– Так.
– Тогда вот что я предлагаю: пусть в этом походе нас сопровождает столько белых, чтобы их количество уравняло число твоих компаньонов, Пелон. Женщин, естественно, считать не будем.
– Естественно, – сказал Пелон. – Продолжай.
– Вас тут шестеро, с тобой пятеро мужчин. Значит, и со мной пойдут пятеро белых. Согласны?
На сей раз у костра воцарилось долгое молчание. Бандиты, позабыв о Маккенне, смотрели только на Пелона. Вожак понимал скользкость момента и чувствовал, что сейчас следует быть предельно осторожным. Он напряженно думал.
– И, – резко проговорил он после продолжительной паузы, – каким же образом эти пятеро присоединятся к нам?
– Ты, верно, знаешь Эла Сибера? – спросил его Маккенна.
– Еще бы! Славный парень. Ему даже апачи доверяют. Но пальца я бы ему в рот не положил. Настоящий омбре дуро. Дальше.
– Вообщето Сибер мой лучший друг. Ему я и предоставлю выбрать четырех остальных.
– А как мы встретимся с Сибером?
– Я знаю, что сейчас он в ДжилаСити. Завтра мы должны встретиться, чтобы ехать в Сонору. Возле Форнтироса новая разработка. Может, слыхал?
– Слыхал. Золота там нет. Дальше.
– Предлагаю вот что: выбери человека, которому доверяешь, пусть он встретится с Сибером в том месте, которое я укажу. Пусть твой человек скажет Сиберу о том, что у нас есть – я имею в виду карту – и что я согласился отвести вас в каньон. Дальше пусть упомянет о том, будто у нас недостаток людей и припасов и что поэтому я послал за самим Сибером и остальными. Объяснить же мое отсутствие довольно легко. Пусть твой человек скажет, что ты мне не доверяешь, и я, дабы выказать добрую волю и расположение, остался с тобой в лагере. Ну, что ты по этому поводу думаешь?
Пелон помолчал и взглянул на своих людей.
– Мучачос, – спросил он, – как вам план?
На мгновение воцарилась тишина. Потом воин чирикауа – Беш – кивнул.
– Мы с Хачитой доверяем тебе, Пелон. Поэтому, если ты решишь, что нужно послать за Сибером, мы возражать не станем.
– Я тоже – за, – буркнул сержантдезертир федеральной армии Мексики, Санчес. – Путь до каньона Дель Оро неблизкий.
По тому, как он это сказал, Маккенна понял, что именно имел в виду старый бандит, но сейчас не было времени вдаваться в моральные проблемы. Старатель хотел заполучить как можно больше голосов за свой план.
– Я присоединяюсь, – сказал Лагуна Кахилл, задействовав в свою акулью улыбочку нижнюю челюсть. – Потому что в ДжилаСити поеду именно я! Айе, Чиуауа! Там есть одна девочка в кантине у реки… – нет, ребята, я в полном порядке, дайте мне только заседлать лошадь!
– Отдохни! – рявкнул Пелон. – Тебя пока еще никто никуда не посылал. Не думаю, что доверю тебе даже набрать воды из этого ручья. – Он повернулся к последнему члену шайки. – Твое мнение, Манки? Должны ли мы послать за Сибером и четырьмя белыми?
Он не сказал «гринго» или «янки», или «американос», как бы произнес, если бы строил предложение обычным образом, но построил фразу, делая упор на «четырех белых». Это сразу привлекло внимание Маккенны. Так же, как и внимание Манки.
– Еще четырьмя? – переспросил гигантяки. – Еще четверо «йори» приедут сюда в пустыню? В общем это неплохо, но как узнать, что за ними не протянется длинный хвост? Кто нам это гарантирует?
– Если угодно, можешь сам все проверить, – быстро вставил Пелон. – Я пошлю Лагуну, которому, пожалуй, единственному из нас в городе ничего не грозит, а ты поедешь с ним вместе и проследишь, чтобы все было, как надо. Договорились, омбре?
– Конечно. – Живость и притворное рвение, с которыми Манки согласился на предложение Пелона, не ускользнуло от сметливого Беша. Молодой воин чирикауа поднял руку.
– За этим животным нужен глаз да глаз, – сказал он. – Если он выедет из ДжилаСити даже с сорока «йори», то сюда не доберется ни один. Ты ведь это прекрасно знаешь, Пелон.
