— Как они там оказались?
— Ирочка! Ты небось в школе ходила в отличницах? Стихи пишешь. А простой вещи понять не можешь. Сигнализация сработала! Повторить? По буквам?
— Почему? Ты сказал — квартиру не ограбили. И хозяева еще дома.
— Да в другой квартире сигнализация сработала! В другой! Из которой картины «малых голландцев» уже давно вывезли. Не украли их, а вывезли. Понимаешь? Нет?
Он так вошел в роль захмелевшего удальца, что даже обслуживающий их официант время от времени бросал в его сторону тревожные взгляды.
— Должна понять, Ирочка! Допустим, владеют картинами двое. Муж и жена. И у них конфликт: часть картин завещана государству. Ферштеешь? Та часть, что принадлежит супруге. Потом еще страховка. Человек так устроен — хочется и на елку влезть, и не ободраться. И картины продать, и страховку получить. И еще хочется купить, например, виллу на Лазурном берегу. Как у Березовского. И жить в ней с новой супругой. Молодой.
— От меня ты чего ждешь? Какого совета?
— На каком варианте мне остановиться?
— Твой сыщик — одиночка?
— Точно.
— Он какое преступление расследует? Картины его интересуют? Или деньги?
— Как ты вопрос поставила! Умница. По жизни его и деньги, и картины интересуют. Но в романе поручено найти только картины.
— Пускай их ищет.
— Правильно. Тем более у людей, которые потеряли доллары, найдутся помощники. Служба охраны, то да се.
— Да уж! Эта Служба твоего шпика и близко к расследованию не подпустит.
— Как ты мне помогла! Как помогла! — продолжал по инерции актерствовать Фризе. Но чувствовал — выдыхается. Становится скучно. И противно.
— Ты мог бы и не стараться так, — печально сказала Карташева. Тоже почувствовала фальшивые нотки. — Объяснил бы мне сразу, что к чему. А так пришлось потратиться на ужин. Получил удовольствие от спектакля?
— Прости. От спектакля — никакого. А от того, что ты рядом, — огромное.
Он заметил, что погрустневшие Ирочкины глаза ожили.
Некоторое время она пристально смотрела на Фризе. Глаза в глаза. Ему показалось, что он понял, о чем сейчас думает молодая женщина. И словно окунулся в ледяную воду. У него даже перехватило дыхание. «Ну уж нет. Меня этим не возьмешь, дуреха! Неужели не понимаешь, что это выглядело бы признанием вины. Слишком очевидным», — подумал он. Но эта очевидность и подкупала.
— Я тебе говорила о своем муже? О его возрасте? Как ты думаешь, почему я выбрала пожилою спутника жизни?
— «Спутника жизни»! Цитата из романа Чарской?
— Он вовсе не богат. — Ирочка не обратила внимания на иронию. — Зато умен и красноречив. Если ты подумал о деньгах, то ошибся. Я из разряда женщин, которые любят ушами. — Она низко склонилась к Фризе, положила горячую ладонь ему на бедро и шепнула: — Володя, не будем ждать ликер и кофе. Расплатись поскорее.
Когда они ехали по хорошо освещенному Приморскому шоссе, Фризе молил Бога, чтобы не напороться на какого-нибудь бдительного инспектора. А вдруг лейтенант, что сидел в засаде утром, выехал теперь на ночную охоту? Но на том повороте, где раньше стоял милицейский «жигуленок», никого не было. Да и на всем пути им встретился лишь фургон, развозивший хлеб.
Напротив дороги, поднимающейся в гору, к Дому творчества, Ирочка тронула Фризе за руку:
— Свернем к заливу.
Владимир остановил машину среди сосен.
— Выкупаемся?
Она дотронулась до руки сыщика. Потом прильнула к нему, прикоснулась губами к щеке. Если она и вела игру, то очень умелую. Прикосновение было удивительно нежным. А Фризе с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться: от Ирочки, красивой, утонченной — ну прямо-таки комильфо нового времени, — пахло селедкой и водкой. И слегка — прекрасным ароматом «Мажи».
— Мы выкупаемся нагишом.
— А ты не боишься за подарок Игоря Борисовича?
Карташева так резко отодвинулась от него, что ударилась о дверцу.
— Тигровый глаз в золоте… Уникальная оправа. И перстень великолепен. У Цветухина хороший вкус. Не правда ли? Коллекционеры наделены чувством прекрасного.
