Это была не совсем правда, потому что богословов эмир уважал и даже запретил изучать философию и логику, так как муллы считали такие занятия ересью. Но он любил пиры и иные запрещённые нашей религией удовольствия, за что муллы и говорили против него.
Эмир не собирался делать Махмуда ханом над всем миром, он не очень любил Махмуда, хотя и относился к нему лучше, чем к его отцу.
И вот однажды к нему пришёл Тохтамыш.
Русь тогда была покорена Золотой Ордой, а во главе Орды стоял хан Мамай. Когда ваши побили его на Куликовском поле, то другие ордынские ханы затеяли свергнуть Мамая, но не знали, как лучше сделать. Тохтамыш придумал, как убрать Мамая, он решил попросить эмира о помощи. Тохтамыш приехал в родной город эмира Мавераннехр, переодевшись купцом. Восхитился, увидев изумительные постройки и собранные в Мавераннехре богатства, осмотрел внимательно крепость, а потом пошёл к дворцу эмира, сел на землю у ворот и стал ждать.
Когда эмир подъехал к воротам дворца, Тохтамыш встал и дерзко посмотрел в глаза эмиру.
— Похоже, что ты пришёл издалека, странник, — сказал эмир, — и не знаешь, что без моего разрешения никто не смеет стоять в моём присутствии. За это казнят.
— Я пришёл к тебе, великий эмир, чтобы ты сделал меня ханом Золотой Орды, — ответил Тохтамыш. — А если ты не захочешь сделать меня ханом, то лучше казни.
Эмир удивился такой смелости, пригласил Тохтамыша во дворец и даже разрешил ему стоять рядом, когда он, эмир, сидел на подушках.
Гость рассказал эмиру, что Мамай — никудышный воин и полководец, был разбит русскими дикарями и позорно бежал в Сарай, где отборные телохранители защищают его от гнева остальных ханов.
— А сколько всего ханов в Орде? — спросил эмир.
— Много, — сказал Тохтамыш. — Очень много, и все они хотят смерти Мамая. Когда ханы Мамая убьют, то передерутся между собой. И Орды больше не будет.
— Что ты будешь делать, если я помогу тебе?
— Сперва я убью всех ханов, — ответил Тохтамыш. — Когда Мамай останется один, я убью Мамая. Потом я захвачу Москву, положу всю Русь к твоим ногам и приведу Золотую Орду к тебе на службу, великий эмир.
Ещё никто так отважно не разговаривал с эмиром, никто и никогда не предлагал ему так много и не рассуждал так здраво. Эмиру понравился воин в одежде простого купца, ему показалось, что он увидел наконец настоящего хана, которому можно доверить все пространство населённой части мира.
Он поверил Тохтамышу и дал ему войско.
Прошёл всего год, и гонцы доложили эмиру, что Тохтамыш в Москве, а небо над городом черно от воронья и дыма пожарищ. Эмир понял, что не ошибся в выборе.
Кто знает, как бы всё сложилось, ака, если бы не злосчастный Сеистан. Людская молва обгоняет даже самых быстроногих скакунов, и вознесённый на вершину власти Тохтамыш узнал от гонцов, что эмир растоптан всадниками хана Джента, и самые лучшие лекари и звездочёты не могут поручиться за его жизнь. Он подумал — зачем в таком маленьком мире существуют другие ханы, если есть он, Тохтамыш. Тогда он заключил союз с Хорезмом и повёл Орду на Мавераннехр, любимый город эмира, где тот ещё недавно признал в страннике будущего властелина мира.
В это самое время чудодейственно излечившийся эмир был в своём первом большом походе, в Персии. Когда ему донесли, что поставленный им великий хан Золотой Орды сжёг Мавераннехр, эмир сперва решил, что ослышался, потом почернел от ярости и развернул войско, чтобы покарать вероломного пса. Но перед этим залил кровью весь Адербейджан, не щадя ни мужчин, ни женщин, ни стариков. Детей, ака, ставили к походным телегам и рубили саблями каждого, кто оказывался выше колеса. Потому что после расправы с изменником эмир намеревался вернуться обратно, и ему не нужно было, чтобы успело подрасти новое войско.
