— Так где же все это? — с волнением спросила Нина.
— Как где? Здесь! Я же тебе все рассказал.
— Нина, тебя к телефону! — закричала Клава.
— Да погоди ты! До чего же некстати! Кто звонит-то?
— Владислав звонит, чтой-то плохо там опять с мальчонкой…
Нина бросилась к телефону.
— У Кирюши опять поднялась температура, — сообщил Владик.
— Я приеду, скоро приеду, скоро, — отвечала Нина в каком-то отчаянии.
Она бросилась в кабинет. Отец уже лежал без сознания, только хрипел и стонал. Она вызвала «Скорую». Отца увезли в больницу. Покидая дом, как потом выяснилось, навсегда, отец в дверях на какое-то мгновение очнулся и прошептал из последних сил: — Помни, Нина, что я тебе сказал. Там на все поколения Остерманов хватит… — И повис на руках у санитаров.
Нина стала говорить с Клавой о домашних делах и вновь заметила, что та отводит взгляд.
«Он ей все рассказал, приняв её за меня», — поняла Нина. Она забрала у оскорбленной и раздосадованной Клавы ключ от квартиры и поехала домой, а затем в больницу к отцу.
Владимир Владимирович Остерман прожил ещё в беспамятстве несколько дней и, как по заказу, скончался именно седьмого ноября, ровно через двадцать восемь лет после своей незабвенной Маруси.
В тот же день Нина поехала к нему на улицу Горького. Подошла к двери и ахнула… Дверь была взломана… Большой тяжелый диван в кабинете отца был сдвинут, а под ним в полу под паркетинами было довольно большое углубление. До взлома оно было под металлической крышкой, которая валялась рядом.
«Вот тебе и Клава», — покачала головой Нина Владимировна и позвонила в милицию.
Преступление было раскрыто моментально. Клава и её сын, двадцатипятилетний оболтус Митя были арестованы.
Для отвода глаз из квартиры было похищено несколько старых шуб и шапок и пара изъеденных молью костюмов Остермана.
— Я, я влез, не отрицаю, — говорил рыжий Митя. — Мать навела — сказала, сокровища там у старика. Тайник, мол, у него под диваном. Я сам взломал дверь, отодвинул диван, нашел тайник — все подтверждаю. Ну а что там, в этом тайнике-то было? Шкатулка, а в ней пачка денег, тех, дореформенных. Пять тысяч рублей — ну, пятьсот, значит, по-новому. И ни хрена больше там не было, гадом буду. Я ещё сдуру прихватил для виду шубы эти, да шапки. Ну, мамаша, удружила, обогатила меня… Сдурел старик и ляпнул ей про тайник этот, а она уши развесила.
Митя был так глуп и нелеп, что не поверить ему было трудно. Старуха Клава подтверждала все, что он говорит.
— Я, я, дура жадная, сволочь. Ничего окромя хорошего от покойника не видела, царство ему небесное. Польстилась на богатства. В грех он ввел меня, я сроду чужого не брала… Ой, дура я старая…
Митя и его мать были осуждены по 144-й статье — кража со взломом. Митя получил пять лет, а мать — два года. Через год её освободили за примерное поведение. Митя отсидел свой срок до конца.
Так и закончилась тогда, в 1968 году история с тайником Остермана и его мнимыми сокровищами…
А теперь, спустя двадцать пять лет, Нина Владимировна почему-то снова вспомнила про нее…
«Почему он говорил о картинах Ван Гога, о рукописях Пушкина, о письмах Екатерины Второй?» — думала она. — «Ну, сокровища ладно, это могли быть старческие иллюзии, но про это-то он не мог придумать.»
Через года два-три после этих событий к Нине Владимировне явилась Клава, спившаяся, опустившаяся, грязная. Попросила взаймы двадцать пять рублей. Просила прощения за свою подлость. Нина Владимировна поморщилась и дала. Естественно, отдавать Клава не стала, исчезла с концами. А ещё через пять лет пришел её сын Митя, ещё более оборванный и грязный, сообщил, что мать давно умерла и тоже попросил взаймы, якобы на то, чтобы материну могилу привести в порядок. Нина Владимировна пожалела сына своей старой домработницы и дала ему пятьдесят рублей без отдачи. Он безумно обрадовался и обещал как-то отработать. «Вы не глядите, что я такой, у меня руки-то золотые, я все могу — и по слесарному, и по-плотницки, и по автомобильному делу. Щас вот папаше моего дружка будем дом поправлять, у него свой дом в деревне Жучки, хорош был дом, но крыша прохудилась, фундамент осел. Старик обещал мне заплатить…»
… И сейчас, ворочаясь в постели, Нина Владимировна неожиданно была поражена внезапно возникшей мыслью. Деревня Жучки… Тогда ещё она усмехнулась нелепому названию деревни с ударением на первом слоге. А теперь… Ведь именно в Жучках Кирилл нашел Вику…
Нина Владимировна покопалась в старых бумажках и нашла телефон Клавы. Набрала номер. Подошел мужчина.
