Существует негласное мнение, что некоторые королевские семьи являются, так сказать, «более королевскими», чем прочие, потому что свое происхождение отсчитывают непосредственно от старшего сына Рагланда, а не от одного из его восьми младших сыновей. Впрочем, все остальные августейшие семьи достаточно часто заключали браки с представителями этой центральной ветви, чтобы между ними установилась тесная связь. Каждый королевский дом имеет такую некую уникальную особенность строения своего фамильного древа — например, происхождение от Алфигна Колуна, полулегендарного завоевателя Северного Хегна, или же от одного святого, родственника Алфигна по боковой линии, или же от некоего рода, на протяжении многих веков ни разу не запятнавшего себя браком с «простым» герцогом или герцогиней и представленного на одной из страниц «Книги Крови» (хранящейся в библиотеке данного дворца и всегда открытой на этой самой странице) весьма обширным и цветущим генеалогическим древом истинных принцесс и принцев поистине голубой крови, никогда не дававших ни единого повода подозревать кого-либо из них хотя бы в адюльтере.
А потому, когда тема очередного выпуска «Добавлений и приложений» оказывается исчерпанной, августейшие гости на званых вечерах всегда могут вернуться к своей излюбленной и поистине вечной теме — чистоте королевской крови — и попытаться решить, скажем, такой вопрос: был ли сын, рожденный от второго брака Агнина IV с Тиванд Шютской, тем самым принцем, который погиб в возрасте тринадцати лет, защищая дворец своего отца от врагов? И мог или не мог этот юноша быть отцом герцога Вигригнского, впоследствии ставшего королем Шюта?
Подобные вопросы интересны отнюдь не всем, и безмятежный фанатизм, с которым жители Хегна продолжают предаваться их обсуждению, раздражает или обижает многих гостей этого мира. Тот факт, что жители Хегна не испытывают абсолютно никакого интереса ни к одному народу, кроме своего собственного, также порой вызывает недовольство или даже гнев. Иноземцы существуют. Это все, что желают знать о них жители Хегна. Они слишком учтивы, чтобы прямо сказать иностранцам: как жаль, что вы существуете на свете; но думают они, почти наверняка, именно так.
Впрочем, им нет никакой необходимости думать об иностранцах. От этой заботы они избавлены Агентством путешествий по иным мирам. Отель, курируемый АПИМом, находится в Хемгогне, хорошеньком маленьком королевстве на западном побережье. АПИМ нанимает и гидов из числа местных жителей. Эти гиды, чаще всего «простые» герцоги и графы, ведут гостей смотреть Смену Караула, происходящую на Стене и осуществляемую принцами крови в великолепных традиционных доспехах два раза в день — в полдень и в шесть часов вечера. Агентство также предлагает однодневную поездку в несколько других королевств. Автобус мягко катится по древним, но поистине несокрушимым дорогам Хегна среди залитых солнцем садов и лесов с дикорастущей пищей. Туристы выходят из автобуса, любуются руинами старинных дворцов или прогуливаются по тем частям уцелевших строений, которые открыты для посещения. Обитатели дворца держатся несколько отчужденно, но неизменно учтивы и вежливы, ибо того требует их принадлежность к числу августейших особ. Возможно, туристам повезет: вниз сойдет сама королева и, улыбнувшись им (на самом деле, она даже не взглянет в их сторону), велит своей хорошенькой маленькой дочке пригласить гостей в сад: пусть выберут, что душе угодно, на завтрак. Затем королева и принцесса вернутся в свои личные покои, а туристы, отлично позавтракав, снова сядут в автобус. Вот и все.
Будучи по природе интровертом, я, пожалуй, даже люблю Хегн. Совершенно необязательно смешиваться с местным населением, если это не получается само собой. А еда там отличная, и солнце очень приятное, нежаркое. Я бывала там не один раз и оставалась дольше, чем многие другие, а потому в итоге совершенно случайно кое-что узнала о нетитулованных жителях Хегна, местных, так сказать, коммонерах.
Я шла по главной столичной улице, когда увидела толпу на площади перед старой церковью Трех Королевских Мучеников. Я подумала, что это один из ежегодных фестивалей или религиозных обрядов, и, присоединившись к толпе, стала наблюдать. Подобные действа на Хегне всегда разворачиваются очень медленно, отличаются невероятной пышностью и исключительно скучны. Но других событий здесь попросту не происходит; и к тому же эти представления все же обладают определенным монотонным очарованием. Вскоре, однако, я поняла, что это похороны. И, как ни странно, эта церемония чрезвычайно отличалась ото всех предыдущих, которым мне довелось стать свидетельницей. Более всего меня поразило поведение людей.
