Господи, я еще и мазохист!
- Не вполне породистая! – выплюнул он зло.
- Я про твой экстерьер, сволочь рыжеволосая! – надо отметить, что мы кричали, но шепотом, да так, что выглядело это не смешно, а довольно зловеще.
- Сволочь, да! – подтвердил он и стал раздеваться.
А я смотрел на него захлебываясь злостью и желанием и даже не пытался остановить. Но когда он, абсолютно обнаженный, стал забираться на кровать, я резко выкинул ногу, пытаясь ударить его, и попал носком в челюсть. На этот раз Дерек потерял равновесие и упал с кровати спиной назад.
Я затаил дыхание, лихорадочно соображая, чем же мне это аукнется. Когда он медленно выпрямился во весь рост, то по подбородку его стекала алая струя. Мммм, какой взгляд. Мурашки побежали по телу легким ознобом, и я почувствовал, как сжались мои соски.
- Кровууушка, – мурлыкнул я, – теперь мы квиты.
Судя по разъяренному лицу Дерека, он не был со мной согласен. Я больше не мешал ему добраться до себя, и, видимо, мой ирландец не знал, куда деть свою ярость – жертва то не сопротивлялась. Мой, вышедший из себя, ангел сжал в кулаке подол корсажа и демонстративно, глядя мне в глаза, одним рывком разодрал его надвое. У меня сорвалось дыхание от новых, возбудивших меня до предела, ощущений. Я нагло уставился на него, ожидая дальнейших действий. Дерек окинул меня взглядом, отметив мой вставший член поднятой бровью и кривой улыбкой, взял в ладонь тугой ствол, вырывая у меня судорожный вздох, а затем склонился надо мной и поцеловал. И я ответил ему с жадностью, закидывая руки ему на шею, дурея от вкуса крови на его губах. Во мне проснулось кровожадное существо, потому что мне было мало соленой, вязкой жидкости на его коже, и я всосал нижнюю губу, а когда мой рот стал наполняться свежей кровью, я понял, что Дерек поранил именно губу. Мой рыжий ангел застонал мне в рот, сжимая мое бедро до синяков, а я, обезумевший от солено-металлического вкуса во рту, сжал зубы на нежной, гладкой плоти. Дерек втянул сквозь зубы воздух и схватил меня за волосы, медленно накручивая их на кулак, давая мне шанс отпустить его по-хорошему. Только я не отпускал, глотая дурманящее мне рассудок «вино». Боль, вызванная натяжением волос, заставила меня все же отпустить израненную губу. Я со стоном закрыл глаза и выгнул шею, шалея от жгучей пульсации на коже головы, а потом я почувствовал влажный и горячий язык на своей шее…
- Дееерееек, – выдохнул я с мольбой, полностью ему покоряясь, желая чувствовать его глубоко внутри себя.
Он понял. Смазал себя под моим неусыпным контролем, схватил меня за щиколотки и, закинув мои ноги себе на плечи, вошел одним движением. Меня подкинуло, выгибая и открывая для него полностью. А дальше, как в бреду: боль, смешанная с наслаждением; дикие, быстрые толчки, попадающие в одну и туже точку; срывающийся шепот с распухших губ; пальцы, судорожно сжимающие простыни; влажное, сильное тело, сгорающее от наслаждения на мне, во мне… И жаркие ладони, без которых уже не можешь, и каждое их прикосновение, словно глоток воздуха для задыхающегося… Горячие слезы, стекающие по вискам…
Дерек
Он свел меня окончательно с ума, я не соображал, что делаю. Его агрессия и сопротивление разбудили во мне животное, которое жаждало лишь одного: сломать, подчинить, заставить умолять… Но мои первобытные порывы были сглажены внезапной покорностью Джея, и у меня осталось только одно желание: погрузиться в его тугую, горячую глубину. Я вбивал себя, не сдерживая, быстро, жестко, подчиняя. Я впитывал образ извивающегося полуголого Джея, чья тонкая талия была все еще затянута в корсет. Его длинные волосы разметались черными волнами по простыне, глаза наполнились слезами, а яркие губы шептали, словно в бреду, да только слов мне было не разобрать.
Мой, мой, мой, он только мой! И я ставил на нем свое клеймо, подчинял тело резкими толчками, зная, что мой любимый Гаденыш испытывает сейчас немыслимую смесь боли и наслаждения.