Сто лет прошло, прежде чем первые люди осмелились придти туда, где был когда-то цветущий Хорезм. Будто огненный вихрь промчался по всему Семиречью — так летела непобедимая конница эмира, выкашивая клинками все живое. Зарево окружило со всех сторон разорённый Мавераннехр. И Тохтамыш дрогнул. Он понял, что совершил роковую ошибку, и ночью бежал, бросив войско и обоз с богатой добычей.
Эмир даже не входил в осквернённый город — его армия рванулась на север, в погоню, дошла до Иртыша, уничтожая по дороге все поселения, потом повернула на восток и докатилась до Большого Юлдуза. До самой Волги золотоордынских владений не осталось — лишь место, где они когда-то были.
Степняки запросили пощады. Мы поверили псу Тохтамышу, — сказали они, — мы пошли за ним, потому что думали, что он сильный и храбрый; но он не такой сильный и храбрый, как мы думали, поэтому мы покорно склоняемся перед тобой, великий эмир; возьми всё, что хочешь, но оставь жизнь.
Эмир пощадил уцелевших, и они не обманули — ни одного набега на Мавераннехр более не было. Погоню за предателем эмир остановил — дорога на Персию лежала через Адербейджан, а дети на Востоке взрослеют быстро.
Он вспомнил про Тохтамыша уже в Багдаде и снова двинулся на север. Тохтамыш встретил его на берегу Терека, там, где сейчас ваша Чечня. Передовой отряд эмира ночью переправился через реку, зашёл войску Тохтамыша в тыл, и на рассвете началась резня.
К полудню ордынцы дрогнули и побежали. Эмир гнал их по всей Южной России, окружил в Ельце и сжёг вместе с городом. Потом он стёр с лица земли Сарай и Астрахань, Азов и Кафу, но дальше на север не пошёл, потому что ваша страна ему не понравилась, ты уж, извини, ака. Он так и остался за Кавказским хребтом. Туда же ему принесли голову Тохтамыша, положили к ногам.
Эмир сидел на ковре, а перед ним лежала голова несостоявшегося повелителя Вселенной, вся в зеленовато-коричневых пятнах. Эмир достал из-за пояса острый кинжал, стал срезать с этой головы разлагающуюся плоть и бросать псам. Собаки сгрудились в углу и визжали. Эмир посмотрел на них, встал, бросил кинжал рядом с недообструганной головой Тохтамыша и ушёл. Он очень гневался в тот день.
Потому что Тохтамыш предал его. Но не тогда, когда пошёл на Мавераннехр, а когда ещё стоял перед эмиром во дворце в запылённой одежде, смело смотрел ему прямо в глаза, и эмир подумал, что нашёл наконец настоящего хана.
Эмир редко кому прощал ошибки. Свои ошибки он не прощал никому и никогда.
С этого дня начался закат великого эмира. Нет, ака, воинское счастье ему не изменило: он дошёл до берегов Ганга и разграбил Дели, посадил в железную клетку османского султана Баязета, захватил Сивас, Халеб, Дамаск, сжёг принадлежащую иоаннитам Смирну и чуть не покорил Китай. Но всё это уже не было ему нужно, потому что другого, который мог бы выдержать его взгляд, он так и не встретил. Он сделал ханами своих сыновей: безумного Мираншаха и пившего человеческую кровь Омара, потом внука Абу-Бекра, западную часть Малой Азии вернул сыновьям Баязета, наплодил много других мелких ханств, умер в Отраре, и завоёванный им мир начал потихоньку распадаться.
Дольше всех провластвовал родившийся в обозе внук Тимура Улугбек, учёный, астроном и хан Самарканда. Но у мулл долгая память, и фанатики достали Улугбека спустя сорок пять лет после смерти великого эмира. Они так и лежат рядом, ака, эмир Тимур и его обезглавленный внук, последний из тимуридов, в самаркандской гробнице, которую вскрыли однажды, напустив на землю величайшую в истории человечества войну.