Все они были, разумеется, королевской крови. Сплошные принцы, герцоги, графы, принцессы, герцогини, графини и т. д. Однако вели они себя не с королевской сдержанностью, не с достоинством августейших особ, не с величественным равнодушием, которое я всегда видела прежде на их лицах. Они самой обыкновенной толпой окружили площадь, в кои-то веки не участвуя ни в некоем предписанном ритуале, ни в традиционном развлечении, ни в демонстрации различных хобби. Нет, они просто стояли все вместе, словно ища друг у друга утешения. Они были искренне встревожены, огорчены; они совершенно позабыли о порядке и чуть ли не шумели. Они проявляли эмоции! Они горевали вслух, откровенно горевали!
Особа, стоявшая ко мне ближе всех, оказалась вдовствующей герцогиней Могна и Фарстиса, теткой королевы Хегна. Я знала, кто она такая, потому что видела ее каждое утро в половине девятого — она выходила в дворцовый сад на прогулку с любимым горки короля, а этот сад как раз граничит с территорией нашей гостиницы. Один из гидов Агентства сказал мне, кто она такая. Я часто смотрела на них из окна нашей столовой; королевский горки, здоровенный самец, оснащенный прекрасным половым аппаратом, испражнялся под кустиками с сырными цветами, а вдовствующая герцогиня вежливо отводила глаза, и на лице ее царило то спокойно-отсутствующее выражение, которое и предписывается истинным аристократам.
Но сейчас ее бледные глаза были полны слез; морщинистое личико герцогини исказилось в попытке сдержать рвущиеся наружу эмоции.
— Ваша светлость, — обратилась я к ней, надеясь, что мой трансломат сам обеспечит нужное обращение к столь высокородной особе, если я все же выбрала неподходящее слово, — прошу меня простить, но я — иностранка. Не скажете ли, чьи это похороны?
Она посмотрела на меня невидящим взором, смутно удивленная то ли моей наглостью, то ли моим невежеством; однако она была слишком поглощена горем, чтобы громко изумиться, и промолвила лишь: «Сисси», и это имя, произнесенное вслух, вызвало у нее новый приступ самых искренних рыданий. Она отвернулась, прикрывая лицо большим кружевным платком, и я не осмелилась расспрашивать дальше.
Толпа быстро росла. К тому времени, как из церкви вынесли гроб, на площади собралось не менее тысячи человек, то есть большая часть населения Легнерса; все это были, естественно, августейшие особы. Даже сам король с двумя сыновьями и его брат на почтительном расстоянии следовали за гробом.
Гроб несли и окружали люди, каких я никогда здесь прежде не видела. Это были очень странные люди — бледные, толстые мужчины в дешевых костюмах, пухлые бледные мальчики, женщины, в основном средних лет, с медными волосами и в туфлях на каблуках-стилетах; среди них выделялась молодая женщина с пышными бедрами, одетая в мини-юбку, короткий обтягивающий топ и черную кружевную хлопчатобумажную мантилью. Она брела за гробом, громко истерически рыдая и спотыкаясь, поддерживаемая с одной стороны испуганного вида мужчиной с усами грифельного цвета и в двуцветных штиблетах, а с другой — маленькой, сухонькой и какой-то пришибленной женщиной лет семидесяти, с ног до головы закутанной в черную, уже порыжевшую от старости материю.
На дальнем конце толпы я увидела местного гида из Агентства, молодого виконта, сына герцога Иста; с ним у меня уже возникло нечто вроде взаимной симпатии, ни к чему, впрочем, не обязывавшей. Я стала пробираться к нему сквозь толпу, но это оказалось непросто; я словно попала в реку с мощным течением, которая неторопливо, но упорно текла вслед за гробом и сопровождавшими его людьми по направлению к королевским лимузинам и конным повозкам, что ждали у ворот дворца. Пробившись наконец к своему знакомому, я спросила:
— Кто это? Кто они такие?
— Сисси, — бедный гид и сам чуть не плакал, охваченный всеобщим горем, — Сисси умерла вчера ночью! — Но, вспомнив свои обязанности гида и переводчика, он попытался вернуть былые аристократические манеры, стряхнул с ресниц слезы, посмотрел на меня и пояснил: — Это наши коммонеры.
