В последовавшей тишине солнце пробило серый рассвет за южными окнами. Хлорис посмотрела в пол:
– Я уже говорила тебе. Я думаю, ты знаешь.
– Отлично! – сухо заявил Филип. – Тогда устроим маленький экзамен.
– Экзамен?
– Да. Я уезжаю или, вернее, бегу. Я буду скрываться до тех пор, пока не найду истинного убийцу, и пусть-ка нынешняя полиция поймает меня. У дома меня ждет двуколка, в которой поместятся двое. Ты поедешь со мной?
Снова молчание. Казалось, Хлорис сейчас закричит: «Да!» – но тут ее поразила новая мысль.
– Филип! Но ведь все могут подумать…
– Да, – согласился он. – Все могут подумать, что ты помогала мне и подстрекала убить Молли…
– Филип!!!
– …и что ты почти так же виновна, как и я. Новость произведет сенсацию, будет скандал, подробности появятся в самых мерзких пасквилях. Конечно, это опасно, возможно, тебя ждут страдания. Так ты едешь?
– Я не могу! Ты не имеешь права так много требовать от меня!
– Да, действительно. Прощайте, мадам.
Он вышел в коридор и плотно притворил за собой дверь.
Хлорис в первый момент кинулась за ним, но, видимо представив, какие ужасы ждут ее впереди, остановилась.
Времени думать о ней сейчас не было. Навстречу Филипу уже бежал верный Хопвит.
– Вы успеете позавтракать, если поторопитесь. – Старый слуга в ужасе оглядел Филипа. – Милорд! Вы забыли перевязать волосы лентой! И не надели шляпу!
– Честное слово, Хопвит, на затылке волосы действительно длинноваты. Но шляпа мне не нужна. Все равно я никогда ее не ношу.
Хопвит ничего не сказал, но вид у него был такой потрясенный, как будто Филип заявил, что никогда не носит штанов. А Филип, успевший привыкнуть к Хопвиту, мысленно обругал себя за глупость.
Он выдает слишком много анахронизмов – и в речи, и в привычках. Он должен следить за собой и держать себя в руках.
– А еще, милорд, – не сдавался Хопвит, – я должен уложить вашу дорожную сумку. Умоляю, милорд, не ходите, не ходите вниз, не перевязав волосы!
Дорожная сумка! Он и о багаже забыл.
Открыв дверь, Хопвит увидел Хлорис. Поклонившись, он произнес: «С вашего позволения, ваша светлость», – и поспешил складывать вещи, а Хлорис стояла неподвижно – только грудь высоко вздымалась.
Глухой шум, донесшийся от противоположной стены холла, заставил Филипа обернуться. Дверь напротив спальни Хлорис была открыта. Две служанки возились с перетянутой ремнями дорожной сумкой, которую они подняли и несли к парадной двери.
За ними, горделиво вскинув голову, шагала Дженнифер.
Она была одета по-дорожному: в белое с голубым муслиновое платье и серую мантилью, накинутую на плечи. Длинный синий капор с узлом серых лент надо лбом был повязан под подбородком газовым шарфом.
– Дженни!
– Да, лорд Гленарвон? – ответила Дженни, не глядя на него.
– Куда ты?
– Хопвит был не единственным, кто услышал ваш разговор с леди Олдхем, – сообщила она. – Я еду с вами. То есть, если вы хотите, чтобы я поехала.
– Конечно хочу! Но я не могу втягивать тебя! Опасность… Дженнифер подняла голову. Ее мятежная нижняя губа
контрастировала с выражением серых глаз под черными ресницами.
– Разве я бросила тебя в беде, когда тебе грозила опасность – там, в другой жизни? – спросила она, вскидывая голову еще выше. – В общем, я предлагаю стать твоей… – как это говорится? – подружкой и не скрывать этого. – Дженнифер присела. Под глазами у нее залегли тени. Когда она заговорила снова, цитируя Шекспира, в ее голосе слышалась сухая, язвительная самоирония: – «Конечно, я так сильно влюблена, что глупою должна тебе казаться…»
Красивый голос, потрясший его до глубины души, затих. Дженнифер очнулась и возмущенно дернула рукой, как маленькая девочка.
– Я поеду! Поеду! – крикнула она.
– Но вчера ночью ты уверяла, что больше не хочешь меня видеть!
– Ах, ну почему тебе непременно нужно запоминать, что я говорю в сердцах, когда ты ранишь меня и я выхожу из себя? Пожалуйста, забудь, что я говорила. Можно мне поехать?
