В воскресенье Жуков и Закиров решили отдохнуть за городом.
— Ты бы пригласил Элеонору, — предложил Александр другу. — Подходящий случай...
Ильдар позвонил ей.
— Это Эдик? — спросил женский голос на другом конце провода.
Ильдар насторожился. Пауза. Он понял — ответила ему Элина сестра.
— Позовите, пожалуйста, Элю.
Трубка замолчала.
— Да, Эдуард, я слушаю, — донесся ласковый голом Эли.
Поначалу Ильдар хотел было повесить трубку, но том передумал.
— Добрый день, Эля, — глухо отозвался Закиров.
Молчание.
— А-а, это ты. Ильдар! — как-то растерянно проговорила она. — Как твои дела?
Он ответил неопределенно и тут же предложил съездить за город.
Она отказалась, сославшись на чрезмерную занятость.
Закиров медленно положил трубку. В голове закружился вопрос: «Кто такой Эдик?» Где-то в закоулках мозга мелькнула, как искра, мысль: «А может, это Треньков?» Но тут же она и погасла: «Этого не может быть. Разве она будет с таким охламоном общаться? Исключается».
На душе было противно — словно червь, шевелилась тревога. Ноги подкашивались, как после изнурительной болезни. Ехать за город расхотелось. Он повернулся и посмотрел на Александра.
— Кажется, терплю крушение. Какой-то Эдуард появился...
— А может, у нее просто какие-то деловые, или, как их называют, служебные отношения?
Ильдар пожал плечами.
— Скорее всего, деловые, — пытался успокоить его Александр. — Эля девушка серьезная.
Они поехали на Лебяжье озеро около полудни. Солнце, казалось, стояло без движения и старалось за один день отдать все свое накопленное за год тепло. От жары не спасало и легкое дуновение ветерка.
Загорали молча.
Наконец Закиров нарушил молчание:
— Саш, как ты думаешь, любовь — это психическая болезнь?
Тот немного помолчал и, не поворачивая головы, сказал:
— Глядя на тебя — определенно. Правда, эта болезнь действует больше на твое физическое состояние — становишься тряпкой. Ну, а вообще, — добавил он, поворачиваясь к нему, — неразделенная любовь — это, несомненно, тяжкое страдание: человек мучается, не спит, проклинает себя и другого, плачет, ненавидит и ничего не может сделать. И так каждый день. А сказанное, между прочим, из области психики. Как, не возражаешь?
— Н-да... Нарисовал ты мне, однако ж, радужную перспективу...
— Все будет у тебя нормально, старина, — сказал Александр без особой уверенности. — Успокойся. Возьми, наконец, себя в руки, — решительно велел он своему приятелю и улегся на спину, закрыв глаза.
Домой отправились вечером.
Глава XVII
В понедельник Закирова и Жукова ждали две новости. Была перехвачена шифровка. Зачитал ее сам Нурбанов.
Мефодию.
Переданные сведения разрознены, и нельзя определить технические данные изделия. Активизируйте Розу. После создания букета роз Космача убрать. Рация выслана. Связь прежняя.
Штольц.
— Принимают обычным радиоприемником. Работают на коротких волнах в диапазоне 41 метр, — пояснил полковник. — А обратная связь здешней агентуры известна вам по предыдущей шифровке. Вот так-то. Мы с вами, пока что, выполняем роль статистов.
Нурбанов нервно заходил по комнате.
— Космачу мы показали эту бумажку, — он еще раз взглянул на радиограмму. — Она ему не понравилась. — Полковник устало улыбнулся. — Точнее, его прежние друзья. И он выдал на-гора одну любопытную деталь. Вернее, две. Во-первых, он скрыл, что его уговаривали воздействовать на свою сестру, дабы она начала взаимовыгодный обмен: информация — деньги. Он пообещал. Именно на это обстоятельство он и надеялся, что его пока не уберут. А отсюда следует: Роза, о которой упоминалось в ранее перехваченной шифровке, это не его сестра. А другая. Это подтверждается и текстом радиограммы, а именно словами: «После создания букета роз». Значит, привлекая вторую Розу, они рассчитывали составить своеобразный букет. Тогда Космач становится ненужным. К его сестре уже будет проторена дорожка.