Пока он намеренно медленно произносил всю эту белиберду, Ирочка молчала.
— Иришка, ты не ушиблась?
— Он даже об этом тебе сказал? — Голос у нее опять сел.
— О чем?
— Что зовет меня Иришкой.
— Нет. Это мне подсказала мадемуазель Симпатия.
— Я тебе нравлюсь?
— Очень.
— Но истина дороже?
Фризе промолчал.
— Не надейся. — Ирочка издала звук, похожий не то на сдерживаемое рыдание, не то на смешок. — Ничего тебе не скажу.
— И не надо.
Недалеко от них с шоссе съехал еще один автомобиль и остановился среди сосен. Погасли фары. «Любители ночных купаний», — подумал Владимир. Но из машины никто не вышел, и он решил, что там занялись делом более серьезным, чем купание.
— Учти, если мне не понравится конец твоей истории, я тебя застрелю, — деловито сказала Ира. — Пока мы ехали, я думала о твоем детективе. Почему сработала сигнализация? К владельцу картин все-таки залезли воры? В пустую квартиру? — Ей хотелось узнать, как далеко зашел Владимир в своем расследовании.
— Да нет! Какие воры! Хозяин оставил молодой красивой соседке ключи. Объяснил, что следует сделать. Дело-то выеденного яйца не стоит! Открыть дверь…
— Какая нехорошая соседка. Но красивая, правда? — Не дождавшись ответа, Ира крепко обняла его и начала целовать в губы. Сыщик не сопротивлялся. Наконец она с легким стоном отстранилась, ласково провела ладонью по лицу Владимира. Шепнула: — Откинь сиденье.
— В моей машине сиденья приварены намертво.
— Дурацкая машина.
Фризе включил двигатель и медленно развернулся.
Слабый ветерок с залива занес в открытое окно запах йода, смолы и рыбы. Метрах в двухстах от того места, где они стояли, трепетало красновато-золотое пламя: рыбаки жгли костры. На горизонте светилась цепочка кронштадтских огней.
— Может, рискнем искупаться? Голышом. — Ирочка цеплялась за это купание, как утопающий за соломинку.
Но Фризе уже пересек Приморское шоссе и выехал на Кавалерийскую улицу. Взглянув в зеркало, он увидел, что по шоссе за ними едет машина. «Неужели та, что стояла рядом? — подумал Фризе. — Уж не сам ли Горобец?»
* * *
Прежде чем открыть ворота при въезде на территорию, Владимир сказал:
— Будь осторожна со Славиком.
— Это еще кто такой?!
— Твой любимый владелец белой «ауди». Назвать номер тачки?
— Да кто ты такой на самом деле? — Голос у Ирочки зазвучал резко и зло. — Шпик?
— Сочинитель детективов.
— Назвал бы хоть одну свою книжечку.
— Я бы назвал. Но вдруг ты читала и тебе не понравилось. — Фризе наклонился к Ирочке и заглянул ей в глаза. — И ты откажешься прийти в мой номер. А так я спрятался за псевдонимом, как за каменной стеной.
— Размечтался. Почему ты решил… — Она несколько секунд молчала, а потом неожиданно хихикнула: — А почему бы нет! У тебя за стенкой живет моя подружка Лидочка. Вот будет потеха — слышимость в доме стопроцентная!
В вестибюле спального корпуса горела только лампа на столе дежурной. Сама дежурная стелила постель на громоздком старом диване. Над диваном висел портрет советского классика, именем которого был назван Дом творчества.
— Ну вот! Мои пропавшие постояльцы, — обрадовалась Галина Сергеевна. — Вам, Ирочка, несколько раз звонили.
— Кто? — насторожилась Карташева.
— Мужчина. По-моему, молодой. Я спрашивала, не передать ли что, но… — Дежурная развела руками.
— Не назвался?
— Нет.
Ирочка взглянула на часы, нахмурилась. Фризе подумал, что она будет звонить, но ошибся. Карташева спросила:
— Галина Сергеевна, каждый раз звонил один и тот же человек?
— По-моему, да. Звонил дважды. Или трижды. Да ведь тут вечером шумно. Телик смотрят.