— Алло, это Митя?
— Кому Митя, кому Дмитрий Иванович, — пробасил злой пропитой голос.
— Я Нина Владимировна Остерман, ваша мама работала у нас домработницей.
— Помню, как же? От вас все и беды наши…
— Скажите, Митя, по какому шоссе была та деревня Жучки, где жил ваш товарищ?
— По Минскому, — машинально ответил нетрезвый Митя и вдруг осекся и злобно переспросил: — А что? Что это вам до моего товарища?
— Спрашиваю, значит нужно. Вы не можете припомнить, по какой улице он жил?
— Не знаю я, по какой улице он жил! — вдруг рассвирепел Митя. — Чего вы ко мне прилепились?
…Положив трубку, Нина Владимировна хотела сразу позвонить следователю Николаеву, но что-то помешало ей сделать это. Какая-то странная, черная неожиданная мысль остановила ее…
… На следующий день приехал Кирилл, довольный, веселый. Он сказал, что его знакомый, немец Вильгельм пригласил его работать к себе в фирму и обещал помочь рассчитаться с кредиторами… Мать же рассказала ему о вчерашнем разговоре с Митей.
— Митя, Митя…, — стал будто бы вспоминать Кирилл, и мать с ужасом увидела, что глаза у сына стали какие-то пустые, водянистые, бессмысленные. Ей стало жутковато…
Затем он как-то снова повеселел и сам завел разговор о дедушкином тайнике.
— Знаешь что, мам, — предложил он. — Давай завтра поедем в Москву и займемся разборкой этой комнаты. Давно пора было…
… Разборка кабинета Остермана оказалась делом очень непростым… Именно в этой комнате так и не было сделано ремонта с тех пор… Попадались интересные фотографии, письма… Но то, что они искали, пока не попадалось… И вот!
Письмо без конверта, написанное четким мужским почерком.
«Дорогой сын! Время и обстоятельства не позволяют мне забрать наши фамильные драгоценности с собой, я оставляю все тебе и надеюсь, что ты сумеешь воспользоваться ими на благо нашего общего дела и своей семьи. Отдельно прилагаю список драгоценностей. Также прошу тебя сохранить письма Екатерины Второй к нашему прадеду и доставшиеся мне по наследству рукописи А.С.Пушкина — это имеет значение для потомства. Надеюсь, что мы ещё увидимся в этом мире. А если и не доведется, то не горюй — мы жили так, как нам подсказывала совесть и ни в чем не погрешили перед Отечеством. Господь с нами. Твой отец генерал от инфантерии Владимир Кириллович Остерман. Второго февраля 1918 года».
— Так…, — прошептала Нина Владимировна. — Значит, все это была правда. А я-то дура, считала все это старческим бредом…
Обнаружив письмо, продолжили работу с большим энтузиазмом. Самым трудным оказалось разгрузить от книг и рукописей стеллажи и сдвинуть их с места. Пришел на помощь и Владислав Николаевич…
…И наконец… Второй стеллаж втроем сдвинули к середине комнаты.
— Вот оно!!! — указывая на стену, закричал бледный как полотно Кирилл.
Они увидели в стене железную дверцу. И все трое с ужасом поняли, что дверца эта приоткрыта. И пыли под вторым стеллажом было куда меньше, чем под первым…
Кирилл взялся за причудливую ручку и приоткрыл дверцу…
— Там ничего нет! — прошептал одними губами Кирилл.
— Интересные дела, — сумел выдавить из себя Владислав Николаевич.
— Очень, очень интересные, — пробубнил Кирилл. — Смотрите, вон там на полу какая-то бумажка валяется…
Нина Владимировна подняла с пола бумажку, отряхнула её от пыли, развернул и прочитала:
«Дорогая дочка Ниночка! Для того, чтобы открыть тайник, надо нажать на точку, немного пониже третьей полки четвертой слева створки правого стеллажа. Точка слегка отличается по цвету от общего фона стеллажа. Тогда эта часть стеллажа выдвинется вперед, и ты увидишь мой тайник. В книге „Лекарственные травы“ сделано углубление, именно там лежит ключ от тайника.
