– Слизкин? – спросил тенором человек в штатском.
– Я.
Толстый сел за письменный стол и принялся читать три исписанных листа, вытащенных из сопроводительного конверта.
– Между прочим, ваше личное дело.
– Интересно, – признался Андрюшка.
– Не очень.
Толстый читал еще минут пять, а потом спросил:
– На страну поработать хотите?
Его маленькие глазки были совершенно серьезны, а губы плотно сжаты.
– Хочу, – не мешкая, ответил Слизкин.
– У вас будет минимум информации из внешнего мира, минимум личного времени и максимум ответственности.
«Разведчиком засылают, что ли?» – прикинул парень.
– Подойдите и распишитесь! – попросил толстый.
Слизкин доковылял до стола, понюхал дорогой одеколон, испаряющий молекулы запаха с одежды человека в штатском, и почитал бумажку, которая являлась подпиской о неразглашении.
Андрюшка поставил свою закорючку и спросил:
– А чего не разглашать-то?..
– Там узнаете!
– А где?
Толстый так выразительно посмотрел на Слизкина, что у призывника отпала охота задавать вопросы, и он покинул помещение, стараясь чеканить шаг.
В автобусе, в котором везли Андрюшку, были закрашены окна, а от водителя салон отделяла глухая перегородка.
Среди двенадцати мужиков он был самым молодым, а оттого слегка волновался, но вида не подавал. Соседи по автобусу тоже нервничали, все оглядывались по сторонам, как будто надеялись, что окна вдруг просветлеют и обнажат маршрут продвижения.
На третий час езды мужики начали перешептываться.
– В сторону Тулы едем, – уверенно предположил один, белобрысый, с малоросским выговором. – Туда, иуда!
– В Рязань! – не согласился крохотного роста мужичок лет сорока, с кудрявой нечесаной бородой. – Я хорошо географию знаю. У меня и компас есть. Вот он, на ремешке часов.
– Разговорчики! – донеслось по радиотрансляции начальственное.
Сопровождают, догадался Слизкин.
Их привезли в какой-то, как показалось Андрюшке, совхоз, из которого всех работников выселили, заменив их военными, снующими туда-сюда, так что в глазах мельтешило.
Несколько построек, напоминающих казармы, сооружение, похожее на водонапорную башню, и четыре параллельно стоящих длинных, как был уверен Слизкин, коровника. Трехэтажное кирпичное здание, напоминающее сельсовет.
В него и отвели вновь прибывших, на второй этаж, завели в комнату, где на одной из стен темнела обыкновенная школьная доска, а все пространство было заставлено партами. Еще на стенах висели портреты людей, лица которых Андрюшка не припоминал даже отдаленно.
Школа, подумал он. Будут чему-то учить.
Мужики в ожидании развязки шептались меж собой, строя самые немыслимые предположения, что, мол, на них опыты ставить будут, какое-нибудь психическое оружие испытывать! Вот они дураки, подписали неразглашенку, не выяснив, что к чему!..
Через полчаса ожидания в классе появился пехотный капитан лет пятидесяти, и, если бы не форма на нем, то никак нельзя было предположить в таком очкаристом добряке военного призвания. Такие мужики обычно за лошадьми ходят на ипподроме.
И обратился он не по-военному:
– Здрасте!
– Здравия желаем, – вразнобой ответили настороженные мужики.
– Меня зовут Василий Кузьмич, – опять не по-военному представился капитан. – А вас как?
– Зыков, Стеклов, Мозгин, Чеботаренко… – вразнобой запредставлялись мужики.
– Вообще-то хором хорошо только песни петь! – прокомментировал капитан. – Все служили?
– Все, – опять хором.
– Я не служил, – признался Андрюшка.
– Как фамилия?
Капитан достал из нагрудного кармашка маленький блокнотик и карандашиком записал, повторяя: «Слиз-кин».
– Так вот, дорогие товарищи, – начал речь Василий Кузьмич, – я вас в течение недели проэкзаменую на соответствие будущей профессии. Не скрою, будет нелегко, и половина из вас отсеется еще в первые дни. Не волнуйтесь, тех, кого не отберут, доставим до дома бесплатно и выдадим суточные.
– А какие экзамены? – поинтересовался Чеботаренко, крупный мужчина за сорок, с заметной одышкой. – У меня всего восемь классов, и те лет двадцать пять назад!
