдавая дочь замуж за виконта, она, конечно, желала ей хорошей партии и делала ставку на престиж этого брака, тем более, что о любви пока не было и речи ни у одной из сторон.