– При одном условии. Ты возьмешь назад кольцо с бриллиантами.
– Я надеялась, что ты так скажешь, – отвечала Дженнифер, отворачиваясь. – Но не посмела просить.
– Дженни…
– Милорд! – перебил их голос Хопвита почти у самого его уха. – Милорд, лента! Будьте добры, стойте спокойно, пока я повязываю вам волосы.
– Ах, черт побери! – вскричал Филип. – Почему все великие моменты в жизни непременно надо испортить? – Он увидел, что глаза Дженни искрятся смехом, и пристально посмотрел на нее. – Отлично! – сказал он. – Повязывайте ленту, заплетайте косу, если нужно. Только верните мне мой кошелек!
– Боюсь, – заявил Хопвит, ловко перекладывая кошелек из своего кармана в карман Филипа, – ваша светлость не найдет там много денег. Однако вам хватит, если вы сразу поедете к Хуксону.
Он проворно заплел косицу и отошел полюбоваться результатами своего труда.
– Шляпа, милорд…
– Кольцо! – сказал Филип.
С верхней площадки лестницы он посмотрел вперед, на открытую дверь спальни. Потом бросился по коридору, вбежал в комнату и снова лицом к лицу столкнулся с Хлорис.
Никто из них не заговорил. Никто не шевельнулся. У Хлорис было такое выражение лица… как вчера, когда она, голая, сидела в обитом желтой материей кресле в доме у леди Олдхем и пристально смотрела на него. Но сейчас глаза ему застилал туман.
Филип повернулся, подбежал к комоду, выдвинул верхний ящик и начал рыться в нем – сначала осторожно, потом с отчаянной поспешностью. Он мог поклясться, что положил кольцо куда-то сюда. Но не мог его найти.
– Милорд! – произнес с порога голос Хопвита. – Боюсь…
– Погодите! Погодите!
Тысячу раз рука Филипа натыкалась на футляр с пистолетами, на котором было выгравировано его имя. Наконец, он просто на всякий случай откинул крышку.
Кольцо оказалось там. Оно лежало, посверкивая, на темно-малиновом бархате, между двумя пистолетами, превосходно начищенными, с перламутровыми рукоятками, с курками, готовыми выстрелить при легчайшем нажатии. Видимо, по идиотской рассеянности он сам сунул сюда кольцо. Схватив его, Филип ощутил знакомый приступ головной боли.
– Милорд! Вы должны уехать хотя бы за десять минут до того, как сюда прибудет магистрат со своими констеблями.
– Они посылают констеблей? Неужели я так опасен?
– Судя по сообщениям, – сухо ответил Хопвит, – вы действительно опасны. Милорд! Скорее!
Проходя мимо, Филип поклонился Хлорис:
– Еще раз – прощайте, мадам.
– О-о-о! – прошептала Хлорис, закатывая глаза и изгибая губы в улыбке. – Мы снова будем вместе… Скоро!
На сей раз Хопвит особенно тщательно закрыл за ними дверь.
– Дорожная сумка молодой леди, – сообщил он, – уже уложена в двуколку. Вашу сумку погрузят, как только упакуют. Молодая леди внизу.
– Хопвит! Мисс Бэрд! Мы должны заказать для нее какой-нибудь завтрак.
– Я уже распорядился, милорд, – Хопвит смотрел куда-то в потолок, – когда заказывал завтрак для вас.
Столовая, насколько Филип помнил по вчерашнему вечеру, находилась внизу слева. На сей раз он не забыл часы, которые обнаружил в бюро. Часы оказались громоздкими и заняли почти весь его жилетный карман.
Дженнифер он нашел в залитой солнцем столовой. Она стояла, изумленно разглядывая длинный обеденный стол красного дерева, уставленный столовым серебром, и сервировочный столик-буфет, ломящийся от еды.
– Фил… – начала было она.
– Ну и ну! – воскликнул он, вынимая часы из жилетного кармана и откидывая крышку. – Хопвит был прав. Когда леди Олдхем меня разбудила, она сказала, что уже девять часов и мировой судья явится через час. Если нам надо опередить судьишку на десять минут – и не поправляй меня: сэра Джона Филдинга назвали «судьишкой» много лет назад, – мы должны спешить, как будто за нами черти гонятся. Сейчас почти без четверти десять. Ешь!
– Милый, в том-то и дело. Я пытаюсь быть закаленной, как всякая женщина. Но не думаю, что смогу съесть на завтрак холодный ростбиф и запить его пинтой слабого пива.