Джей выгнулся в последний раз, и я склонился над ним, заглушая крик поцелуем, и отпуская себя вслед за ним, содрогаясь телом, проливаясь внутри любимого существа...
- И за что я только тебя люблю? – прошептал Джером, когда я слизывал его слезы.
Я перекатился на спину, укладывая его поверх себя. Ярость ушла, осталась только нежность.
- Мой, – выдохнул я, вкладывая в одно только слово все, что чувствую к своему нежному бесу.
Следующее утро мы встретили с синяками: у Джея распух правый уголок губ, и щека переливалась всеми оттенками красного и синего, у меня же подбородок расцвел примерно в тех же тонах.
Граф был… «удивлен» – это не то слово. Джей предоставил мне право объяснить, откуда у нас на лицах эти художества. Мелкий засранец. Понимаю, маленькая, но такая приятная месть.
Мне удалось убедить графа, что все травмы были получены в результате боксирования. Отец Джерома был весьма недоволен этим обстоятельством и попросил меня впредь быть осмотрительным и не бить в полную силу, а Джерому посоветовал крепче держать удар.
Ну, конечно же, мы все так и сделали. Особенно я – не бил до синяков.
Кстати об ударах, я пояснил барону простым английским языком, что если он будет и дальше докучать Джерому своим обществом, то я отправлю его великосветскую задницу к праотцам.
Торнфильд понял, он вообще оказался очень понятливым. Наверное, именно поэтому за один только месяц на меня было совершенно пять покушений. Когда я отправил ему в качестве презента «улыбающуюся» от уха до уха голову пятого наемника, покушения прекратились. Я знал, что мы быстро найдем общий язык. Аха, с полуслова понимаем друг друга.
апрель 1885 год
Мы ужинали в столовой, когда вошел Томас и известил нас о том, что меня ожидает гость. Я был немало удивлен, обнаружив в холле Роджера, верного слугу Фаррела. Этот, не молодой уже, мужчина был слепо предан моему бывшему опекуну и то, что он пришел за мной лично, не предвещало мне ничего хорошего.
Я оказался прав, Фаррел слег и требовал меня к себе. Пришлось просить разрешения у графа предоставить мне выходной на вечер. Уходя, я поймал встревоженный взгляд Джерома, не зная, как его успокоить, я подмигнул украдкой и выдал широкую улыбку.
Чарльз принял меня в постели, потому что ослаб настолько, что не мог поддерживать себя в вертикальном положении. Я сел в кресло рядом с кроватью и взял его за руку. Некогда ярко-синие глаза поблекли, а черные волосы стали совсем белыми, что в сочетании с сероватой кожей и полумраком комнаты делало его призрачным и нереальным.
- Ну, здравствуй мой кровавый ангел, – он говорил тихо и с придыханием. – Давно ты меня не навещал.
- Как ты, Чарльз?
- Плохо, – он прикрыл глаза тонкими, бледными веками, сделал тяжелый вдох и продолжил. – Ты нужен мне Дерек. МакГрегора необходимо наказать. Совсем зарвался, чуть не разорил меня, и если не вмешаться сейчас, то мой крах не за горами. Эта сволочь собирается прибрать все к своим рукам.
Рассел МакГрегор был партнером Фаррела и управлял всей банковской системой в Америке. Но, стало быть, ему мало чувствовать себя «богом» в Новом Свете, что он решил запустить свои загребущие лапки на территорию Чарльза.
- Чем я могу помочь?
Усталые глаза открылись, сверкнув отблеском тяжелого взгляда прежнего Чарльза.
- Я хочу, чтобы ты поехал в Нью-Йорк и напомнил этому глупцу, кому он всем обязан. Пусть знает, что я, все ещё, могу добраться до него.
Я похолодел, застыл рептилией в кресле. Естественно, я поеду, но это означает несколько месяцев без Джерома. А я, кажется, не могу без него теперь.
- Что с тобой Дерек?
У него было время меня изучить.
- Все хорошо Чарльз, ничего страшного и важного.
- Нет, – Фаррел нахмурился, испытывающе посмотрев на меня, – я знаю эту твою неподвижность. Тебя что-то беспокоит.
Что я могу ему сказать? Он прав. Соврать?
- Чарльз, поверь, это не стоит внимания.