Полковник внимательно взглянул на присутствующих.
— Ну, и вторая деталь: Космач сказал, что смастерил два ключа. Первый он передал за два дня до нашего к нему визита.
Закиров удивленно посмотрел на своего начальника.
— Преступник, как оказалось, обладает незаурядной памятью: он в деталях изобразил на бумаге изготовленный им ключ. Потом ему предъявили связку ключей — те самые, которые старший лейтенант Закиров уже держал в руках, будучи на заводе. И Фролов, представьте себе, и тут же отыскал тот ключ, копию которого он изготовил для Муратова. Чтобы убедиться, не ошибается ли он, поставили ключ и эскиз, нарисованный им, — совпадение полное.
— И от какого же сейфа оказался этот ключ? — не выдержал Закиров.
Полковник сказал, что это ключ от одного из сейфов конструкторского бюро, где работает Роза Зеленская.
И, уже обращаясь к Закирову и Жукову, сказал шутливо:
— Вот, товарищи, я вам доложил, какую мы работу выполнили за воскресенье, пока вы изволили сладко почивать да телеса на солнышке греть. Мы вас хотели вызвать, а вы — как ветер в мае...
Жуков поставил Нурбанова в известность, что сегодня выходит из больницы Метелева. До выяснения всей ситуации он предлагал кого-то поселить в ее квартире.
Полковник, немного подумав, ответил:
— Не нравится мне вся эта история. Пожалуй, вы правы — надо поставить охрану. Правда, с людьми очень трудно: разрываемся на части. — Но тут же отдал необходимые распоряжения.
Жуков в тот день занялся жильцами дома, где проживала Метелева. Начал с ее допроса, но ничего нового не установил. Вернулся к себе в отдел в конце рабочего дня: нужно было получить командировочные документы — завтра, во вторник, выезжал в Магнитогорск.
Поглощенный своими бумагами, Жуков на стук в дверь привычно, не поднимая головы, подал голос:
— Да-да. Входите.
— Можно? — послышался знакомый женский голос. — Вы не скажете, где сейчас капи...
Жуков поднял голову и замер от удивления. А заглянувшая девушка осеклась и замолчала.
— Вы?! — удивилась она. — Как вы здесь оказались?.. Разве вы?..
Александр опомнился:
— Пожалуйста, проходите, присаживайтесь.
— Спасибо, — ответила девушка. — Но мне нужен капитан Назмутдинов. Кабинет его закрыт, а мне сказали, что он где-то здесь...
— Вы подождите... он придет...
Незнакомка присела.
— Странно как-то все... — сказала она, о чем-то думая.
Александр смотрел на нее и как-то по-детски улыбался.
Она повернула лицо к раскрытому окну, к которому тянулись чуть тронутые пылью ветки ясеня.
— Значит, вы здесь работаете?.. Следователем?..
Александр утвердительно кивнул головой.
— А я судмедэксперт. Вот принесла свое заключение капитану Назмутдинову. — Она кокетливо повернулась к нему. — А ваша фамилия, товарищ Жуков, между прочим, мне известна.
— Вот как? Не знал... Откуда ж?
— А разве вы не получали судебно-медицинских заключений, которые проводила Галахова Галина Ивановна?
— Ах, да!.. А разве вы и есть та самая Галахова?
— Та самая! — улыбнулась очаровательная блондинка.
— А меня зовут Александр. Ну, а все остальное знаете.
— Не знаю, таинственный молодой человек. Встречаемся с вами в третий раз, а вот знаю только, что вы следователь Александр Жуков. И все.
Жуков смотрел в ее красивые голубые глаза и не мог оторваться. На ее щеках неожиданно выступил румянец. И Галина заторопилась:
— Наверное, уже Назмутдинов пришел? — Она поднялась и в нерешительности остановилась. — А вы, Александр, смелый человек и с достоинством. Такие... — Она хотела сказать: «нравятся женщинам», но вместо этого выдавила из себя: — Такие запоминаются...
— Куда же вы? — подался вперед Жуков. — Пожалуйста, я очень вас прошу, еще минуточку побудьте здесь, — прорвало его. И, видя, что девушка заколебалась, добавил: — Ну, пожалуйста. Я... мне хочется с вами поговорить...
