Дверь отворилась, и в комнату вошел отец. Уильям заметил, что лицо у него напряженное – то ли из-за переживаемого потрясения, то ли потому, что он уже испытывает груз новых обязанностей. Отец не принадлежал к числу людей, жаждущих власти, и почти немыслимо было представить его в роли всесильного фабриканта.
Он шел через комнату по турецкому ковру, а Гарри, Нина, Роуз и Лотти тотчас умолкли, понимая, откуда он пришел и с каким известием.
Уолтер легко коснулся ладонью плеча Ноуэла.
– Твоя мама ждет тебя в китайской гостиной, – произнес он дрогнувшим голосом.
Уильям скорее почувствовал, чем увидел, как Ноуэл вдруг весь напрягся, и ощутил прилив сострадания к двоюродному брату. Ни сам Уильям, ни Гарри не испытали особого потрясения, прощаясь с покойным дедом, восковое лицо которого ничуть не напоминало о полном энергии и движения Калебе Риммингтоне. Ноуэлу, понятно, будет тяжелее, потому что он не знал деда живым. Жилка возле челюсти продолжала пульсировать. Не слишком приятно для кого бы то ни было знакомиться с собственным дедом таким вот образом.
Ноуэл послушно и без колебаний вышел вместе с Уолтером из комнаты, в которой после этого воцарилась гробовая тишина. Еще минуту назад лед между ними таял с примечательной быстротой, а теперь, когда им напомнили, ради чего они собрались здесь все вместе, даже Лотти замерла в неловком молчании.
Спустя четверть часа гроб Калеба Риммингтона с подобающей скорбной торжественностью вынесли из Крэг-Сайда. За гробом следовала в полном составе его прежде разъединенная семья. Лиззи положила руку в черной перчатке на локоть брата. За ними шли Уильям и почти прижавшаяся к нему Лотти. Гарри сопровождал Нину. Замыкали шествие Ноуэл и Роуз. Множество других участников похорон, приглашенных сопровождать покойного из его дома, двигались за ними. Ноуэл был не вполне уверен, но все же решил, что один из весьма достойных на вид джентльменов – адвокат Риммингтонов. Еще одного он узнал: это был патриарх самой престижной семьи брэдфордских производителей шерсти Джейкоб Беренс.
Гроб и провожающие покойного в последний путь проследовали по холлу между выстроившимися в две параллельные линии слугами. У многих слуг на глазах были слезы, а одна совсем молоденькая служанка открыто утирала мокрые глаза.
Это произвело сильное впечатление на Ноуэла. Вплоть до последней недели он редко вспоминал о своем деде Риммингтоне, а из-за того, как он обошелся с матерью, не особенно его жаловал. Но человек, которого искренне оплакивали те, кто обслуживал его в частной жизни, не мог быть таким уж плохим.
Ноуэл мысленно вернулся к тому завораживающему моменту, когда он, стоя рядом с матерью у гроба, смотрел на строгие черты своего деда. Даже в смерти лицо Калеба Риммингтона сохраняло выражение уверенной силы. Первой реакцией Ноуэла было желание перенести эти черты на полотно. А еще он понял, почему пропасть между матерью и ее отцом оказалась такой глубокой и непреодолимой. Калеб Риммингтон был не из тех, кто легко уступает. С чем-то похожим на благоговение Ноуэл вдруг осознал, какую огромную смелость проявила его мать, женщина с мягкими манерами, когда решительно и твердо последовала зову сердца и вышла замуж за его отца.
Когда они покинули закрытые экипажи и вошли в брэдфордский кафедральный собор, там на хорах уже было полным-полно народу. Нина чувствовала себя так, словно к ней обратились взгляды всех присутствующих, когда она заняла место на церковной скамье во втором ряду. Ноуэл сел по одну сторону возле нее, Гарри – по другую. Как хорошо, что откуда-то взялись деньги, обеспечившие для них приличные траурные костюмы! Любопытно, гадают ли присутствующие леди о происхождении ее стильного костюма? Нина была убеждена, что ни одной из них не придет в голову, будто он сшит ею самой. Ни одна вещь, придуманная и сшитая ею для себя, не производила впечатления самодельной.
Все собравшиеся встали. Волны трагической и торжественной органной музыки омывали их. Беспокойные глаза Роуз остановились на осыпанном лилиями гробе у алтаря. Этому чисто формальному обряду в душной церкви она предпочла бы нечто прекрасное и первобытное. Похороны, достойные воителя. Погребальный костер, как у викингов, на поросшем вереском холме над Крэг-Сайдом.