Знания Маккенны в языке индейцев племени яки исчерпывались дюжиной простейших слов. Одним из них было «йори», что переводилось, как «белый человек». Поддерживая протест Беша, Глен кивнул.
– Точно, Пелон. Должен поехать еще и третий.
Бандит с наслаждением усмехнулся.
– Амиго, – сказал он. – Ты даже не можешь себе представить, насколько это точно. Мы взяли с собой это, – тут он ткнул пальцем в сторону яки, – только чтобы узнать: сколько белых скальпов можно привезти из Аризоны за один наезд. Манки чувствует, что времена индейцев остались в прошлом, поэтому хочет привезти внукам какиенибудь сувениры. Ты ведь понимаешь, Маккенна. Сентиментальность… Болезнь сердца. Какой человек с этим справится? Так скажи! Неужели я должен отказывать своим мучачос в маленьких привилегиях?
– Что ты, что ты, – мрачно помотал головой Маккенна. – Ни в коем случае. Значит, дела обстоят так: завтра Лагуна, Манки и еще ктонибудь отправятся в ДжилаСити. Кто же будет третьим? Ты, Беш?
Услышав свое имя, стройный апач поднялся на ноги. Он твердо взглянул Маккенне в глаза.
– Да, третьим будет Беш, – сказал он сильным проникновенным голосом.
Если это и был вызов Пелону или комунибудь еще, то никто его не принял. Вожак, пожав плечами, махнул рукой, выражая этим свое полное одобрение. Участниками завтрашней поездки были продуманы детали движения как в город, так и из него. Лагерь быстро превратили в подобие спальни, а Маккенну и белую девушку приковали к стоящим в разных концах поляны соснам столетними испанскими цепями, которые старуха выудила из переметных сумок. У пленников не было возможности не только поговорить, но даже обменяться взглядами. Через несколько минут после того, как Пелон объявил об окончании совещания, лагерь погрузился в темноту. В тишине было слышно, как ворочаются на одеялах люди и как стреноженные апачские пони жуют возле ручейка бутелою.
КУКУРУЗНАЯ КАША И ЖАРКОЕ ИЗ МЯСА МУЛА
Проснувшись на следующее утро, Маккенна увидел, что проспал все на свете. Лагерь словно вымер, лишь старуха варила на костре кашуразмазню, которая, судя по омерзительному запаху, была основательно сдобрена мульим мясом. Маккенна содрогнулся и от запаха, и от вида самой поварихи, точно зная, что ей обязательно захочется накормить его своей отравой. Чтобы предотвратить беду и попытаться установить местонахождение отсутствующих бандитов, старатель решил пустить в ход свое неотразимое обаяние.
– Доброе утро, матушка, – ласково начал он. – Красота наступающего дня может сравниться разве что с твоим очарованием. Сантисима! Что это так пахнет? Пиньоль? Замечательно! Прекрасное утро, грациозная женщина и вкусная горячая пища. Айе де ми! Чего еще может желать человек?
Старуха выпрямилась. Она смотрела на белого с любопытством песчаной гадюки, наблюдающей за приближающейся мышью. Наконец, ответно кивнула.
– По крайней мере, – сказала индианка, – эта штуковина должна удержать тебя от необдуманных действий. Не вздумай шутки шутить.
И подняла лежавший рядом с костром раздолбанный винчестер. Маккенна, притворно ужаснувшись, вскинул руки вверх.
– Матушка, у меня и в мыслях не было ничего дурного! Ты ж понимаешь. Я просто слушаю пение птиц! Вдыхаю запах хвои! Внимаю призывному кличу ручья! Смотрю, как он вспыхивает на солнце, когда струится, журчит по лугу и когда целует каждый камешек и обломок гранита! Разве это не прекрасно?
Старуха подозрительно уставилась на Маккенну. Она подошла к дереву, к которому он был прикован, склонила голову: в покрытых пленкой змеиных глазках засветилось нечто похожее на любопытство.
– Так говорят индейцы, – прокаркала она. – Белым плевать на птиц, ручьи и траву.
– А белому, которого ты видишь перед собой, – нет. Я, матушка, люблю эту землю.
– Врешь, ты любишь золото, что в ней лежит. А без него эта земля тебе ни к чему.
– Не правда, – насупился Маккенна. – Я ищу золото для того, чтобы оставаться и жить здесь. Чтобы покупать еду, одеяла, амуницию и иногда – немного виски.
– У тебя белый язык, – сказала старуха.
– Нет, – улыбнулся Маккенна, высовывая предмет спора. – Как видишь – красный. Как и твой.