— А Сисси…
— Она… она была их дочерью. Единственной! — Как он ни старался, слезы все равно закипали в его глазах. — Это была такая милая девушка! А какая помощница матери! Всегда в трудах! И улыбка такая прелестная. Ни у кого на свете нет больше такой улыбки! Сисси была единственная. Такая очаровательная, такая любящая… Ах, бедная маленькая Сисси! — Бедняга совсем расстроился и заплакал навзрыд.
В эту минуту рядом с нами как раз проходили король, его сыновья и его брат. Я видела, что оба мальчика горько плачут, у короля каменное лицо, и можно только догадываться, чего ему стоит казаться относительно спокойным. Его умственно отсталый братец пребывал, похоже, в некоторой растерянности и все цеплялся за руку короля, шагая с ним рядом, как заводная игрушка.
Толпа рекой текла за траурной процессией. Люди проталкивались поближе, стараясь коснуться края белого шелкового покрова на гробе. «Сисси! Сисси!» — горестно выкрикнул кто-то. «Ох, мать, мы тоже ее любили!» — «Папа, папа, что мы теперь без нее будем делать? Она сейчас у ангелов?» — «Не плачь, мать, мы ведь и тебя любим! И всегда будем тебя любить! Ах, Сисси, бедная Сисси! Наша милая девочка!»
Медленно, с трудом преодолевая сопротивление страстно протестующей толпы августейших особ, похоронная процессия достигла поджидавших ее повозок, карет и автомобилей, и, когда гроб скользнул в задние дверцы длинного белого катафалка, душераздирающий нечеловеческий стон исторгся из каждой глотки. Благородные дамы пронзительно визжали, благородные господа падали в обморок, а у девушки в мини начался, похоже, эпилептический припадок — изо рта хлынула пена, она вся скорчилась, но довольно быстро пришла в себя, и один из толстяков запихнул ее в лимузин.
Взревели моторы автомобилей, возницы хлестнули своих хорошеньких белых лошадок, и похоронный кортеж тронулся, но по-прежнему очень медленно, со скоростью пешего шага. Толпа текла следом.
Я вернулась в гостиницу. Вечером я узнала, что почти все население Легнерза следовало за гробом все шесть миль до кладбища, затем выстояло заупокойную службу и погребение, и до поздней ночи я видела, как донельзя уставшие люди, спотыкаясь, брели назад по дороге со стертыми ногами и с грязными дрожками слез на щеках.
Лишь на следующий день молодой виконт оказался в состоянии объяснить мне, что же все-таки происходило вчера. Я уже знала, что все жители королевства Хемгогн — люди королевской крови, связанные кровными узами друг с другом и с жителями других королевств; но вот чего я не знала: оказывается, среди них имелась одна семья, которая была самой обычной, не королевской. По фамилии Гэт.
Фамилии Гэт и Тагг (девичья фамилия миссис Гэт) ни разу не упоминались в «Книге Крови». Ни один Гэт или Тагг никогда не сочетался браком ни с одной особой королевской крови или хотя бы с представителем благородного семейства. И не существовало никакой легенды о том, как давным-давно прекрасный молодой принц соблазнил юную прелестную дочь сапожника. В семьях Гэт и Тагг вообще не было семейных преданий. И никакого генеалогического древа у них тоже не было. Они не знали даже, ни откуда они родом, ни как давно живут в этом королевстве. Все они отродясь были сапожниками. Поскольку в солнечном Хегне мало кому требовались настоящие сапоги, то мистер Гэт, как и его отец когда-то, как и его сын теперь, шил изящные кожаные сапожки для принцев крови, участвующих в торжественной Смене Караула, и довольно-таки безобразные войлочные сапоги для королевы-матери, которая любила зимой прогуливаться в парке по мясным лужайкам со своими горки. Дядя Агби хорошо умел красить кожу. Тетя Ире знала, как валять фетр и войлок. Двоюродная бабушка Йоли выращивала овец. Кузен Фафвиг ел слишком много винограда и почти все время был пьян. А Сисси, милая Сисси, младшая дочь Гэтов, была любимицей всего королевства. Августейшие особы называли ее «дикий цветок Хемгогна» и «наша маленькая простолюдинка».