– Ничего, ничего, – заулыбался капитан. – Мы здесь все не доктора наук. Как-нибудь!.. Подъем в пять, начинаем в шесть! До свидания!
Василий Кузьмич быстро вышел из класса, оставив мужиков раздраженными.
– Какого хрена! – озлился Мозгин, мужик плечистый, с силой настоящей, не накачанной железом. – Как кролики!
– Какие экзамены! – поддержал блондинчик Чеботаренко.
– Какие экзамены – ладно, – неожиданно для себя встрял Андрюшка. – Важно, на что сдавать будем, или на кого!..
– А тебе, Слизняку, слова не давали! – огрызнулся Стеклов. – Ты, как простой салага, служить будешь! Дедам портянки стирать! Во рту! – и засмеялся.
Озабоченные неизвестностью, товарищи шутку поддержали кислыми улыбками, но сладкое воспоминание, что они когда-то были дедами, затеплило в душе надежду, что все не так страшно будет, салаге, хоть он и единственный среди них, всегда страшнее!
Их отвели в одну из казарм. Внутри оказалось достаточно комфортно. Помещение было разбито на комнаты, в каждой должны были жить по двое.
– А ужин? – поинтересовался кто-то.
– Поздно. Утром завтрак.
Слизкину достался в соседи Стеклов, парень лет двадцати пяти, нахальный и злой. Ему легче всех было вспомнить недалекое армейское прошлое, а потому он тотчас распорядился, на какой койке будет забывать свой кошмарный день Слизняк, а на какой будет отдыхать товарищ Стеклов. А еще Слизняку надо взять носки, мамой подаренные, и постирать их на добрую солдатскую совесть!
– Понял?
Андрюшка пожал плечами и утешил соседа, пояснив, что у того тоже красивая фамилия, пожалуй, даже красивше, чем Слизкин. Чем-то свиньей отдает.
– Что касается носок, товарищ, – добавил Андрюшка, – вы их лучше выкиньте. Запах такой, что ни один порошок не возьмет! А у нас даже мыла нет.
У Стеклова челюсть отвалилась. Лицо налилось кровью, и он расставил ладони, словно муху прихлопнуть хотел.
– Ты чего, рыжая морда! Наглитуры наглотался?!
– Я присяги не принимал, так что пока держите себя в руках!
– Ах, ты…
Стеклов запросто сбил с ног Андрюшку, уложил его животом на пол и стал руку выкручивать. Не было в парне страха, и рука должна была вот-вот сломаться.
Неожиданно дверь в комнату открылась, и, когда сустав уже хрустел, раздалась команда:
– Отставить!
Стеклов неохотно отпустил руку Слизкина и поднялся на ноги.
Андрюшка поглядел с пола на вошедшего и признал в нем Василия Кузьмича.
«А командный голос у него имеется», – подумал и с достоинством встал.
– Чтобы я такого больше не видел! – приказал капитан. – Ясно?
– Ясно, – ответил Андрюшка.
Стеклов молчал, демонстративно отворотив налитое кровью лицо от двери к окну.
– Пятьдесят отжиманий! – приказал Василий Кузьмич. – Сей-час-же!!! – взревел этот с виду интеллигентный очкарик.
Стеклов рухнул на пол и принялся в быстром темпе делать физическое упражнение.
– Какого хрена! – причитал он. – Чего командуете! – но все равно продолжал исполнять приказание. – Я уже оттрубил, слава Богу, свое в армии!
Никто Стеклову не отвечал, просто все молча считали. Когда он закончил и сел на полу, в комнате погас свет, и тихий голос Василия Кузьмича произнес:
– Всем спать!
Слизкин быстро разделся и повернулся лицом к стене. Отчего-то стало грустно, бабка Нина вспомнилась, Абрек. Чуть было слезы на глаза не навернулись, но их зарождение остановил гремучий шепот Стеклова, утверждавший, что Слизняку пришел тот самый, с оттяжкой во времени. Где-нибудь в лесном массиве он зароет рыжего в землю, а то место засыплет негашеной известью. И еще, что с такой задницей, шире плеч, надо в бане работать, в бабском отделении! Ха-ха!
Андрюшка ответил на атаку своим приемом. Тихо и обильно пустил газы.
– Что это? – не понял Стеклов, дергая носом. – Не пойму никак!.. Вроде, жарят чего где?