- Врешь, ангел, врешь, – слабая улыбка бледных губ, – но как знаешь… как знаешь.
Я поднес его прохладную кисть к губам и прижался ими к тыльной стороне ладони.
- Мой кровавый ангел…, – на мгновение он позволил своим чувствам ко мне отразиться на лице, а потом оно вновь приобрело обычное усталое выражение.
Я потратил кучу времени, чтобы разобраться в бумагах и сделках, которые заключал МакГрегор за последний год, и когда вернулся в особняк, время было уже далеко за полночь.
Завтра утром меня ждал поезд до Ливерпуля, и попрощаться с Джеромом лично я не успею. Мне еще нужно собрать вещи и ехать к Фаррелу, получить последние инструкции.
Поэтому я зашел в комнату Джея и уселся за конторку, писать письмо. Только мысли разбегались и упорно не хотели ложиться на бумагу. Все моё внимание было приковано к любимому лицу, на котором совсем недавно стали пробиваться усики: тонкие темные волоски, больше похожие на кошачий подпушек.
Марта, когда это увидела, долго охала и ахала, а потом пришла с топленой смесью парафина с пчелиным воском и кусочками льна. Посадила Джерома перед окном, нанесла подстывшую смесь на волоски и прикрыла их полосочками ткани. Я смеялся, а Джей грозно сверкал глазищами.
Когда Марта сорвала резким движением одну из полосок, Джером взревел раненным зверем и, ласково обозвав нас извергами, попытался удрать в ванную комнату. Австрийка скомандовала мне «держать!» и уже с моей помощью отодрала от брыкающегося мальчишки второй кусок льна. После этот черноволосый демон навалял мне таких люлей, что мне пришлось использовать запрещенный прием, для осуществления которого нужна, хоть и не всегда, кровать. А что делать? Я сам научил его боксировать.
Теперь Джей каждое утро тщательно изучает лицо в зеркале, чтобы уловить первые признаки бурной растительности и сбрить её раньше, чем до него доберется Марта.
Джером шевельнулся во сне, перевернулся на бок и прижал к себе подушку, на которой обычно сплю я. От этого бессознательного действия мне стало так уютно и тепло, что захотелось немедленно раздеться и забраться к нему в постель, заменив своим телом подушку.
Я взял лист бумаги для письма, обмакнул перьевую ручку в чернила и написал при свете догорающей свечи:
Джером,
Я вынужден уехать на несколько месяцев. Прости, что ставлю тебя в известность таким образом, и прощаюсь с тобой на бумаге, но по-другому не получается, завтра утром я сажусь на поезд до Ливерпуля, а там уже на пароход до Нью-Йорка. Расскажу все, когда вернусь.
А я вернусь, обещаю.
P.S. Дьявол! Я не увижу тебя НЕСКОЛЬКО месяцев! Надеюсь, ты меня дождешься. Слышишь, убью тебя, если не дождешься!
Люблю тебя, Дерек.
Я положил письмо на место, где до этого лежала моя подушка, коснулся нежной щеки, и с трудом уговорил себя не распускать руки дальше, чтобы не разбудить свое чудо. А если эти черные омуты распахнутся, то уйти я не смогу.
Если бы я знал тогда, что не увижу этих глаз еще очень долго…
Томас
Я освобожу своего мальчика, он же мне как родной! Этот гнусный, нечестивый человек, это проклятье, свалившееся на семью Греев в лице Дерека О‘Нелли, отступило. Я надеюсь, что Джером сможет выкинуть из головы грешные мысли об этом демоне. И угораздило бедолагу влюбиться в мужчину!
Дааа, избавиться от давней червоточинки оказалось не так уж легко, как считал граф…
Ну, ничего, сгорит письмо, а там, глядишь, и чувства…
Джей
Я не верю… НЕ ВЕРЮ!!!! Он не мог уехать, не сказав мне ни слова!
Не мог…
Не верю…
Бросил? Сбежал? Я опостылел?!
Не может быть этого…
Отец не знает, куда и вернется ли…
Господи… как мне дальше жить?.. Без него?...
Мир сузился до ожидания…я жду, я верю…
... месяц прошел, от него нет вестей…
Томас говорит, что лето снова будет жарким… не знаю, мне все время холодно…
…Торнфильд зачастил…
…второй месяц без Дерека…
Он бросил… и я теперь верю в это…
Отец сереет на глазах, не говорит, чем болен.