Глава 64
Большая жирная точка
Александр Дольский
— Можете называть меня — Хорэс.
Человек, сидевший напротив Платона, был настолько стар, что его возраст определению не поддавался. Застывшая на лице широкая стоматологическая улыбка только подчёркивала пепельно-серый цвет лица и безжизненное серебро разрозненных прядей волос, аккуратно уложенных на голом шишковатом черепе.
Даже в кошмарном сне Платону не могло присниться, что эдакая мумия может встать на пути к столь тщательно приготовленному триумфу.
Первоначально он объяснял прекращение контактов с переговорщиками из Белого Дома тем, что не могут дозвониться: из Манхэттена сразу после теракта, по понятным причинам, пришлось немедленно съехать, из-за чего сменились телефонные номера, а мобильная связь в те дни в Нью-Йорке работала из рук вон плохо. Да и понятно было, что Госдепу сейчас не до российских историй.
Платон посоветовался с Ларри, и они решили сами никому не звонить, потому что это не очень солидно, а выждать неделю — до среды. Но так получилось, что пришлось выходить на контакт раньше.
Из Москвы пришли нехорошие новости: на «Инфокар» наехали по-взрослому, пятерых закрыли. Двоих потом выпустили, но трое в заложниках, среди них Мария.
Беда, как известно, в одиночку не ходит. Про аресты Платон узнал ночью, а утро принесло новый сюрприз. Приехали люди из «Дженерал Моторс», сообщили, пряча глаза, что хотели бы попридержать сделку по покупке «Инфокара». Нужно решение Совета директоров, без него никак, а собрать Совет можно только через месяц. Но это хорошо, сказали они, лишний месяц на окончательную доводку документов — очень хорошо. Потому что сейчас документы, прямо скажем, сырые. Грег Коннолли, старший юрист, прекрасно говорящий по-русски, аккуратно положил на стол несколько листков бумаги в прозрачной папочке.
— Это то, чего нам пока недостаёт, — сказал Грег подчёркнуто официальным тоном. — Дефектная ведомость. Так правильно будет по-русски?
Стоило джиэмовцам выйти за дверь, как позвонил Ронни Штойер. У него были две новости. Одна плохая — швейцарская и французская прокуратуры, будто сговорившись, арестовали все его счета, так что денег для завершения операции с «Инфокаром» нет. Он нанял адвокатов, те уже пишут жалобы во все инстанции. Но все это в пользу бедных, потому что вторая новость — очень плохая. Только что начались обыски в его офисах на Кипре, в Берне, в Лозанне и в Люксембурге. Из России пришли бумаги, которые ему не показывают, а только суют в нос постановления из местных прокуратур. У офисов стоят грузовики, и документы грузят ящиками.
— А разве у нас что-то не по закону было? — мрачно спросил Ларри. — Ты скажи, Ронни, что именно у нас было не по закону, а то мы тут голову сломаем.
Ронни начал многословно объяснять, что закон тут никого не волнует, просто если из России пришёл запрос, то, по договору о правовой помощи, запрос должен быть немедленно удовлетворён. И дело не в законе, а в том, что теперь он с полгода будет таскаться по прокуратурам и судам вместо того, чтобы заниматься бизнесом. А ещё — его беспокоит, каким образом будет оплачиваться пребывание принципалов в Нью-Йорке. Потому что арестовано все, абсолютно все.
— Ты за нас не беспокойся, — посоветовал Ларри. — Ты давай деньги размораживай. А мы — что мы? Ну поживём с месячишко в подземном переходе. Платон Михайлович у нас обаятельный, ему много подавать будут. Особенно одинокие дамочки. Я себе тоже занятие по душе найду. Звони, если что.
Ознобливая тревога пришла не потому, что возникли проблемы: уж к чему, а к этому-то было не привыкать. Но совершенно непонятно, как разруливать ситуацию — московская инфраструктура разгромлена, и обратиться за помощью не к кому, потому что после такого наезда к инфокаровским делам самый лучший и хорошо оплаченный друг близко не подойдёт. Лететь в Европу для спасения денег нельзя тоже: раз пошли аресты, то наверняка в интерполовских компьютерах уже маячат и Ларри, и Платон.