Ах, какая это была тонкая девочка! Ходили слухи, что она влюблена в молодого принца Фродига, хотя он, разумеется, все равно никогда бы на ней не женился. Их вроде бы даже не раз видели беседующими в сумерках на Дворцовом мосту. Моему виконту явно хотелось поверить слухам, но все же вряд ли это было возможно, ибо принц Фродиг в течение последних трех лет жил в другой стране и учился в школе Халфвига. Короче говоря, у Сисси с детства была слабая грудь. «У простолюдинов это часто бывает, знаете ли, — сказал виконт, — это у них наследственное. Передается по женской линии». Девушка стала чахнуть, худела и бледнела, но никогда не жаловалась и всегда улыбалась, хоть и таяла просто на глазах, пока однажды не легла в сырую холодную землю. Ах, милая Сисси, дикий цветок Хемгогна!
Ее оплакивало все королевство. Августейшие особы делали это бурно, экстравагантно, в общем, по-королевски. Король рыдал над разверстой могилой. Перед тем как гроб опустили в могилу, королева положила на крышку свою бриллиантовую брошь, доставшуюся ей по наследству от матери; эта брошь передавалась в их семье по женской линии в течение вот уже семнадцати поколений, начиная от самой Эрбинрасы Северной, и ее никогда еще не касалась рука женщины, не являвшейся кровной родственницей Эрбинрасы. И вот теперь эта брошь лежала в могиле маленькой простолюдинки Сисси. «Эта брошь не так ярко сияла, как глаза милой Сисси», — только и промолвила королева.
Вскоре после похорон я покинула Хегн, и меня года на три-четыре поглотили иные страны и города. Когда же я вновь посетила королевство Хемгогн, та горестная оргия была уже почти позабыта. Я поискала среди служащих Агентства своего виконта, но он больше здесь не работал; обретя по наследству титул герцога Иста, он переселился в апартаменты, расположенные в Новом крыле королевского дворца, и получил право пользоваться королевскими виноградниками не только для себя лично, но для своих званых вечеров.
Жаль! Мне он нравился — приятный молодой человек с несколько оригинальным, с точки зрения жителей Хегна, характером, который и заставил его в итоге работать гидом в Агентстве. Он действительно очень хорошо относился к иностранцам. Кроме того, в нем чувствовалась некая беспомощная учтивость, которой я, если честно, беззастенчиво пользовалась. Он был совершенно не в состоянии сказать «нет» в ответ на прямую просьбу, а потому — когда я попросила его — немедленно пригласил меня посетить несколько своих вечеринок, которые должны были состояться в течение того месяца, что я собиралась прожить в Хемгогне.
Именно тогда я и обнаружила, что у обитателей этого мира существуют и некоторые другие темы разговоров — не только спорт, разведение горки, погода и генеалогия.
Оказывается, члены семейств Тагг и Гэт, которых к тому времени насчитывалось человек двадцать, вызывали самый неподдельный и поистине неистощимый интерес у августейших особ Хемгогна. Дети посвящали им самодельные книжки с рисунками. Мать моего виконта очень дорожила кружкой и тарелкой, на которых в золоченой витой рамке были изображены портреты «матери» и «отца» семейства Гэт в день их свадьбы. Любительские ротапринтные издания историй, бытующих в среде августейших особ, о семействах коммонеров, проиллюстрированные фотографиями членов этих семей, были весьма популярны не только в королевстве Хемгогн, но и в соседних королевствах Дрохе и Вигмардс, где не имелось ни одной семьи простолюдинов. А вот в более крупном королевстве Одбой, расположенном к югу от Хемгогна, было целых три семьи коммонеров и один живой бездельник, или «пропащий человек», которого называли еще Старым Бродягой. Но даже и там, в Одбое, сплетни о Гэтах — о том, какие короткие у Чики юбки, долго ли матушка Тагг кипятит свое белье, действительно ли у дядюшки Агби язва или это просто обыкновенный фурункул, поедут ли тетушка и дядюшка Бод летом на недельку к морю или же осенью отправятся на Виноградные Холмы, — столь же охотно мусолили, как и в тех королевствах, где вообще никаких коммонеров не было. И портрет Сисси в венке из диких цветов, сделанный по фотографии, которую, опять же по слухам, сделал сам принц Фродиг, хотя Сисси и уверяла всех, что сделала ее сама, украшал стены тысяч различных комнат в дюжине различных дворцов.