— Что вы обо мне подумаете? Ведь я к вам ворвалась... Можно подумать все что угодно.
Он подошел к ней и тихо спросил:
— Вы сейчас не спешите?.. Вернее, когда закончите здесь дела?..
— Нет, не спешу.
— Позвольте, я вас подожду на улице, у входа? Я провожу вас.
Девушка пожала плечами и вышла. Из коридора донесся звук закрываемой двери. «Назмутдинов пришел», — отметил про себя Александр и поспешно начал собираться. Позвонил Закирову, но того не было на месте.
Ему не пришлось ее ждать долго. Она осторожно прикрыла за собой дверь и легко спорхнула с лестницы. Чувствовалось: настроение у нее было приподнятое.
— И куда же мы идем? — непринужденно поинтересовалась она.
— Пойдемте на Волгу, — предложил Александр. — Люблю смотреть на пароходы и баржи.
— Надо же, какое совпадение! — она взглянула на него, точно видела первый раз. — Я тоже к этому занятию неравнодушна. Во время летних сессий в институте бегала учить на бережок...
— А вы, Галя, здесь учились?
Она покачала головой:
— В Ярославле.
— То-то я вас раньше не видал, — улыбнулся Александр. — Иначе бы уже давно был с вами знаком. Непременно встретились бы на берегу Волги.
Незаметно для себя они добрались до волжских причалов и присели на скамеечку в тенистой аллее.
Было тепло и безветренно. Красноватое солнце, словно перегревшееся и уставшее от дневной работы, клонилось к горизонту. Окна стоявших на причале пароходов, отражая солнечные лучи, горели ярко-оранжевыми фонарями.
— Я вот, когда смотрю на пароходы, — задумчиво начала Галина, — всегда думаю: каких только людей не перевозили эти трудяги за свой долгий век! Какие только города не повидали! И все берега — их изгибы и крутизна — им, наверное, хорошо знакомы на всем протяжении великой реки. А ведь берега после весенних половодий и паводков очень изменяются: вода подмывает и проглатывает их растительность. Нависающие над рекой леса безропотно платят частицей своей жизни установленную суровой природой дань: отдают реке сосны, ели, березы, кустарники... Деревья, которые лес отдает в жертву, тихо умирают, без обиды — воспринимают гибель как должное, как рок судьбы. И перед тем, как умереть, высохнуть навсегда, они кланяются реке и просят, чтобы вода приняла их ставшие почти бесчувственными тела, чтобы в воде еще немножко продлить свою жизнь. И все это, наверное, видят пароходы. И этот пароход «Писемский», — она кивнула на стоявшее у причала судно, — тоже на своем веку немало повидал. — Она посмотрела на внимательно слушавшего Александра: — Правда?
Он улыбнулся:
— Правда.
— Я что-нибудь не то говорю? — засомневалась она, глядя ему в глаза.
— Да нет. Наоборот. Очень интересно. Мне даже показалось, что вы и стихи пишете.
— В юности кто не пишет? — уклонилась она от ответа.
Помолчали.
— А у меня ассоциации, когда я вижу деревья на косогорах, немножко иные. В молодости...
Он не заметил, как его собеседница улыбнулась.
— ...мне казалось, что эти деревья ночью бегали к воде, чтобы поблаженствовать, но слишком увлеклись и не заметили, как пришел рассвет. Выскочили из воды и замерли тут же, у берега, чтобы никто не заметил их ночных шалостей.
— Простите, а сколько вам лет, раз о молодости вы говорите, как о далеком прошлом?
— Прожил больше четверти века.
— Подумать только! — покачивая головой, усмехнулась девушка. — Предпенсионный возраст.
— А что? Как только человек начал работать, он уже в предпенсионном возрасте! — весело подхватил Александр. — Другое дело: сколько лет заключено в этом «пред».
— А мне двадцать три, — сказала она просто. — Раньше казалось, что это очень много.
— Верно-верно! — поддержал ее Александр. — Когда мне было семнадцать, то двадцатипятилетние казались взрослыми мужчинами. А тридцатилетние вроде как уж доживали век. Теперь вот двадцать шесть, а кажется: только что начал жить и все впереди. А что изменится через четыре года? Ничего. То же самое и через десять лет. Короче говоря, с возрастом свой возраст молодеет. Такова человеческая психология.