– Спи, – успокоил Слизкин. – Это я просто сегодня утром курицу несвежую съел, вот газы и мучают. Не волнуйся!
– Убью!!! – прошипел сосед. Хотел было сорваться с койки, но Андрюшка предупредил:
– Здесь, судя по всему, камеры, так что смотри…
– У-у-у! – простонал Стеклов.
Андрюшка подбавил газку и тронулся на нем в необъятный мир цветных снов…
Когда он проснулся, то не обнаружил соседа в койке.
«Проспал! – испугался, но, взглянув на часы, определил, что до подъема еще четверть часа. – А где же Стеклов?»
Слизкин полежал еще десять минут, затем достал из чемодана зубную щетку и пасту, полотенчик и мыльницу. Натянул тренировочные штаны, и здесь раздался короткий, но противный сигнал, обозначающий, по всей видимости, подъем.
В эту самую секунду Андрюшка шагнул из комнаты и слился с такими же, как он, приезжими в неизвестность, шедшими к отведенным для гигиены местам.
Мужики были помятые лицами, недовольные и умывались нехотя, некоторые даже зубов не чистили. Факультативно задавали ненужный вопросы – чем кормить будут на завтрак и что, вообще, здесь за фигня происходит!
– А где Стеклов? – поинтересовался Чеботаренко, совсем отекший лицом за ночь и дышащий, словно при сердечном приступе.
– Сам не знаю, – признался Слизкин. – Проснулся, а его нет!
– Отчислен! – объяснил Василий Кузьмич, затесавшийся среди моющихся, слившийся с новичками странным образом так, что его никто не распознал.
– Как отчислен? – сплюнул раствор «колгейта» в раковину Мозгин. – За что?
– Не обсуждается! – ответил капитан.
– Да затрахал ты нас, мужик! – не выдержал Чеботаренко. – Не обсуждается… Мы тебе чего, дети?! Сейчас вот возьмем и тебя отчислим!
– Спокойно!
Оказалось, что не только Василий Кузьмич проник в умывальню незамеченным, но и еще двое молодых парней обнаружились, схожие спортивными фигурами, будто под кожу металла залили.
– Спокойно!
Один из них взял Чеботаренко за кисть руки, отчего дядьке стало так больно, что он попросил об отчислении его больной фигуры на родные просторы.
– Не возражаю, – согласился капитан, надевая очки.
Чеботаренко увели, а Василий Кузьмич, намывшись холодной водой, раскрасневшийся здоровьем, поинтересовался:
– Еще кто-то хочет, добровольно?
Желающих не отыскалось, и вскоре группа завтракала в небольшой столовой, без посторонних.
Еда была совсем не солдатской, разнообразной и вкусной. Салаты, колбаса с сыром, творог и сметана. Кто хотел, запивал кофеем, а кто предпочитал – чаем.
Под конец завтрака мужики расслабились, и жизнь им уже не казалась такой тусклой и неперспективной.
А потом началось то, для чего их привезли на объект 1932. Так, во всяком случае, объяснил Василий Кузьмич.
Отвели мужиков на хозяйственный двор, который в аккуратном порядке был заставлен клетками с различными животными.
Такого изобилия Слизкин не видел даже в заезжем зверинце.
На объекте 1932 содержались даже гиены, не говоря уже об обычных лисах, барсуках, козах, черепахах, ну, и уж конечно, имелось обилие всяческих собачьих пород.
Таксы потявкивали на приезжих, стараясь подскакивать на коротких задних лапах, коккеры скулили от нетерпения, овчарки же, наоборот, лежали мордами на лапах, и только их глазные яблоки следили за людьми. Яростно мяукала дикая рысь, совершая отчаянные прыжки вдоль и поперек неволи.
– А что, кавказцев нет? – разочарованно поинтересовался Андрюшка.
– Кавказцев нет, – подтвердил Василий Кузьмич. – Мало пригодны они для нашей работы. Сыскари, и для задержания – хороши, а для тонкого нюха… – Капитан обвел взглядом свои владения. – Для тонкого нюха – эти хороши!
– Что, и черепахи? – подивился Зыков.
– Их тоже забраковали. Нюхают здорово, но с мозгами плохо.
– Съедим? – предложил Зыков, весело подмигивая мужикам.
– Я тебе съем! – погрозил капитан. – Госсобственность! Три штуки баксов за каждую!