Рядом тихо всхлипнула Лотти, слезы текли по ее щекам.
Роуз инстинктивно взяла руку Лотти в черной перчатке в свою. Долгую, очень долгую минуту пальцы Лотти оставались безответными, но потом, когда отзвучал последний стих гимна, исполненного всеми, кто был в церкви, эти пальцы переплелись с пальцами Роуз и крепко сжали их.
Глава 7
– Выходит, ты скоро перестанешь с нами водиться, а? – мрачно задал вопрос Микки Поррит, когда он, Роуз и Дженни устроились на своем излюбленном местечке, а именно на крыше сарая; при этом Бонзо бескомпромиссно уселся на голой каменистой земле и то и дело сердито взлаивал, чтобы напомнить о своем существовании.
– Ничего подобного. С какой стати мне с вами не водиться? – Роуз сорвала травинку, которая проросла из трещины в крыше сарая. – Я никуда не уезжаю.
– А я слыхал другое. – Микки, одетый в потертую курточку, притянул коленки к груди и обхватил их обеими руками. – Я слыхал, вроде вы сваливаете всей семьей в Илкли жить у этого пижона, твоего дяди.
Роуз нахмурилась – не из-за грубого слова, а потому, что тоже слышала нечто подобное. С самых похорон Нина не раз повторяла одно и то же: «Мама переменила намерение и согласна, чтобы мы переехали. А как же иначе? Кто согласится прозябать на Бексайд-стрит, если может жить в Крэг-Сайде?»
– Мой дядя Уолтер вовсе не пижон, – сказала Роуз, переводя разговор на ту почву, на которой чувствовала себя увереннее. – Он просто говорит правильно и красиво, вот и все.
– Он говорит, как пижон, одевается, как пижон, и водит пижонскую машину, – возразил Микки, не желая поддаваться на ее уловку. – И своего добьется, потому как Бексайд-стрит ему вовсе ни к чему.
Роуз нетерпеливым движением отбросила травинку на край крыши.
Дженни, которая терпеть не могла разногласий любого сорта, с беспокойством переводила взгляд с одного на другую. С того самого дня как они с Роуз свернули на Бексайд-стрит и увидели пижонскую машину возле дома номер двадцать шесть, ничего уже не было по-старому. Сплетни о Сагденах набирали силу. Даже отец Микки Альберт Поррит внес свою лепту в разговоры, заявив, что с того дня, как помогал им переезжать, понял: тут дело нечисто.
И Дженни заговорила примирительно:
– Может, дядя Роуз не будет приезжать сюда особенно часто, потому что ее дедушку уже… в общем, после похорон?
Роуз крепко сжала полные губы. Какое кому, в конце концов, дело до посещений ее дяди Уолтера? С тех пор как они начались, обращение Альберта с ней резко переменилось, а мама Дженни почти перестала заходить к ним домой.
– Это не потому, что она считает твою маму чересчур шикарной, – объясняла Дженни. – Она просто не хочет оказаться у вас в доме, если твой дядя приедет неожиданно.
– Но почему? – недоумевала Роуз. – Какое это имеет значение?
Этого Дженни не знала. Она только знала, что это имеет значение и что ее мама, когда она ей сказала о приезде шикарного дяди Роуз Уолтера в дом номер двадцать шесть, выронила из рук банку с вареньем и выглядела так, будто вот-вот упадет в обморок.
Дженни снова присела на корточки и стала ждать, что ответит Роуз Микки.
– Похороны моего дедушки не имеют никакого отношения к визитам дяди Уолтера, – заговорила Роуз, непреднамеренно усиливая тревогу Дженни. – Он родственник, член семьи, а родственники время от времени обмениваются визитами, верно?
– Что верно, то верно, – согласился Микки. – Только так бывает в обыкновенных семьях. – Он выковырял откуда-то комок земли и швырнул им в Бонзо, чтобы заставить того замолчать. – А твоя семья не в точности обыкновенная, правду я говорю? Ты даже не знала свою родню, пока твой дед не помер, и они все шикарные, разве не так? Разве они обыкновенные люди, такие, как моя родня, и родня Дженни, и Герти, и вообще все люди на Бексайд-стрит? Они шикарные, стало быть, и ты такая, как они, а ежели ты такая…
Роуз прекрасно поняла, что хотел сказать Микки. Он хотел сказать, что если и она шикарная, значит, не подходит для Бексайд-стрит. Изо всех сил сдерживая слезы, она вскочила на ноги.