Убрав часы, Филип оглядел стол.
– Есть еще чай. Горячий и черный. А здесь… – он поднял крышку с серебряного блюда, – здесь хлеб с маслом! Я и не подозревал, что они уже умеют поджаривать тосты. Чай, Дженни!
Дженнифер взяла чашку и блюдце. Вдруг чашка и блюдце начали дребезжать и задрожали у нее в руках! Она отвернулась.
– Дженни! Тебе не о чем тревожиться. Что тебя испугало?
– Я… знаю. – Она облизала пересохшие губы. – Дело в самом доме. Будь мы в Лондоне или даже на его окраине, уверена, мы бы сумели убежать. Но, пока мы здесь, мне все время чудится, что нам не дадут выбраться отсюда!
– Раз у тебя такие сильные опасения, мы уезжаем сию же минуту.
– Да! Давай! – Она напряженно вглядывалась в него. – Через две минуты мы будем сидеть в двуколке.
– Да, можем и будем, – ответил обеспокоенный Филип. – Ничего не бойся. Леди Олдхем назвала время: десять часов. Ей не было причин лгать. Сюда едут мировой судья и два головореза. Кто или что, кроме них, может нас остановить?
– Не могу сказать. Но не смейся надо мной: я это твердо знаю.
– Что знаешь?
– Если мы немедленно не уйдем из этого дома…
За спиной Филипа послышалось деликатное покашливание.
Он не слышал, как открылась и закрылась дверь. Солнечный свет, льющийся из трех больших окон, залил просторный зал со стенами, выкрашенными светло-зеленой краской, с ионическими белыми с золотом колоннами, наполовину выступающими из стен.
Когда глаза привыкли к яркому свету, он разглядел длинный нос, довольно неприятное лицо и серую с золотом ливрею старшего лакея Холдсуорта.
– Прошу прощения, милорд, но вас хотят видеть два джентльмена.
У Филипа, наливавшего чай из очень тяжелого чайника, похожего на погребальную урну, дрогнула рука.
– Не понимаю… – Он поднес чашку к губам и прищурился. – Кто эти двое джентльменов?
– Один из них – полковник Торнтон, милорд. Он передает вам привет. Полковник Торнтон поручил мне добавить, что второй джентльмен – сэр Бенедикт Скин, который выступает в роли… – лакей замялся, – его секунданта.
– Нет! – вскричала Дженнифер.
Горячий чай обжигал язык и небо. Филип улыбнулся, и его улыбка не сулила ничего хорошего.
– Просите джентльменов войти!
Глава 10. «На пистолетах, господа?»
Пустая чашка в руке Дженнифер так звякала о блюдце, что пришлось поставить ее на стол.
– Фил! Ты сошел с ума! Судья будет здесь и арестует тебя, прежде чем…
– Если повезет, может, и арестует. Дженни, ты мне веришь?
– Ты знаешь, что да!
– Тогда доверься мне сейчас.
– Ты хорошо стреляешь из пистолета? Филип криво усмехнулся:
– Из револь… я хотел сказать, из пистолета я всегда стрелял средне.
– Ты умеешь фехтовать?
– Насколько мне известно, я в жизни не брал в руки шпагу.
– Милый! Твой противник – известный дуэлянт и опытный фехтовальщик! Тебе не победить!
– Ты забываешь, Дженни…
Тут Холдсуорт весьма официально провозгласил о прибытии полковника Торнтона и сэра Бенедикта Скина, а потом поспешно ретировался..
Полковник Торнтон по такому случаю снова нарядился в парадную форму и выглядел безупречно – от завитков напудренного парика до золотых шнуров на алом мундире и позолоченных ножен, бьющихся о сапоги, начищенные до зеркального блеска. Хотя изъяснялся он вежливо, в его пустых глазах плескалась злоба.
Его спутник, очевидно морской офицер в отставке, носил полуофициальное платье. Это был полный человек, лысеющий и добродушный. Под его синим сюртуком с темно-желтым кантом и такими же пуговицами виднелся темно-желтый жилет; на нем были белые бриджи и белые чулки, заправленные в простые туфли с пряжками. Хотя он, вероятно, являлся другом Торнтона, но взирал на сего джентльмена без всякого одобрения.
– Ваш покорный слуга, господа, – поклонился Филип, не выпуская из рук чашку. Он посмотрел на сэра Бенедикта Скина, а потом перевел взгляд на Дженнифер. – Сэр Бенедикт Скин – мисс Дженнифер Бэрд.