Ира взглянула на Фризе, поджидавшего ее у лестницы. Ему показалось, что она даже не заметила его. Потом сделала несколько шагов к телефону, махнула рукой:
— А, ладно! — и, даже не поблагодарив дежурную, прошмыгнула мимо Владимира на лестницу. В ночной тишине ее каблучки гулко зацокали по ступеням.
Фризе пожелал дежурной «спокойной ночи» и хотел идти следом, но для него у Галины Сергеевны тоже имелась информация:
— А вас, Владимир Петрович, потеряла одна дама. Все беспокоилась, не заблудились ли вы в трех соснах.
— Дама с двойной фамилией?
— Какой догадливый. — Она засмеялась и погрозила Фризе пальцем. — Опасный вы человек, Володя.
НОЧЬЮ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ
В номере было прохладно. Пахло хвоей, какими-то терпкими цветами. И, не смешиваясь ни с одним из этих запахов, витали два привычных аромата: кофе и одеколона «Дракар». Они всегда сопровождали Фризе. И даже в подвалах и на чердаках во время короткого пребывания среди бомжей на него моментами накатывало странное чувство — сродни галлюцинациям, — когда он явственно различал эти запахи. А через минуту опять проваливался в зловонную действительность.
Фризе даже придумал название: обонятельный мираж.
Он не стал зажигать свет, чтоб через открытую дверь не налетели комары и мошки. Осторожно вышел на крошечный полукруглый балкончик и взглянул на окна Ирочкиных комнат. Она жила ниже этажом в двухкомнатном номере, громко именовавшемся литерными апартаментами. В апартаментах горели настольные лампы и на занавесках металась тень. То возникала в одном окне, то в другом.
«Чего она там шастает? — раздраженно подумал Фризе. — Готовится ко сну или собирается ко мне в гости? Если через пятнадцать минут она не пожалует ко мне, Магомет сам отправится к горе. Надо же поставить точку в моем романе».
В этот момент в дверь легонько постучали. Даже не постучали — поскреблись. Владимир прикрыл балконную дверь, зажег свет и негромко сказал:
— Входите.
На пороге возникла Лида. Яркий — малинового цвета — халат, длинные темные волосы, падающие на плечи, мерцающие огоньки в глазах. Что и говорить, зрелище было эффектное. Но Фризе ждал другую женщину.
— Володя! Где вы пропадали весь вечер? — спросила поэтесса капризно. И тут же, словно испугавшись своей дерзости, добавила робко: — Я хотела почитать вам новые стихи.
Она вошла в комнату, оглядела внимательным взглядом застланную постель, пустынный письменный стол и села в кресло.
Фризе ничего не оставалось, как прикрыть за поздней гостьей дверь. Он лихорадочно пытался придумать предлог спровадить ее, но ничего путного в голову не приходило.
Ожидание нового стука в дверь не давало Владимиру сосредоточиться.
— Ночью стихи воспринимаются более глубоко.
— Мы не разбудим соседей?
— Соседей? — Лида улыбнулась. — Я ваша единственная соседка. Старый ворчун Двориков уехал сегодня вечером. — Двориков жил в номере напротив. — А кроме того, вам бы следовало знать — мои стихи не выкрикивают с эстрады, их шепчут в интимной обстановке. На ухо.
— Лида…
— Володя, перестаньте стоять столбом. Для начала погасите верхний свет. Зажгите настольную лампу. Налейте мне чего-нибудь выпить. Если нет ничего экзотического — можно немного водки. Только обязательно со льдом.
«Ну что, дружок? Давно тобой не командовали? — внутренне усмехнулся Фризе. — Поделом. Нечего улыбаться каждой встречной дуре!»
— Такой экзотический напиток, как бурбон, вас устроит?
— Бурбон? Что это? Французский коньяк?
— Виски из Америки.
— Ну… Если со льдом…
— Со льдом, со льдом.
— Отлично. Нам пора уже выпить на брудершафт.
Фризе на мгновение замер. Злые обидные слова, готовые сорваться с языка, вихрем пронеслись в голове. Но не сорвались. «А почему, черт возьми, я должен выпроваживать эту симпатичную дуреху? — подумал он, теплея душой. — Ради того, чтобы услышать от другой то, что мне уже известно? Расскажет об этом завтра. А право на личную жизнь я, в конце концов, имею? Я и так за последнюю неделю оттолкнул от себя двух женщин. И между прочим, красивых».