…отвлечься надо…
июнь, 1885 год
Я шел в кабинет графа, забрать книгу интересующую меня. Подошел и без стука толкнул дверь…
Отец сидел за письменным столом, опираясь на локти и направив дуло револьвера в рот.
- Отец! – я был напуган непониманием ситуации и еще больше – увиденным.
Он обратил ко мне уставшие, безжизненные глаза, медленно убрал оружие в стол и откинулся в кресле.
- Что происходит?! – я порывисто подошел к нему и опустился рядом на колени. Отец посмотрел на меня, и в этот раз в его глазах было всепоглощающее отчаяние.
- Барон Торнфильд просит твоей руки.
- Ну, так откажите! – воскликнул я.
- Джером, – отчаяние проскользнуло в голос, заставляя его дрожать, – он знает, что ты мужчина!
- Тем более! Откажите и всё!
- Ты не понимаешь? Он знает, что ты не тот, за кого выдаешь себя, и все равно, требует отдать тебя ему и грозится, раскрыть нашу тайну… он шантажирует меня.
Я знал, что этот человек с холодным взглядом ненормален, а так же я знал и то, как дорожит мой отец фамильной честью.
- Отец, – я заставил его обратить на себя внимание, и голос мой был уверенным и твердым. – Думаю, настало время раскрыть тайну мне.
Если честно, то я думал, что он отмолчится, как и всегда, но в этот раз я услышал ВСЮ правду.
- У меня был брат, – начал отец, глядя куда-то за пределы комнаты… в прошлое, – Уильям был младше меня на пять лет… Если бы ты мог его видеть, вы похожи как две капли воды, Джером. Это был необычайно красивый мальчик. Мой родной отец был испорченным, грязным и недостойным… когда ему стало мало любовников…
Мне стало не хорошо в этом месте рассказа. Голова закружилась, ладони вспотели, но я так и остался на коленях.
- Уилу исполнилось четырнадцать, когда твой дед соблазнил его.
- Изнасиловал? – вырвалось у меня болезненное.
- Нет, не насиловал он его, а соблазнил, – устало повторил отец.
Вот оно как… Значит Уильям был не против…с собственным отцом… Это страшный сон?
- Почему я до сих пор никогда не видел твоего брата? Где он?
Тишина нарастала, натянулась между нами, зазвенела, как струна.
- Он повесился, когда ему было пятнадцать.
Меня будто снегом растерли: холодно, мурашки, сжимающие почти до боли кожу, а потом невыносимый жар.
Отец резко развернулся ко мне, схватил за плечи и заговорил быстро, горько, глотая слезы:
- Я думал, что уберегу своих детей от этого Ада, поэтому увез молодую жену в Индию. Когда ты родился, я настоял на том, чтобы скрыть этот факт от всех родственников. Отец слал письмо за письмом, с мольбами вернуться, но я игнорировал их, даже тогда, когда заболела твоя мать из-за неподходящего её здоровью климата. Я хотел уберечь тебя!!! Я сгубил жизнь Эмили… Но одно письмо я, все же, не мог уничтожить и остаться равнодушным. В нем говорилось, что моя мать на грани и хочет видеть меня. И в этот раз, я поддался своему эгоистичному желанию и не подумал о тебе.
В моей голове мысли метались и сталкивались, превращаясь в «кашу». Эмоции зашкаливали: жалость, отвращение, страх смешались в гремучий коктейль.
- Поэтому Вы переодели меня в девочку? Потому что боялись, что дед погубит меня, как и Уильяма?
Отец тяжело вздохнул и потер виски пальцами – верный признак начинающейся мигрени.
- Да. Но когда мы приплыли в Англию, то я вскоре понял, что он сам себя наказал, потому что слишком тяжело пережил смерть Уила. Мама умерла еще до нашего отъезда из Индии.
Он снова замолчал, а я не торопил, стараясь не спугнуть его откровенность.
- К сожалению, я уже ничего не мог изменить в отношении тебя, все знали, что у меня дочь. А мне не хватило смелости изменить это из-за страха, что раскроется причина смерти брата. Думал, что разоблачение одной лжи, повлечет за собой другое.
- Ты бы застрелился, если бы я не вошел?
Тоже оставил бы меня одного, как Дерек? Оставил бы тет-а-тет с проблемой?