Странный фасон, особенно учитывая, что остальные воины были без головных уборов и с открытыми лицами. В облике ангела имелись еще кое-какие странности, но они были не так заметны; а потом он заговорил, и впечатление от сказанного заслонило все остальное. Только позже, когда проанализировали позу и странно вспученную тень, мягкий пришептывающий голос и шепот, который было слышно, когда ангел надолго замолкал – словно говорил под суфлера, – начали обнаруживаться элементы, которые формировали впечатление общей неправильности… как липкий след на пальцах – только здесь он оседал на мозгах.
Но не сразу. Его заявление – и во всем мире в один момент началась паника.
– Сыны и дочери единого истинного бога!
Он заговорил… на латыни, поэтому мало кто понимал его в режиме реального времени. На всех широтах планеты Земля, среди молитв, проклятий и вопросов, заданных на множестве языков, миллиарды людей требовали разъяснений.
Что он говорит??!!
Но еще до появления перевода большая часть человечества осознала сказанное ангелом по реакции Папы.
Она была неутешительна.
Понтифик побледнел. Ошеломленно отпрянул. Открыл рот, попытавшись что-то произнести, но ангел резко оборвал его, даже не посмотрев в его сторону.
Вот каким было его послание к человечеству:
– Сыны и дочери истинного единого бога! Когда-то мы жили среди вас, а потом пришла пора уйти. С тех пор миновали века, хотя мы никогда не упускали вас из виду. Столетиями мы вели войну ради вас и вместо вас. Издавна мы защищали вас душой и телом, не вовлекая человечество в битву, даже не извещая о существовании нависшей над ним угрозы. Заслоняя от Врага, который к вам тянулся. Страшные битвы кипели далеко от ваших земель. Лилась кровь, разрывалась плоть. И по мере того, как в вас прорастало безбожие и Зло, росла и сила Врага. И вот теперь настал день, когда его сила сравнялась с нашей. А скоро и превзойдет ее. Мы не в силах больше оставлять вас в неведении. Мы больше не в силах защищать вас без вашей помощи.
Ангел глубоко вздохнул и помолчал – а потом тяжело уронил:
– Чудовища… они все ближе…
И тут началась паника.
11
Разное молчание
– Жизнь. Я хочу жить во имя жизни. Кто не дает нам жить во имя жизни, разве химеры? Нет. И никогда не мешали. Раньше Иорам, теперь – Иаил.
Когда приходится выбирать между ненавистью и ненавистью, всегда побеждает та, которую испытываешь к личным врагам. Иаил хорошо постарался, чтобы удостоиться этой чести; он зашел слишком далеко. Впрочем, Незаконнорожденные еще не знали, насколько далеко.
Акива не хотел сообщать им новость. Более чем когда-либо он испытывал чувство вины. Вина давила на плечи, делала молчание все более тяжким. В конце концов он решился:
– Азаил мертв.
Молчание может быть разным. Разным. Как разными бывают химеры.
Само по себе слово «химера» означало «существо непонятной природы, не серафим». Просто термин для обозначения любого вида, обладающего языком и высшей нервной деятельностью, населявшего эти земли, но не принадлежащего к ангелам; термин, который никогда бы не возник, если бы серафимы из-за собственной агрессии не объединили против себя все племена.
Так же и молчание, которое предшествовало известию Акивы, и молчание, последовавшее за ним, имели не больше сходства, чем народы Кирин и Хет.
За последний год от Незаконнорожденных осталась лишь жалкая горстка. Они потеряли слишком много братьев и сестер – пепел погибших уже не помещался в погребальные урны. Да, они с рождения знали о том, что их ожидает, им внушали это с пеленок, но это не делало их жизнь легче. К концу войны, когда список убитых вышел за рамки любого здравого смысла, в них случился надлом. В них зародилась и прорастала ярость. Не просто боль потерь; не воспринимая их иначе чем просто оружие, командование не ожидало от них даже скорби по убитым, и это приводило в исступление.
И, как ни суди, Азаил был любимцем большинства.
– Доминион убил его в Башне Завоеваний. Все было подстроено.
Акива рассказывал и вспоминал. Он достиг состояния сиритара слишком поздно, и брат погиб на его глазах. Рассказывая, он умолчал об одном: Азаил погиб, защищая Лираз, не позволив Иаилу осуществить свои ужасные планы на нее. Она и так очень тяжело пережила смерть Азаила; совсем не нужно, чтобы о подробностях знали все.