– Не говори так, Микки Поррит! Не смей так говорить, иначе я больше никогда не стану с тобой разговаривать! Бексайд-стрит – это мой дом, и я имею такое же право жить здесь, как ты и Дженни!
Дженни, всегда готовая установить мир, тоже встала.
– Микки не хотел тебя обидеть, Роуз! – горячо заговорила она. – Он просто сбит с толку. Мы тут никогда не имели дела с пижонской семьей и…
Роуз ее не слушала. Она тоже была сбита с толку. Если даже Микки и Дженни начнут относиться к ней по-другому, узнав, что она в родстве с Риммингтонами, то что уж говорить об остальных ее приятелях и подругах? И как они станут относиться к Ноуэлу и Нине, к маме и отцу?
Она подбежала к самому краю крыши, легла на живот и начала сползать вниз до тех пор, пока не повисла над землей на руках. Потом под неистовый лай Бонзо отпустила руки и спрыгнула. При таком способе прыгать приходилось с не слишком большой высоты, но все же приземление было чувствительным.
– Роуз… пожалуйста… подожди меня…
Дженни подбежала к довольно высокой стене, разделявшей задние дворы и примыкавшей к сараю, – там можно было спуститься на землю более женственным способом.
С болью в сердце Роуз отметила про себя, что Микки и не подумал последовать за ней. Слезы снова навернулись ей на глаза. Почему сам факт, что у риммингтонов-ской части их семьи много денег, делает все таким нелепым? Сама она осталась такой же, как и раньше. И хочет иметь тех же самых друзей. А выходит так, вопреки здравому смыслу, что ее друзья с Бексайд-стрит оказались снобами. Почему дяде Уолтеру не приезжать к ним сюда, в дом номер двадцать шесть, если ему этого хочется? И почему Уильяму, Гарри и Лотти не поступать так же?
– С ка…кой бы сто…роны… ни по…смотреть н-на… это, люб…имая… ни…чего не вы…хо…дит, – с трудом выговорил Лоренс. – Как мо…гут… дети… Уол…тера сюда при…езжать? А ее. ли мы оста…немея здесь и де…ти ста… нут регу…лярно посе…щать Крэг-Сайд, они бу…дут чув-ст…во…вать себя не в сво…ей тарел…ке и там и тут.
Лиззи сидела, глубоко задумавшись, возле своей рабочей корзинки, полной носков, нуждающихся в штопке. Как ей переселить детей в дом своего детства и юности, если, пока отец был жив, их считали там нежеланными гостями?
Есть и другие вещи, которые следует принимать во внимание. Например, тот факт, что, выйдя замуж за Лоренса, она добровольно отказалась от того образа жизни, к которому привыкла в Крэг-Сайде. С тех самых пор, как она узнала Лоренса и полюбила его, она хотела от жизни только того, что Лоренс мог ей предложить. А сейчас он мог ей предложить Бексайд-стрит со всеми ее бытовыми неудобствами – и со всем ее дружелюбием.
Лиззи крепко сцепила пальцы на коленях. Решение ее зрело. Если они переедут в Крэг-Сайд, там не будет большой и громогласной Герти Грэм, которая каждый день заходит к ним поболтать с Лоренсом. Не будет Альберта Поррита, который приходит поиграть с ним в шашки или домино. Не будет Полли Уилкинсон, неожиданно возникающей на пороге с неизменно добрым словом. Не будет Дженни и Микки, то и дело вбегающих в дом или выбегающих из него так свободно и непринужденно, словно это их собственный дом. В те дни, когда Лоренс чувствует себя похуже, ему уже не удастся, полеживая в постели, наблюдать за людьми, проходящими мимо по улице. Помахать кому-то и почувствовать себя частью маленькой общины, как чувствует себя и она сама.
Лиззи снова крепко сжала расслабившиеся было пальцы. Если они переберутся в Крэг-Сайд, она лишится друзей, которых некем будет заменить. Настоящих друзей, таких, как Полли и Герти. Друзей, которые охотно придут на помощь в любой беде. И Лиззи этого не хотела. Она была сейчас в полной уверенности, что переезжать не следует. Несмотря на многие чисто материальные преимущества, какие мог предложить Крэг-Сайд, она не хотела жить там. Хотела сохранить маленькое убежище, которое сделала своим домом. Хотела остаться на Бексайд-стрит.
– Не думаю, что Ноуэл, Нина и Роуз будут чувствовать себя не в своей тарелке, оставшись здесь и регулярно посещая Крэг-Сайд, – заговорила она наконец, глядя на мужа глазами, полными любви. – Они такие же, как я. Умеют приспосабливаться.