Ирочка в дверь так и не постучала. Минут через пятнадцать Владимир вышел на балкон, взглянул на окна ее номера. Они были темные. Фризе совсем успокоился.
Бурбон не произвел на гостью никакого впечатления.
— По-моему, попахивает парфюмерией? Нет?
— Налить водки?
— Хочешь меня споить? — улыбнулась Лида и расстегнула пуговицу на его рубашке. Затем еще одну. Провела теплой мягкой ладонью по груди. — Нет, Володя. Не хочу ни водки, ни бурбона. Почитать стихи?
Этого момента Фризе боялся. Боялся, что стихи ему не понравятся и разрушат неожиданно пробудившуюся нежность.
Но Лида не стала читать свои стихи. С необыкновенной теплотой и проникновенностью она шептала ему:
В густой траве пропаду с головой,
В тихий дом войду не стучась,
Обнимет рукой, обовьет косой
И, статная, скажет.
Здравствуй, князь.
Вот здесь у меня куст белых роз,
Вот здесь вчера повилика вилась.
Где был-пропадал? Что за весть принес?
Кто любит, не любит, кто гонит нас?
Фризе обнял ее, стал целовать лоб, глаза, щеки. И почувствовал, что его гостья плачет.
— Мы так не договаривались, котенок, — сказал он ласково. И добился только того, что слезы побежали ручьем. — Нас кто-то обидел?
— Володя, почему люди живут с закрытой душой? Почему?
— Рудиментарное сознание. Не забудь — человек вышел из моря. И когда-то был морским коньком. В опасные мгновения прятал голову под скалой.
— Правда? — В голосе Лиды прозвучало такое простодушное удивление, что Фризе рассмеялся:
— Правда. Так кто обидел знаменитую поэтессу?
— Меня все время обижают.
— Не придумывай.
— Да нет. Я не придумываю. — Лида вздохнула и снова взялась расстегивать пуговицы на рубашке Владимира. Сказала со смешком: — Я сейчас пожалела, что у меня под халатом ничего не надето. Ты бы тоже долго расстегивал пуговицы на моей блузке, потом «молнию» на юбке, потом застежки на лифчике, потом…
— Предпочитаю, когда женщина раздевается сама.
— Фу! — Лида отпрянула от него. — Как можно жить без романтики?
— Не живу. Прозябаю, — с готовностью согласился Фризе. И поежился, вспоминая дни, проведенные среди бомжей.
— Я как увидела тебя, подумала: заносчивый столичный пижон.
— А потом?
— Разглядела глаза. Они у тебя добрые. И не клеился ко мне. Знаешь, Володя, натерпелась я от мужиков. — Лида рассказывала, а сама продолжала медленно, шаг за шагом, раздевать Фризе. — Даже когда в Союз писателей принимали. Я была совсем молодая. И красивая.
— Ты и сейчас молодая и красивая.
— Ладно тебе! Ты мне нравишься и без комплиментов. Так вот, приехала в Москву, на Всесоюзное совещание молодых писателей. Была первым кандидатом на прием в Союз, — рассказывала Лида с гордостью. — Жили мы в гостинице «Россия». И позвонил мне секретарь Союза. Такой слатенький и гладенький. Детской литературой занимался. Пригласил к себе в номер. Сказал: придешь — завтра получишь членский билет.
— Пошла?
— Посоветовала засунуть билет… Сам знаешь куда. А через день нам эти билеты вручил Михалков. Оказывается, решение о приеме в Союз было уже принято, когда слатенький меня в гости приглашал.
— Как же его зовут?
— Зачем тебе? Он уже давно не секретарь.
— Родина должна знать своих «героев».
— Узнай. Его фамилия Алексинский.
О писателе с такой фамилией Фризе ничего не знал. Но он мало читал современную литературу.
— Аминь! Забудем героев. Займемся героинями, — весело сказал он. И развязал поясок на ярком халате своей гостьи.
* * *
Утром Фризе проснулся от энергичного стука в дверь. В этом Доме так никогда не стучали. Если приходила дежурная позвать к телефону или кто-то из знакомых — пригласить на прогулку, стучали осторожно, словно боялись нарушить покой. А не дождавшись отклика, тут же уходили.
Сейчас стучали громко и настойчиво. И уходить не собирались.
Владимир осторожно, стараясь не разбудить Лиду, поднялся с кровати, накинул первое, что попалось ему под руку, — яркий Лидии халат.