— Я рада, что вы так хорошо знаете меня, — кивнула Анна, — и потому надеюсь, что для вас не станет неожиданностью все, что я скажу вам сейчас.
— Слушаю вас, Анастасия Петровна, и наивнимательнейшим образом, — сердечно улыбнулся ей «барон». Он снова предложил ей при сесть на скамейку в беседке, но Анна отказалась. И они так и остались стоять друг против друга — ни дать, ни взять дуэлянты на заре.
— Полагаю, вы поняли, что я приехала одна и раньше, чем обещала, не случайно, — начала Анна, и «барон» кивнул ей. — Так вот, «господин барон», я хочу предложить вам сделку и решить, принять ее условия или нет, вы должны будете тотчас же, ибо, как только в имении появится поверенный в делах моей семьи, вы уже ничего не сможете изменить.
— Вы угрожаете мне? — не без иронии осведомился молодой человек, и глаза его недобро сверкнули.
— Я пытаюсь договориться, — промолвила Анна. — Ради спасения жизни одного из близких мне людей. Я и так слишком многих уже потеряла.
— Не понимаю, о чем… то есть о ком идет речь, — пожал плечами «барон».
— Говорю о Никите Воронове, нашем управляющем, подло обвиненном в поджоге имения семьи моего отца…
— И в убийстве, — со знанием дела добавил ее собеседник, прерывая Анну.
— И в убийстве, — кивнула она, и «барон» понял, что Анна — знает. А потому нахмурился и сказал:
— Только ведь я не судья, лишь он, единственный, вправе решать, кто виновен, а кто — нет.
— Но вы — именно вы способны помочь ему понять так ли это. — Анна с вызовом посмотрела на молодого человека и поняла, что ему было непросто выдержать ее взгляд. — Мои условия таковы: вы под присягой даете показания, что княгиня Мария Алексеевна Долгорукая призналась вам, что собственноручно убила своего супруга, моего отца князя Петра Михайловича Долгорукого, а потом подожгла имение, чтобы замести следы своего подлого преступления.
— Ее не осудят, — усмехнулся «барон», — княгиня больна, невменяема.
— Но ее навсегда поместят туда, откуда она уже никогда не выйдет и больше не сможет приносить горя близким мне людям, — воскликнула Анна, невольно выдавая то напряжение, которое владело ею.
— Вы так сильно ненавидите княгиню, что предлагаете мне оклеветать несчастную? — не без иронии спросил «барон», заметив эту брешь в ее поведении.
— Я всего лишь предлагаю вам сказать правду и назвать истинного виновника трагедии в Двугорском, — быстро ответила Анна, не позволяя ему перехватить инициативу в разговоре. — И не стоит убеждать меня в том, что вы ничего не знаете. У меня есть свидетель и при необходимости он даст соответствующие показания.
— Это Никита-то? — тихо рассмеялся «барон». — Да кто ему поверит!
— Не только, — покачала головой Анна, она решила побить «самозванца» его же оружием. — Мой отец давно не доверял Марии Алексеевне и следил за нею…
— Вы хотите сказать, что нас… что ее еще кто-то видел? — побледнел ее собеседник. — Нет-нет, вы блефуете!
— Вы очень хотите это проверить? — усмехнулась Анна и добавила, понимая, что «барон» проговорился, подтвердив ее подозрения относительно его участия и в смерти того самого сыщика, которого нанял князь Петр. — Кстати, что вы подразумевали под словами «еще кто-то»? Вы имели в виду кого-то конкретного?
— Я… — на мгновение растерялся молодой человек, — я просто неправильно выразился, но мы отвлеклись… Итак, каковы ваши предложения?
— Все очень просто, — промолвила Анна, снова посмотрев ему прямо в глаза. — Вы отказываетесь от денег за сданный в аренду петербургский дом моей семьи, и эти средства пойдут на восстановление старого имения Долгоруких, как временного жилища в летнее время для моих сестер и детей Елизаветы Петровны и князя Андрея. Вы возвращаете всех проданных дворовых и соглашаетесь с моим присутствием в этом доме в любое удобное для меня время…
— Это все я — вам? — с заметной вибрацией в голосе зло спросил «барон». — А мне — что?