Лоренс улыбнулся жене одной стороной рта.
– Ро…зи – разуме…ется. Но я… не уве…рен в Ноу-эле… и Нине.
Лиззи слегка сдвинула брови. Она тоже не была уверена, что Ноуэл и Нина согласятся с ее решением остаться на Бексайд-стрит. Она проговорила медленно:
– Все, что нужно Ноуэлу, – это возможность работать. Сейчас, когда он избран в товарищество художников и получил пособие, все прочее ему безразлично.
– А… Нина? – мягко возразил Лоренс. – Она всю жизнь меч…тает о Крэг-Сайде и… о том обра…зе жиз… – ни, какой ведут… Уильям, Гар…ри и Лот…ти. Если Уол… тер будет рад ее присут…ствию, мы… должны… предо… – ставить ей пра…во выбора.
– Без нас? – Лиззи удивленно уставилась на мужа. – Ты хочешь сказать, что она переедет туда, а мы останемся здесь?
Лоренс неловким движением сунул левую руку в карман за трубкой.
– Она… молодая жен…шина, Лиззи. Она больше не… ребенок. Нуж…но позвс. лить ей пос. тупить по собст… венной воле.
Лиззи быстро опустила глаза, взяла носок, который штопала, и нечаянно уколола большой палец штопальной иглой. Лоренс прав. Он, безусловно, прав. И даже если Нина не переедет жить в Крэг-Сайд, то уж Ноуэл непременно покинет дом, чтобы жить в Манчестере или Лондоне. И даже Роуз больше не ребенок.
– При…ходит время, ког…да мы должны будем от-пус. тить их всех, люби…мая, – сказал Лоренс, прочитав ее мысли; трубка так и осталась незажженной в его руке. – И Крэг-Сайд… самое… под…ходящее ме…сто для такой девуш…ки, как Нина, чтобы сде…лать… старт.
Лиззи кивнула. Лоренс, как и она сама, пришел к заключению, что, если предоставить Нине выбор, она предпочтет Крэг-Сайд.
– Но почему только кузина Нина? – удивленно спросила Лотти у отца, едва он сел за стол завтракать. – Почему бы кузену Ноуэлу и кузине Роуз тоже не переехать в Крэг-Сайд?
– Потому что они достаточно умны, чтобы понимать, что жизнь в пышном мавзолее не составляет цель и смысл существования, – сказал Уильям, накладывая себе почки и бекон с серебряного блюда на буфете. – Ноуэл использует школу искусств как свою личную студию и не хотел бы находиться от нее на расстоянии большем, чем требуется для короткой пешей прогулки, а Роуз просто предпочитает жить на Бексайд-стрит со своими родителями.
– Но почему? – настаивала Лотти. – Дома на Бексайд-стрит – всего лишь фабричные коттеджи. Как может кто бы то ни было предпочитать жизнь в таком коттедже жизни в Крэг-Сайде?
– Некоторые фабричные коттеджи похожи на маленькие дворцы, – возразил Уильям, усаживаясь за стол; при этом он думал о чистеньком коттедже родителей Сары и не заметил, что Гарри чуть-чуть приподнял брови.
Лотти уже открыла рот, чтобы заявить, что дедушка так не считал, но тут же закрыла его. Как ни странно, она начала понимать, что дедушка не всегда и не во всем был прав. И он был не прав, когда отказался от всякого общения с тетей Лиззи лишь потому, что она вышла замуж за человека, которого он не одобрял.
Лотти не знала отца Роуз, но решила, что это человек особенный, и тетя Лиззи особенная, это сразу видно. А ее кузина Роуз совсем, совсем особое существо.
Перекатывая яйца всмятку по своей тарелке, Лотти раздумывала о том, как хорошо было бы, если бы именно Роуз переехала к ним. Интересно, скоро ли она приедет в Крэг-Сайд с визитом? И позволит ли отец съездить вместе с ним на Бексайд-стрит, когда отправится туда в следующий раз?
Гарри, сидя рядом с Лотти напротив Уильяма и отца, поймал взгляд брата и сдвинул брови в знак предостережения. Он всегда читал Уильяма, словно открытую книгу, и понял, как тому хочется сообщить отцу, что его замечание о маленьких дворцах основано не на слухах, а на собственном опыте. Однако теперь, за завтраком и в присутствии Лотти, Уильяму не стоило заговаривать о том, что неизбежно привело бы его к признанию в любви к фабричной работнице.