– Я убил нашего отца. Это правда. Я отправился туда, чтобы убить, и убил. Какие бы слухи до вас ни доходили, наследного принца я не убивал. И не собирался. Ни советника, ни телохранителей, ни Серебряных мечей, ни прислужниц. Это ложь. Их кровь – вся эта кровь – на совести Иаила. Это все – части его плана. Что бы тогда ни произошло, он с самого начала намеревался повесить все смерти на меня. Как причину для нашего полного истребления.
Акива говорил, и теперь его окружало совсем другое молчание. Кулаки, мгновение назад судорожно терзавшие эфесы мечей, разжимались.
Возможно, для них оказалось новостью, что все они были приговорены независимо от действий Акивы. А возможно, они знали об этом ранее. А может, это вообще не имело значения. Два имени – Азаил и Иаил – стали для воинов противоположными полюсами, полюсами любви и ненависти. И это позволяло им зацепиться за реальность, закрепиться в ней. Приход к власти дяди, их собственное изгнание, даже полученная ими свобода, – все было настолько непривычно для обсуждения, что выразить это словами они пока не могли. Таких слов в их лексиконе не было.
Зато они могли кое-что другое. Например… вступить в союз с химерами.
– Иаил этого не ожидает, – убеждал Акива. – Он придет в ярость. Но, самое главное, его расчеты пойдут прахом. В мире, где Незаконнорожденные и химеры объединились, ему будет не так-то просто строить планы.
– Готов поклясться, нам тоже, – задумчиво и неуверенно произнес Элион: такое будущее одновременно манило и пугало его.
– Есть кое-что еще, – сказал Акива. – У химер появилась новая воскресительница. И она хотела спасти Азаила. Подумайте об этом, прежде чем принимать решение. – Его голос дрогнул. Но было слишком поздно.
Они обдумали его слова.
– А что Лираз? – спросил Элион, и по рядам пронесся шепот.
Лираз. Пробный камень невозможного плана.
Кто-то сказал:
– Она наверняка против.
И тут Акива послал сестре благословение: теперь он не сомневался, что уже убедил их.
– Она с отрядом. Стали лагерем и ждут моей команды. И можете быть уверены… – впервые с начала разговора он расслабился и позволил себе улыбнуться, – что она предпочла бы оказаться рядом с вами как можно быстрее. Тянуть не стоит. Иаил ждать не будет.
И он взглянул на Элиона. Пусть скажет первым.
– Итак?
Солдат несколько раз моргнул, быстро, словно пробуждаясь. Нахмурил брови. Сказал предостерегающе:
– Надежность любой цепи определяется надежностью самого слабого звена. Все определит самый невыдержанный.
– Так пусть слабым звеном окажемся не мы, – сказал Акива. – Это лучшее из того, что мы можем сделать.
Лучшее, мелькнуло в глазах Элиона, не болтать, а поговорить на языке мечей, но он ничего не сказал, просто кивнул.
Акива испытал неописуемое облегчение. Словно с плеч убрали невыносимый груз.
Элион пообещал, и другие тоже. О большем сейчас и мечтать не приходилось. Оказавшись лицом к лицу с врагами, они не нападут первыми. Тьяго от имени химер дал то же обещание.
Вскоре у них будет возможность разобраться, чего такие обещания стоят.
12
Как бы согреться?
– Знаешь, что я сделаю? – стуча зубами от холода, спросила Зузана.
– И что? – поинтересовался Мик.
Он сидел, обхватив ее сзади руками и уткнувшись носом в шею. И там, где шеи касался нос Мика, Зузане было теплее всего. Там было даже жарко.
– Помнишь, в «Звездных войнах»? Хан Соло разрезал брюхо тантана и сунул туда Люка, чтобы тот не умер от холода?
– А, – ответил Мик. – Да, мило. Ты собираешься затолкать меня в парную тушу? Ммм… согреть?
– Не тебя. Себя.
– А, понял. Отлично. Когда смотрю этот эпизод, всегда удивляюсь: ведь кишки-то тогда должны очень быстро промерзнуть. И вообще – по мне, лучше превратиться в сосульку, чем в сосульку, покрытую мокрыми тантановыми кишками, и…
– Ладно, ладно. Давай без подробностей.
– Это называется «спальник Скайуокера», – раздумчиво продолжил Мик. – Одна американка попробовала греться в лошади.
Зузану передернуло.
–