— Я оставляю вам имение семьи Корфов с условием раздела дохода от угодий по принципу пятьдесят на пятьдесят, с тем, чтобы эта вторая часть пошла в качестве содержания для мо их детей. Но владеть домом и всем имуществом, равно как и находящимися в нем ценными вещами, будете вы, — сказала Анна.
— А вы не слишком много запросили? — вскинулся ее собеседник.
— Я сделала вам предложение, — ответила ему Анна. — Думайте, но помните при этом, как только Викентий Арсеньевич в присутствии свидетелей объявит содержание документа, который он везет с собой, вы уже ничего не сможете изменить.
— Это похоже на ультиматум, — процедил сквозь зубы «барон».
— Называйте, как пожелаете, — кивнула Анна, — но принять решение вам все же придется и — как можно скорее…
Она не договорила — из леса выскочил встревоженный Карл Модестович и закричал:
— Едут, едут! Поверенный и с ним двое приставов!
Увидев в беседке Анну, Шулер на мгновение потерял дар речи, а потом принялся жестами объяснять хозяину, что дело — дрянь.
— Я не знаю, какую игру вы затеяли, баронесса, — с угрозой в голосе произнес «барон», — но я еще разгадаю ее правила, и тогда мы сразимся с вами по-настоящему.
Уходя, он еще раз недобро сверкнул в ее сторону потемневшими от злобы глазами и быстро удалился по направлению к дому вслед за побежавшим вперед Карлом Модестовичем. И тогда Анна позволила себе присесть — ноги не держали ее.
Конечно, она шла ва-банк, но другого выхода у нее не было. Сейчас во что бы то ни стало, Анна стремилась добиться освобождения Никиты и запутать след, убедив «барона», что ее волнует месть Долгорукой, а не его происхождение. Конечно, она сильно рисковала, приоткрывая карты, но все же, припоминая сейчас весь разговор, могла утверждать, что — лишь ненамного. Она намекнула «барону», что знает больше, чем говорит, и вместе с тем оставила его в уверенности, что на самом деле блефовала. Теперь надо было только дождаться разрешения этой ситуации, и Анна, глубоко вздохнув и успокоившись, вернулась в имение. А букетик фиалок так и остался лежать на скамейке в беседке…
Дальнейшие события развивались с немыслимой быстротой. Приехавший, как обещал с утра пораньше, Саввинов уже собрался было огласить полученный из канцелярии его императорского величества указ о наделении Анны всеми гражданскими и прочими полномочиями, как «барон» остановил его и, обращаясь к Анне, сказал:
— Я согласен.
Ничего не понявшему адвокату Анна сказала, что специально приехала в имение прежде него, чтобы обсудить со своим новым родственником возможное соглашение.
— Какое соглашение? — растерялся поверенный, ведь речь шла о полной передаче Анне всего имущества семьи. — Зачем? Для чего?
— На то возникли причины, — уклонилась от объяснений Анна, попросив у Викентия Арсеньевича извинения за своеволие и пообещав все объяснить, пока «господин барон» проследует в уезд, дабы оформить все прежде оговоренные с нею бумаги.
— Какие бумаги? — не мог успокоиться Саввинов, но Анна только покачала головой, глядя на «барона», пока тот, наконец, не решился и не вышел из кабинета, где они все находились, вместе с приставами, которым Анна поручила со провождать его сиятельство к уездному судье.
К возвращению «барона» Анна вкратце рассказала адвокату суть своих договоренностей с ним, и Викентий Арсеньевич вместе с сопровождавшим его помощником составили к этому моменту договор, который все тут же и подписали. А приставы поднялись за собиравшейся спуститься к завтраку княгиней и силой вывели ее из дома. Долгорукая кричала страшно и яростно вырывалась из рук служителей порядка, взывая к тому, кто только что предал ее. Она обещала отомстить и все вспоминала какую-то тайну, но по спокойному лицу «барона» Анна поняла — Долгорукая ничего не знает и просто выдает желаемое за действительное. И все же на всякий случай он попросил приставов остановиться и, словно фокусник извлек откуда-то шприц и быстро сделал княгине укол, после чего та вскоре обмякла и стала тихой и податливой, и ее увели уже без малейшего сопротивления.