– О-о-о! – удивились мужики.
– Значит, с собачками будем работать? – предположил Мозгин, черноволосый крепыш, задавший за все время только один вопрос. При этом в его глазах ясно читалось радостное состояние, которое не укрылось от мудрых глаз Василия Кузьмича.
– Кто с собачками, – уточнил капитан. – А кто с другим зверьем.
– Я с лисой хочу! – попросил Мозгин. – Хоть шкурку жене привезу.
Мужики заржали, а Василий Кузьмич сказал, как бы между прочим:
– Главное, чтобы твою шкурку не привезли.
Здесь всем загрустилось, даже Слизкину. Он живо представил, как бабке Нине вручают его рыжую шкуру, как бабка вешает ее на стену в виде охотничьего трофея.
– А чего все-таки делать будем? – смело поинтересовался Андрюшка.
Капитан стянул с носа очки, протер их платком, но более не надевал.
– Все знают, – начал он, – что гонка вооружений как бы закончена…
– Знаем, знаем, – подтвердили мужики.
– США и НАТО нам теперь не враги. Скорее даже товарищи. Россия участвует в международных миссиях, санкционированных ООН, и, как вы знаете, наши ограниченные военные контингенты присутствуют в различных горячих точках мира…
– В Чечне! – уточнил Зыков.
– В Чечне тоже, – мирно согласился Василий Кузьмич. – На территории бывшей Югославии, в странах с повышенной степенью угрозы террористических актов…
– В Ираке! – опять влез Зыков.
– Нас там нет! И попрошу более не перебивать! Особенно старших по званию!
– Я из армии увольнялся капитаном, – неожиданно признался Мозгин.
– А в военном билете говорится, что вы демобилизованы рядовым, после срочной службы? – В первый раз на лице Василия Кузьмича проявилась растерянность. – Как понимать?
– Билет потерял. А в Ростове такая неразбериха. Просто пришел и сказал, что потерял военный билет. Назвал часть товарища, сказал, что рядовой. С моих слов и записали. Я ж не в генералы полез.
– Ясно… – Капитан помолчал с минуту, а потом продолжил: – В каждой точке у каждой большой страны свои интересы. И эти негласные интересы мы защищаем.
«Точно диверсантом пошлют, – уверился Андрюшка. – Шахидом».
– Наше дело маленькое. Вы все находитесь здесь, как выдающиеся специалисты по дрессуре животных.
– И этот пацан тоже? – поинтересовался кто-то про Слизкина.
– И он… Еще раз прошу не перебивать!.. Мы будем работать с различными видами взрывчатки. Первая половина дня – теория, вторая – практика. Все ясно?
– А после курсов куда? – спросил мужик, похожий на жбан с пивом.
– Чего, дурак! – покрутил у виска Зыков. – В точку, в которой у нас интересы!
– Я не подписывался на войну!
– А два косаря зелеными тебе за что положили? За мирный труд в Сочинском зверохозяйстве?
– А я думал, две рублями, – залыбился Жбан. – За две зеленых я хоть в эпицентр ядерного взрыва.
Опять все заржали.
Василий Кузьмич выждал укрепление положительных эмоций в команде и произнес высокопарно:
– Вы должны стать элитой!.. Сейчас всем все понятно?
Мужики закивали головами.
– Тогда можете идти к клеткам и выбирать себе питомцев!
Первым делом Андрюшка бросился к гиене, трусливо поджимающей зад, но ощеривающей пасть, пугая набором великолепных резцов, которым даже кавказец похвастаться не может. Ну, где еще такую животину вблизи увидишь!
– Ну-ну, милая! – вполз Слизкин в самую клетку. – Чего ты боишься!..
Его взгляд встретился с взглядом гиены, она сразу же успокоилась и улеглась на пол, усыпанный опилками, высунув несоразмерно длинный фиолетовый язык.
Андрюшкины флюиды проникали в мозг зверя, делая того ручным. Слизкин подползал все ближе к пятнистой шкуре, пока не услышал дыхание хищника. Положил руку сначала на длинную шею с гривой, будто у пони, поворошил пальцами, а затем медленно опустил руку к животу, нащупав твердые сосочки и ощутив биение сердца – почти бешенное. Но тепло его руки заставило сердце гиены стучать медленнее. Парень приговаривал: «Все хорошо, милая», – и звериный ритм замедлился, словно человечий.