Здесь, в этом тайнике, лежат наши фамильные драгоценности. Это предметы, представляющие собой колоссальную историческую и материальную ценность. Все это не украдено, это заработано многими поколениями нашей славной семьи. Отец оставил мне все это, эмигрируя в восемнадцатом году за границу. Помимо бриллиантов, сапфиров, изумрудов, старинных золотых монет здесь уникальные рукописи Пушкина, письма Екатерина Второй к нашему прадеду, здесь же пять картин Ван Гога, которые я купил в молодости за гроши у одного мельника, будучи в Голландии. Подлинность их удостоверена экспертами ещё до революции. Я специально сделал другой тайник для отвода глаз, зная, что кто-то осведомлен о моем богатстве. Сюда же я положил эти бесценные сокровища, которые умудрился сохранить в те окаянные дни, перевезти сюда из Петербурга и сберечь для вас, моих потомков. Храни Бог тебя и твоих будущих детей. Твой отец Владимир Остерман. 18 января 1941 года.»
Долгое напряженное молчание разрезал душераздирающий крик Кирилла.
— Это она, она, сука! Сука!!! Это они с Полещуком обокрали нас! Вот она — правда! Вот для чего понадобилась вся эта комедия с похищением! Они забрали все! Они забрали все и вывезли за кордон! Они теперь живут нам на наши деньги!!!
Он упал на пол и забился в истерике.
Родители подняли его и усадили в кресло.
— Когда же это она успела все это оттуда повытащить? — поражался Владислав Николаевич.
— Наверное, прошлым летом, — тяжело дыша, говорил Кирилл. — Я уезжал в командировку в Вологду, вы были на даче, она оставалась дома одна. И Полещук был как раз тогда в Москве. Я помню, она перед этим подолгу просиживала в кабинете, рылась в бумагах, что-то читала. У неё как раз было такое странное выражение лица. Она стала расспрашивать меня про семью Остерманов, я ей стал рассказывать, думал, что ей интересно. А она, видимо, нашла какое-то письмо и список драгоценностей и рукописей, которого, кстати, нет. Ключа, кстати, тоже нет. Ключ-то они нашли, а нажать на потайную кнопку не могли, потому что этого письма они тогда не имели, оно всплыло позже. Дедушка, видимо, настолько законспирировал свой тайник, что хранил в разных местах всевозможные разгадки к доступу в этот тайник. А потом и сам позабыл, где что лежит… Короче, они отодвигали стеллаж, так же как и мы.. Вытащили, припрятали где-то, а под Новый Год устроили весь этот цирк. И, главное, не постеснялись уничтожить свидетелей, ни в чем не повинных людей, которых сами же наняли для своей аферы. Заметали все следы… Как жить после всего этого? Как воспитывать дочь?!!!
…На следующий день Нина Владимировна встала поздно и обнаружила, что Кирилла дома нет. Выглянула в окно и увидела, что он возится со своим БМВ. Вскоре он ворвался в квартиру, оживленный и веселый.
— Черт с ними со всеми, мама! — поцеловал он мать — Не принесут им наши деньги счастья… Надо жить…
Вскоре раздался телефонный звонок. Кирилл подошел, снова нахмурился, сжал кулаки.
— Это Федька, мой приятель, — сообщил он матери. — Он сказал, что полчаса назад в центре Москвы в Плотниковом переулке он видел Полещука.
— Полещука?!!!
— Да, он стоял и беседовал с каким-то подозрительным мужиком уголовного вида. Федька проезжал мимо на машине. Он уверяет, что ошибиться не мог. Хоть Полещук и изменил внешность, отпустил длинную черную бороду…
Кирилл набрал номер Управления Внутренних дел и сообщил Николаеву о появлении Полещука. А на следующий день к Николаеву поехала Нина Владимировна и рассказала историю с тайником Остермана. И только в самом конце упомянула о разговоре с Митей.
— Эх, Нина Владимировна…, — с упреком в голосе сказал Николаев. — Об этом-то как раз надо было сообщить мне немедленно. Дайте мне его номер телефона.
Он набрал номер. Никто не подходил.
Павел Николаевич вызвал машину и поехал в Медведково, где жил Митя. Дверь никто не открыл. Тогда он поехал к Юркову, хозяину того самого дома в Жучках. Дома оказался старик-отец.