— Вот уж не предполагал у вас навыки эскулапа, — развел руками обомлевший от увиденного Саввинов, а Анна взяла этот случай себе на заметку — быть может, он приведет ее к разгадке тайны «барона Корфа».
— Мне многому пришлось научиться в жизни, пока я не узнал, кто я и чьим сыном являюсь, — уклончиво ответил тот, отворачиваясь от увлекаемой приставами из дома Долгорукой. — Итак, мы подписали договор, а я выполнил свою часть соглашения. Вы можете отправляться в уезд и забрать своего управляющего. Он свободен.
— Вы — тоже, — тихо сказала Анна.
— Это должно еще что-то значить, кроме того, что вы впредь не побеспокоите меня? — «Барон» с вызовом вскинулся на нее, но Анна сделала вид, что не поняла его намека.
— В дальнейшем все дела по выполнению вами взятых на себя по договору обязательств будет вести Викентий Арсеньевич либо его помощник, — кивнула Анна, — а пока примите наши извинения за доставленные неудобства. Всего вам доброго и — приятного аппетита…
В Петербург они вернулись к обеду. Татьяна тут же увлекла спасенного Никиту за собой, а Анна, поблагодарив Саввинова за помощь, категорически воспротивилась дальнейшим объяснением с адвокатом.
— Я чувствую, что вы далеко не все рассказали мне, Анастасия Петровна, — с обидой сказал ей Саввинов, — и потому на будущее я очень желал бы предостеречь вас от других столь же необдуманных шагов.
— Не волнуйтесь, Викентий Арсеньевич, — успокоила его Анна. — Если я затею еще что-либо подобное, то непременно прежде посоветуюсь с вами. Обещаю вам.
Она видела — старик ей не поверил и вздохнул, покачав головой. Потом Анна проводила адвоката до экипажа, где ждал его помощник, и они уехали.
— Что ты намерена предпринять дальше? — спросила Лиза, единственный человек, которому Анна открыла все. — Собираешься разоблачить его?
— Да, — кивнула та, — но сначала я хотела бы выполнить еще одно, данное самой себе обещание…
И Анна отправилась в Зимний.
Навестив Марию, она сказала, что с гордостью принимает предложение служить при ее дворе, но попросила отсрочку для своего представления, дабы завершить одно важное семейное дело, и Мария, обрадованная ее решением, согласилась. После этой встречи Анна попросила одну из фрейлин отвести ее к Натали.
— Мне казалось, мы с вами в расчете, баронесса, — не очень вежливо встретила ее Репнина — она нервно поглядывала на часы, стоявшие на комоде.
— Смею предположить, вы торопитесь на встречу с Его высочеством? — смело спросила Анна.
— Да какое вы имеете право допрашивать меня?! — воскликнула княжна и попыталась было уйти, но Анна преградила ей дорогу к двери.
— Натали! Прошу вас, умоляю, выслушайте! — с не меньшей горячностью отвечала ей Анна. — Без сомнения, я не могу, не имею права вам мешать, но я всего лишь хочу спросить вас. Спросить о той, кому ваш поступок доставляет такую боль и чью душу терзает, точно огненной пыткой. Думаете ли вы о ней? Помните ли? Знаете ли, что, будучи не в силах долее превозмогать страдания, наносимые ее сердцу, она скрывает от него то, что носит под сердцем его ребенка? Она настолько горда и благородна, что не спешит прервать счастливые минуты вашего единения с Его высочеством счастливой для Него вестью, и до сих пор только я одна знала об этом.
— Мария беременна? — вздрогнула Репнина.
— Да, и лишь вы способны внести покой в жизнь той, кто снова готовится стать матерью, — сказала Анна.
— Не понимаю, причем здесь я? — Княжна быстро взяла себя в руки и пыталась выглядеть независимой и искреннее удивленной. — То, что вы мне сообщили, — прекрасная новость для всех при дворе, уверена, Александр Николаевич немедленно поспешит разделить эту радость с супругой.
— Чтобы потом опять вернуться к вам? — прямо спросила ее Анна.
— Ваша непосредственность убийственна! — вскричала Наташа. — Что вы хотите от меня? Чего добиваетесь?