Вот когда почувствовалось по-настоящему отсутствие старой гвардии — запасливый Муса непременно создал бы заранее резервную систему управления из надёжных и проверенных людей, Марик, несмотря на всю свою крикливость и бестолковость, в считанные часы отрегулировал бы её функционирование даже из глубокого подполья. Да и на Витьку с Серёгой можно и нужно было бы сделать серьёзную ставку — хоть профессионально и непригодны для бизнеса, но не сдали бы, не струсили, не сбежали.
Хотя, будь они все живы, взяли бы их, а не Марию.
— Больше не можем ждать, — пробормотал Ларри, и Платон с удивлением и страхом отметил, что нервы сдают не только у него самого.
Как же вежливо отвечали по всем телефонам! «May I help you?» «How can I help you?» «I am terribly sorry, sir, but Mister Hall has very important meeting at present, we cannot connect you, would you like to leave a message?» «Thank you for calling, sir, yes — we have your message already, we will call you back as soon as possible»26.
Шли часы, а связи не было.
— Хорош, — решительно сказал Ларри, когда уже начало смеркаться. — Хватит играть в игры. Давай звони в «Вашингтон Пост». Не хотят по нормальному — получат по-русски. Мало не покажется. Им, после всех этих историй, только укрывательства государственного терроризма и не хватает. И с этим ещё свяжись, как его… Ну, из штаб-квартиры демократов. Как раз в масть будет, после подсчёта голосов во Флориде. Валить — так валить. Нашли мальчиков…
Но что-то странное произошло вдруг со всеми телефонными аппаратами: после первых же четырёх набранных цифр в трубках начинал звучать непрерывный гудок, звонок срывался, а экраны мобильников, будто сговорившись, показывали ограниченный доступ к эфиру: по «911» можно, а больше ничего нельзя.
— Из автомата умеешь звонить? — спросил Платон, закусив губу.
Но бежать к автомату не пришлось — каким-то чудом восстановилась связь, и возник чрезвычайно занятый мистер Питер Холл из Госдепартамента. Говорил короткими рублеными фразами и, судя по всему, здорово волновался. По дипломатическим каналам от русских поступили очень нехорошие документы, и им дан ход. Ситуация пока под контролем, но обстановка чрезвычайно напряжённая. Он сообщит, если события начнут развиваться в нежелательном направлении. Очень советует немедленно связаться с хорошими адвокатами, может порекомендовать квалифицированных юристов по иммиграционному праву и по уголовным делам. Да-да, эта проблема, которая обсуждалась, могу подтвердить ещё раз, что она актуальна, как никогда, но сейчас не время. Абсолютно убеждён, что сейчас не время. Сперва надо разобраться со столь неожиданно возникшими вопросами. Три-четыре дня. Если ничего катастрофического не произойдёт, накал начнёт понемногу спадать. Дружеский совет — ничего не предпринимать, пока не удастся направить события в нужное русло.
— Do you know the word «hostages»? — перебил его Платон. — Our friends in Moscow are in jail. We cannot wait27.
— Who is going to benefit if you join them?28 — с циничной откровенностью спросил Холл, и в этих словах была железная логика, не допускающая возражений.
— Just one more thing, Peter, — не сдавался Платон. — This recommendation about the delay… These three or four days. Is it just a good advice or a decision?29
— You disagree?30 — Холл ответил вопросом на вопрос, явно уклоняясь, но не на таких попал.
— Yours? From the very top? Who made it?31
В трубке наступило тягостное молчание, потом Холл пропел чуть слышно:
— But the Yellow Rose of Texas is the only girl for me…32
— I see, — задумчиво сказал Платон. — And you suggest that we wait forever and do nothing at all? I hope you understand that from this moment we become absolutely free in our actions — you could never stop us by jail, by extradition, by threats, whatever. Do you understand that? Don't you think that it is time for us to sit together and decide how the United States of America will go on with saving the fucking face of your fucking democracy? Before we make the first move33.