Индианка сделала еще пару шагов вперед, пристальнее вглядываясь в старателя.
– Белый, – повторила она. – Его корень посередине, а не внизу, поэтому он может двигаться в разные стороны.
Маккенна развел руками, грациозно признав неумолимость апачской логики.
– Правду говоришь, матушка. Мой народ частенько вас обманывал. Но прикинь: разве в этом моя вина? Разве я предавал апачей? Меня зовут Маккенна. Ты обо мне слышала. Скажи: я когданибудь лгал?
Старуха сразу же разозлилась. Как и большинство индейцев, она не знала, что делать, повстречавшись с хорошим белым. Ее опыт был иного качества. Ну и что с того, что этот рыжеволосый, рыжебородый, сладкоголосый старатель хороший человек? Ее это только еще больше бесило, потому что было правдой и потому что, напомнив об этом, он ее смутил.
– Будь ты проклят! – прошипела она. – Так нечестно! У тебя, действительно, неплохая репутация, и апачи тебе верят. Иначе как бы ты мог остаться в живых, повстречавшись с Пелоном? Но вынуждая меня признать, что не лжешь и не мошенничаешь с моим народом, ты связываешь меня по рукам и ногам. Проклятье! Это подло!
– Эйэй, мамаша, – с опаской произнес Маккенна. – Мне вовсе не хочется в столь чудесное утро знакомиться с твоим ружьецом. Ты уж извини…
Но тут, что было совершенно непоследовательно, старуха внезапно заулыбалась.
– Эх! – воскликнула она. – Чего уж тут. Мне так же хочется ломать тебе голову, как тебе – мое ружье. Маккенна, видимо все дело в этой яркорыжей бороде и голубых глазах. Ты здорово научился находить тропки к сердцам женщин. Ноно! Я заметила твою ухмылку. Думаешь, она, мол, чересчур стара, да? Осторожнее, а то запросто можешь получить прикладом по башке.
– Да я бы с кем угодно побился об заклад на то, что ты походя разобьешь любое мужское сердце, – галантно откликнулся Маккенна. Но с чего ты взяла, маманя, будто я усомнился в твоей женственности? Чем дальше в лес, тем слаще фрукт, не так ли, мучача?
– Хихихи! – Сморщенная скво показала пеньки оставшихся зубов и, словно хорошую собаку, погладила Маккенну по голове. – Ане, ты совершенно прав, хихо! Сейчас угощу тебя пиньолем! А потом поболтаем. Я тебе могу рассказать то, чего не договаривает Пелон. Давайка разомкнем эту чертову цепь…
– Мамаша, – сказал Маккенна, вытаскивая из «браслета» занемевшую ногу, – если бы я был на десять, а ты на двадцать лет моложе, то спускать меня с поводка было бы ох как опасно!..
– Чушь! – фыркнула старуха, но было видно, что ей приятно.
Присев к огоньку, Маккенна понял, что отступать некуда, впихнул в себя кашу, и чтобы не потерять то расположение, которое только что завоевал, принялся смачно облизываться и рыгать, показывая, что старая корова не только симпатичнейшая из женщин, но и великолепнейшая из поварих.
Подавившись последней влезшей ложкой, Маккенна помог старухе сделать уборку. Ему пришлось здорово попотеть, потому что четырехфутовое сосновое бревно, к которому приковала его индианка, походило то ли на местного рода якорь, то ли на медвежью западню. Правда, его начальница чуть в обморок не грохнулась, увидев, что мужчина оказывается может выполнять домашнюю работу. Взамен за доставленную возможность поглазеть на столь редкое зрелище, бабуся поведала Маккенне детали его пребывания здесь, в горном оазисе под названием «Нежданный привал».
Так как это его сильно интересовало, Маккенна позволил старухе болтать, сколько вздумается. Он вставлял в ее длинную речь, то тут, то там, вопрос или замечание, чтобы направить стремительный словесный поток в нужное ему русло, хотя в основном индианка в управлении не нуждалась. Ведь в ее жилах текла кровь настоящих, чистокровных апачей. Она видела сотни белых, сидящих на том месте, на котором сейчас находился Глен Маккенна, и знала, о чем именно думал белый, который с нехорошими предчувствиями ожидал возвращения бандитов. Как и полагалось человеку, знавшему индейские и, в частности, апачские традиции, он думал только о двух вещах, а фантастические видения близкого освобождения или хотя бы помилования оставлял несмышленым дилетантам. Когда все сказано и сделано, истинное значение имеют: вопервых, жизнь, а вовторых, смерть. Натуральменте.