— Всегда — только одного: мира и покоя в семье. И вас призываю содействовать восстановлению равновесия в отношениях известной вам супружеской четы. — Анна говорила с Репниной открыто и так страстно, что Репнина невольно отвела взгляд от ее лица. — Хотите, я встану перед вами на колени за нее? Уверена, если бы Мария была простой женщиной, она бросилась бы к вашим ногам и стала просить вас вернуть ей горячо любимого мужа. Но венец, что уже дан ей, и тот, что ей еще предстоит, не позволяют ее высочеству смирить свою гордость. И, сознавая это, я готова сделать это за нее…
— Что вы делаете! — вскричала Наташа, удерживая Анну, которая пыталась опуститься перед нею на колени. — Остановитесь, Анна, я не могу больше этого выносить!..
— А вы думаете, ей легко? — гневно спросила Анна и почувствовала, что удар пришелся в цель. Наташа как-то вдруг ослабела и затихла.
Ее молчание длилось какое-то время, показавшееся Анне вечностью, но потом Репнина решительным жестом отстранила Анну от двери и открыла ее.
— Так вы ничего не скажете мне? — вслед ей промолвила Анна.
— Если я и решусь сказать то, что вы от меня ждете, то только тем, во имя кого вы и пришли сюда, — прошептала Наташа и под звук пробивших курантов вышла из комнаты.
Анна не знала, удалось ли ей достучаться до сердца княжны Репниной, — она возвращалась из дворца с тяжелым чувством. И все же надежда не покидала ее — Анна слишком хорошо знала Наташу: известие о ребенке, которого ждет Мария, должно было уж если не остановить, то хотя бы заставить ее задуматься. А это — уже первый шаг к пробуждению и покаянию.
ЧАСТЬ 2
ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ
Глава 1
Материнское сердце
И, как ни порвался Никита ехать с нею, Анна категорически велела ему оставаться у Репниных — отдохнуть и залечить раны, а сама попросила заложить для нее карету — до Северска, где в женском монастыре жила теперь Сычиха.
Конечно, путь ей предстоял неблизкий и тяжелый — монастырь изначально строился в стороне от северного тракта и поморских деревень, но трудности Анну не пугали, а спутник, даже самый родной и ненавязчивый, стал бы ей просто в тягость. Уже не впервые Анна ловила себя на мысли о том, что хотела бы на время остаться одна. Напряжение, в. котором она пребывала все эти дни после возвращения в Петербург, начинало сказываться. Анна чувствовала утомление и чрезмерное волнение от повторяющихся при встречах с прежними знакомыми вопросов: она устала от объяснений и секретов, которые не могла пока доверить никому, кроме Лизы, но и ее следовало больше оберегать, и поэтому основной груз невысказанного ложился всей тяжестью на плечи Анны. И даже то отдохновение, что приносило ей общение с детьми, не спасало, как прежде, — Анна недомогала от желания забыться, но тревога, поселившаяся в ней вместе с неразгаданной пока тайной «барона Корфа», не оставляла ее. И даже Варвара как-то потихоньку нашептала Анне, что уж и Катенька жаловалась перед сном иконке по секрету на мамочку, которая стала какая-то грустная и заколдованная: смотрит, словно на тебя, а сама — далеко-далеко.
Анна понимала — ей следовало поскорее разрешить загадку «барона», иначе та могла стать навязчивой идеей, бесконечным сюжетом, способным разрушить ее жизнь. И поэтому она, не терпя возражений, быстро собралась, отрешившись ото всех уговоров, поблагодарив сердечно старую няньку с Татьяной за собранный в дорогу туесок, Репниных — за заботу о детях, и, расцеловав на прощание Ванечку с Катенькой да Лизу, выехала поутру из Петербурга аккурат третьего дня после памятного договора в Двугорском.
Анна торопилась и спрашивала себя — не бежит ли она? И боялась ответить себе, потому как испытывала муку накопившихся в ее душе слез по отцу, по Владимиру, по утраченному покою, выплакать которые ей было и некогда, и некстати. Анна даже о Лизе не успевала погоревать — слишком наивными оказались мечты Викентия Арсеньевича об освобождении ее от доспехов воительницы. И в который раз пришла Анне в голову мысль о чьем-то недобром глазе и темной душе, что насылала на нее дурные ветра и проклятья….