— Вы знаете Мызина Дмитрия Ивановича? — спросил Николаев.
— Мызина-то? Митьку? А как же мне его не знать? Кореша они с моим сыном Санькой. А он-то здесь при чем?
— Не знаю. Хочу вот узнать. Где работает Мызин?
— Работал слесарем в ЖЭКе, потом перевели в дворники. Пьет, как лошадь. И моего с пути сбивает…
Николаев получил санкцию на арест Мызина и обыск в его квартире. Когда была взломана его дверь, обнаружили валявшийся в кухне в луже крови труп хозяина с проломленной тяжелым предметом головой.
В тот же день поступило сообщение о том, что на пустыре около станции Лосиноостровская был найден труп мужчины примерно пятидесятилетнего возраста, убитого, видимо, накануне. Его легко опознали, так как он жил в соседнем доме. Это был Александр Иванович Юрков. Он был убит тяжелым предметом, видимо, топором, ударом сзади, точно так же как и Мызин. Только удар был нанесен с ещё большей силой. Голова Юркова была буквально раскроена пополам.
Кассирша на станции Лосиноостровская сообщила, что рано утром на станции толкался какой-то чернобородый, темноволосый мужчина. Он очень нервничал и суетился, несколько раз переспрашивал её, когда пойдет в Москву электричка. А сосед Мызина рассказал, что утром, когда он гулял с собакой, то столкнулся в дверях с бородатым мужчиной, который похвалил его собаку. Это было именно в то время, когда, по заключению эксперта и был убит Мызин.
Поиски Полещука в Москве не дали никакого результата. Его родители о нем ничего не знали и встретили Николаева довольно агрессивно. Так же неласково приняла его в Ясенево и мать Лены Вера Георгиевна.
— У меня давно уже пропала дочь, — сказала она. — Уже шесть лет назад. Ее украл у меня этот маменькин сынок Кирюша. После того, как она вышла за него замуж, она фактически перестал быть моей дочерью. Она стала чужим холодным человеком. Я её не узнавала. Я побывала в роли бедной родственницы на их шикарной свадьбе, потом мы иногда встречались. Когда Кирилл работал преподавателем в институте, в Лене ещё было что-то человеческое. Но после того, как он стал, так называемым, бизнесменом, к ней стало невозможно подойти. Холодная высокомерная дама… Мне даже трудно было представить, что это моя дочь Леночка, которую я растила одна, лечила от детских болезней, водила в школу, на музыку, на фигурное катание. Я как-то попросила у неё взаймы, она дала. Но с каким видом, видели бы вы! Я после этого никогда больше не просила у нее, хотя они, видимо, получали в день значительно больше, чем я в месяц… А что касается дела… Появится здесь — сообщу… Но не верю, что она замешана в преступлении…
…Недоверие Николаева к Кириллу Воропаеву возникло практически сразу — при первом знакомстве в Новогоднюю ночь. Все его поведение казалось совершенно неестественным. Потом его утреннее исчезновение, появление с Викой, какие-то загадочные разговоры о том, что он не может сказать, откуда взял деньги на выкуп Вики. А теперь страшная смерть Мити Мызина и Саши Юркова. Откуда мог знать этих людей Полещук? Зато Кирилл мог быть отлично знаком с сыном их старой домработницы… И как только мать догадалась о доме в Жучках, так… Сразу появился на горизонте Полещук, а потом… два трупа. Подстроено лихо, но топорно. Но где же, однако, Полещук? А, может быть, тоже?
Он решил поподробнее поговорить с Ниной Владимировной, вызвав её к себе в Управление.
— И как же собирается Кирилл жить дальше? — спросил Николаев.
— Он собирается продать квартиру, — неожиданно резко заявила она. — У нас есть ещё одна квартира, плюс дача, в которой можно жить круглый год. Мы с мужем работаем и получаем очень неплохие деньги. А насколько вы могли заметить, будучи у нас на Тверской, у нас очень дорогая квартира. На такие деньги можно жить долго и безбедно… Согласны, Павел Николаевич?
Николаев понял, что слишком резко начал. Ему стало досадно на свою неловкость.
— А в последние дни Кирилл постоянно был дома? — вдруг произнес Николаев и подумал, что опять совершил ошибку.
— Постоянно дома, — с каким-то остервенением ответила Нина Владимировна, вспомнив свои странные мысли на даче, вспомнив пустые бессмысленные глаза Кирилла, когда она напомнила ему про Митю. А в это время Николаев решил сыграть ва-банк.