– В этом нет необходимости, – отрезал полковник Тор-нтон.
– Прошу прощения, однако в этом есть необходимость, – возразил Филип.
– Тогда говорите: «контр-адмирал сэр Бенедикт Скин», – фыркнул полковник.
Дженнифер что-то пробормотала в ответ и присела, а сэр Бенедикт, поклонившись так низко, как позволяла его комплекция, наградил полковника Торнтона еще менее любезным взглядом.
– А сейчас, дорогая, – Филип улыбнулся Дженнифер, – оставь нас ненадолго. И доверься мне.
Дженнифер вышла из столовой, гордо подняв голову, – у Филипа потеплело на душе.
Дождавшись, пока за Дженнифер закроется дверь, полковник Торнтон шагнул вперед, сунув большие пальцы под белую с золотом портупею.
– Доброе утро, Гленарвон, – небрежно бросил он. – Вижу, вы все же притащили с собой на все готовую подружку?
– Неужели, полковник Торнтон, вы находите уместным обсуждать сейчас на все готовых подружек?
У полковника заходили желваки на скулах, рука взлетела к эфесу шпаги.
Видимо, Хлорис действительно порвала с ним, и порвала навсегда. Хлорис говорила правду: всю ночь она кричала на него, язвила и колола, задевая его тщеславие. И сегодня у Торнтона было лишь одно желание: убить его, Филипа.
– Эй, а ну, полегче! – вмешался сэр Бенедикт Скин, ощетиниваясь. – Лорд Гленарвон, я не имел удовольствия быть с вами знакомым.
– Я тоже, сэр, – отвечал Филип, кланяясь. – Я много слышал о ваших выдающихся подвигах, не говоря уже о вашей честности в роли секунданта и арбитра, – солгал он.
Сэр Бенедикт хмыкнул. Он был явно польщен, но пришел в такое замешательство, что от его лысеющей головы, казалось, вот-вот пойдет пар.
– Все не по правилам! – сказал он. – Не по правилам, тысяча чертей! Нельзя бросать вызов самому, являясь к противнику с секундантом! Лопни моя печенка!
– Давайте короче! – рявкнул полковник Торнтон совершенно другим голосом. – Гленарвон, вы знаете, зачем мы пришли. Пропущу вопрос о том, кто кого вызывает. Главное – решить: шпаги или пистолеты?
– Пистолеты, – немедленно ответил Филип.
– Отлично! Мы принесли и то и другое, чтобы не было заминки. Я возьму…
– Нет! – сказал Филип. – Поскольку вызывающая сторона – вы, стреляемся из моих пистолетов, или дуэли не будет вовсе.
– Как хотите. Здесь у вас много места. Остается только один вопрос. – Полковник Торнтон улыбнулся. – Ваш секундант! В доме нет ни одного джентльмена.
– Есть ваш сын. То есть, если вы позовете…
– Дик дома, – отрезал полковник Торнтон, – там, где ему и положено быть. Во всяком случае, он не может выступать секундантом противника своего отца. Нет. Все очень просто. Вам нужно всего лишь послать записку в Челси – за полмили отсюда – майору Торпу, или мистеру Хьюлетту, или любому из ваших друзей, и через полчаса у вас будет секундант.
– Ах, вот как! – сказал Филип, ставя чашку на стол и радуясь, что рука у него не дрожит. – Сэр Бенедикт! Вынужден сказать вам, что полковник не желает и никогда не желал дуэли.
– Вы сомневаетесь?
– Не в вашей смелости, полковник Торнтон. Вы не трус, однако ваша мелочная расчетливость… Сэр Бенедикт!
– Что такое, молодой человек? То есть, что угодно, милорд?
Филип достал из кармана часы, откинул крышку, посмотрел на циферблат, закрыл и положил часы на место.
– Сейчас без десяти десять. Дело в том, сэр, что сюда скачет судья с двумя констеблями; они намерены арестовать меня. Задолго до того, как я сумею раздобыть себе секунданта, они будут здесь и схватят меня. Полковнику Торнтону все известно. Сын известил его об этом запиской. Он боится, что над ним будут смеяться в его клубе, если он подстрелит такого голубка, как я.
Полковник Торнтон вежливо воздержался от колкости, он лишь бесшумно рассмеялся.
– Значит, отказываетесь драться? – спросил он. – Врете и хвастаете, но потом идете на попятный!
– Вовсе нет, – отвечал Филип. – Мы с вами будем стреляться, а сэр Бенедикт выступит арбитром, если вы примете мои условия относительно времени и места поединка.