Скованность прошла, заговорили о театре и кино. Потом спорили о роли женщины и мужчины в обществе. Свое суждение о роли мужчины в обществе Жуков свел к его долгу перед государством и семьей.
— Есть у меня друг детства, — сказал он, — Закиров Ильдар. Так вот, мы как-то с ним тоже дискутировали на этот счет. В конце концов мы пришли к одному знаменателю.
— Это очень интересно! — весело произнесла Галина, повернувшись к нему вполоборота. — Так что же в ней, в этой формуле, значится?
Александр устремил взгляд куда-то вдаль, насупил брови и сказал:
— Только прошу вас не смеяться, ладно?
— Нет-нет. Зачем же?
— Мужчина рождается в долгах: два из которых вечны — перед отчизной и матерью. И только смерть снимает их с мужчин. Два других долга — продлить свой род и достичь в труде успехов — мужчины погашать должны всегда.
Жуков посмотрел на нее, она сидела с серьезным видом. И он с веселыми нотками в голосе продолжил:
— Ну, два последних долга — это кому как повезет... — И выразительно посмотрел на девушку. — Я имею в виду продолжение рода...
— Почему ж, это мужчине сделать намного легче, чем женщине.
— Не знаю... жениться по любви — трудная штука... Мужчина ведь тоже не жердь с глазами... А с возрастом и у него избираемость уменьшается по геометрической прогрессии... Чем выше интеллект, тем труднее жениться, и наоборот.
— Вы хотите сказать, что вам очень трудно жениться? — Галина лукаво посмотрела на него.
Александр понял ее подковырку и с оживлением в голосе произнес:
— Я вовсе, Галя, не хочу сказать, что я страдаю от интеллектуального избытка. И не напрашиваюсь на комплимент, не хочу себя расхваливать...
— Любят, любят мужчины похвастаться — хлебом их не корми! — подзадоривала она. — Понимают они, что женщина многое может простить мужчине, только не тупость.
Жуков не стал оправдываться и постарался перевести разговор в прежнее русло:
— Я ведь говорил о семье и о любви...
Пароход «Писемский» тем временем начал отшвартовываться от пристани, послышался скрежет, тяжелое шлепанье колес, напутственные крики провожавших. На мачте зажегся огонек. Отплыв от берега, пароход дал короткий густой прощальный гудок.
Галина задумчиво сказала:
— Счастливые. Едут отдыхать куда-то. — Она вздохнула. — Так вы, Александр, говорили что-то о любви...
Он промолчал. Казалось, все его внимание было занято пароходом, который оставлял за собой расходящиеся волны.
— Говорить о любви нелегко... — замялся он. — Особенно с вами...
— Это почему же? — усмехнулась она. — Вы думаете, я не в состоянии понять?
«Что это: приглашение к откровенному разговору или она просто смеется? Нужно, пожалуй, не торопиться, а то попадешь еще впросак. Кавалерийская атака здесь не годится», — сказал он себе и неожиданно взял ее руку. Рука была прохладная.
— Вы не замерзли? — Он, словно проснувшись, огляделся по сторонам и посмотрел на небо.
— Нет, — тихо ответила девушка.
Солнце уже село. Наступали сумерки. От воды веяло прохладой. Он снял пиджак и, несмотря на протест Галины, накинул ей на плечи.
— Признаюсь вам, я еще никого не любил и силу, степень воздействия любви на человека знаю, в основном, по книгам.
— Неужели? — с любопытством взглянула она на него. — А вы вполне сгодились бы на роль искусителя: в вас много достоинств. — Она мягко улыбнулась. — А вообще, — начала Галина серьезно, — свои чувства к мужчине я соизмеряю так: мысленно прикидываю, хотела бы закрыть его телом от пули или нет. — Она бросила на него короткий взгляд и задумчиво добавила: — Тогда уж знаешь, любишь или нет.
Александр улыбнулся и, посматривая на девушку, проговорил:
— Однако ж суровым испытаниям вы себя подвергаете! И часто вы себя ставили под пули?
Она не обиделась и в тон ему шутливо произнесла:
— Был такой случай, да все прошло...