ТАЙНА СНОТАЭЙ
Болтливую индианку, к тому же женщину из племени апачей, найти не так просто. Через пять минут Маккенна понял, что со старухой ему здорово повезло. В истории, что она рассказывала, сплелись одиночество, старость, женская хитрость и несомненная симпатия к голубоглазому белому.
Для начала она ему поведала, радостно набив свою трубку табаком из кисета Маккенны и позволив ему покурить впервые за двенадцать часов, что в этом походе Пелона есть доля и ее вины. Она, оказывается, была последним оставшимся в живых ребенком сестры Наны и Эна. Ее мать, разумеется, никакого отношения к тайне каньона Дель Оро, который поапачски назывался Снотаэй, не имела, как, впрочем, и доступа в священное место. Вход туда разрешался только мужчинам.
В те давние времена, когда была жива ее мать, это считалось нормальным. Но времена, а с ними и апачи, сильно изменились. И племянница Наны не захотела мириться со столь явной женской дискриминацией.
Старая скво замолчала, внимательно изучая своего слушателя. Наконец, видимо, приняв какоето решение, кивнула. Звали ее, продолжала она, Мальинай. Это было переделанное испанское слово «мальпаис», что означало сильно пересеченную местность или бэдленд. Рассматривая рассказчицу, Маккенна решил, что имя женщине подобрали совершенно правильно. Ведь апачи всегда называли камень камнем, а жабу – жабой.
В ответ на столь прямолинейное признание бородач ответно заявил, что у него самого, как говорится, ни рожи ни кожи. Любая проницательная женщина сразу поймет, что в нем больше костей, чем мяса, а жил больше, чем сил.
Но хорошее впечатление о нем, запавшее женщине в голову, ничуть не поколебалось этим откровением. Просто она еще раз убедилась, что рыжик и впрямь является тем, за кого себя выдает. Теперь она была готова верить в то, что он может наслаждаться пением птиц, вдыхать свежесть ручья, наблюдать за тем, как растет трава и не обижать братьев меньших. Ну и белый!
– Знаешь что, Маккенна, – покачала головой старуха. – Как женщина, я отказываюсь признавать твой наговор на себя. Но если даже и признаю, то кто посмеет отрицать, что хорошая порция костей когдалибо мешала мужчине, а? Что ты на это скажешь, омбре? – Она разразилась своим идиотским кудахтаньем, и Маккенна, вспыхнув, согласно кивнул. Через секунду старуха вытерла с глаз слезы, выступившие от непонятной белому радости, и продолжила.
– Значит так: много лет я ухаживала за старым Эном. Тебе, наверное, известно, что ему было лет девяносто. Если вспомнишь, то Нане, когда он выступил в последний поход против регулярной армии, – а это было лет пятнадцать назад, – стукнуло всего семьдесят. А Эн был помоложе Наны, но не сильно.
– И вот я готовила и ухаживала за старой развалиной и, поскольку умом меня природа не обидела, в мозгу у меня начало созревать убеждение, что женщина – это, по крайней мере, половина мужчины, а значит, мне следует узнать, где находится золотой каньон.
– Тогда я начала издалека заходить к старому Эну, постепенно сужая круг вопросов. Поначалу он думал, что я болтаю просто так. Но поняв, что я действительно интересуюсь тем, о чем спрашиваю, замкнулся и стал раздражительным и злым.
– Видишь ли, он понимал, что близится время его ухода, и не знал, что делать со своей тайной. Одна его половина была готова похоронить ее в глубине сердца, а вторая всячески противилась, так как считала, что это нечестно по отношению к апачам. Я понимала, что его гнетет и особо не наседала. Но несколько недель назад вдруг поняла, что он сделал не правильный выбор. И мне стало ясно, что если ктонибудь не вырвет у Эна тайну Снотаэй, то она умрет для нашего народа. Я принялась долбить в одну точку, выставляя этот аргумент главным, я говорила, что если белые целиком подчинят себе апачей, то это не умерит скорби индейцев всей страны, но только ее увеличит. Через несколько лет нужда в золоте станет куда большей, чем во времена таких вождей, как Нана, Викторио, Мангас Колорадас, Начеза, Голеты и Кочиз – этих великих воинов, сражавшихся за свободу Аризоны и, конечно, НьюМексико, тоже.