– Лена, ты не завидуй.
– Что вы, мы ей не завидуем, уж она-то это все заслужила. Да, еще когда о дочке она рассказывала, упомянула, что отчество ей дала Вячеславовна, как того ее парня звали, первого.
– Да, все у нее хорошо, а ребенок все-таки без отца. А про личную жизнь свою она не говорила, никого у нее нет?
– Про это не говорила, а я ей не сказала, что с Рубцовым работаю, как-то неудобно мне было, если бы она сама спросила, а так, при всех...
– Так по твоим рассказам выходит, что он ей не нужен, так зачем про это говорить?
Да-а, – протянула Надежда, – вот как человек раскрывается, недаром он мне не нравился.
Тут она решила сменить тему:
– А что это ты такая, не в себе немножко, из-за этой истории? А я думала, у тебя какая-нибудь романтическая встреча вчера произошла?
Леночка Костикова была из интеллигентной семьи, поэтому Надежде в разговоре не надо было подстраиваться под нее, спокойно можно было употреблять выражения «молодой человек», а не «хахаль», «родители», а не «предки», и так далее, в этих случаях Лена не глядела на Надежду как на ископаемое. Сейчас Лена смущенно улыбнулась.
– Ну не знаю, можно ли это назвать романтической встречей, только вчера, когда засиделись мы все допоздна, выпили там, конечно, приехал за Ольгой этот парень, Юра, шофер. Мы все в машину набились, он по очереди всех развез по домам, а меня самую последнюю. А мне что-то в машине нехорошо стало, пить надо меньше, это точно, что-то я так расстроилась, у всех жизнь какая-то интересная. У Ольги – работа, деньги опять же, в Италию она собирается, девчонки почти все замужем, дети у них, а тут сидишь и никакой перспективы.
– У тебя что, никого нет?
– Да есть у меня, – с досадой ответила Лена, – из института еще, из параллельной группы, четыре года уже встречаемся, в отпуск вместе ездим, но какой-то он... Я все думаю, бросить его, что ли.
– Бросать не надо, а замуж ни за что не выходи. Лучше заведи себе кого-нибудь другого. Что ты про шофера Юру там рассказывала?
– Вы, Надежда Николаевна, прямо как Полякова, все знаете. В общем, расстроилась я, сижу в машине и плачу, как дура.
Слово за слово, разговорились мы с ним, я все ему и рассказала, как мне невесело.
Домой приехали, я по дороге протрезвела, стало так стыдно, скорей бы он уехал, думаю. Простились так холодно, я скорей домой, от родителей влетело, что так поздно.
Тоже еще проблема, я уже взрослая, а они все как с маленькой со мной обращаются.
Наутро выхожу я из дома, на работу уже опаздываю, смотрю – иномарка стоит, и Юра этот выскакивает, мне, как Ольге, дверцу открывает, садись, мол. Я рассердилась, говорю, я тебе не коммерческий директор, перед ней расшаркивайся, а я и на метро доеду. И главное, плохо помню, что я ему вчера наболтала, и от этого еще больше злюсь. А он так посмотрел на меня, обиделся, наверное, и говорит: я, говорит, ночь не спал, все про тебя думал, какая красивая девушка и так в жизни не везет, я с тобой хотел по-хорошему поговорить, а ты грубишь. Ну мне тут стыдно стало, я извинилась, а он говорит, садись быстро в машину, я и так уже из-за тебя на работу опаздываю. Вот и довез меня лихо на иномарке-то, телефон записал и умчался, так что какая там романтика!
– Ну ладно, поживем – увидим!
Обед кончился, Полякова вернулась с просушенной шапкой на голове. От горячего воздуха песец встал дыбом, как будто встретил там у себя в тундре полярного медведя.
Увидев Полякову в таком виде, дамы онемели, вошедший Сан Саныч успел скрыть улыбку и проскользнуть в кабинет, зато неделикатный Валя Голубев, забежавший на минутку стрельнуть у Надежды деньжат до получки, так и покатился со смеху.
– Ну, Татьяна, теперь тебе в этой шапке в общественный транспорт нипочем не влезть. Тебе надо только в такси ездить, и не в простом, а как в Лондоне, в специальном, там все рассчитано, чтобы мужской цилиндр влезал, как раз вчера по телевизору показывали.
Представив Полякову в этой шапке, садящуюся в лондонское такси, все откровенно заржали, даже из кабинета послышались подозрительные звуки, там Сан Саныч боролся с хохотом в одиночку. При всем своем отношении к Поляковой, Надежда с детства не терпела, когда все на одного, поэтому она пригрозила Вальке, что не даст денег, он сразу угомонился, а за ним и остальные. Песца причесали железной расческой, и он успокоился.
После работы Сан Саныч поехал домой, а Надежда, неожиданно получив свободный вечер, решила пройтись по Суворовскому и буквально на углу ее окликнули. Оглянувшись, она едва узнала школьную не то чтобы приятельницу, а так, соученицу, Люсю Поливанову. Их школа, вот она, рядом, считалась англо-математической. В те давние времена еще не было никаких гимназий, а престижными считались языковые школы. И в этой школе, расположенной в таком месте, прямо у Смольного, училось много детей высокопоставленных чиновников. В старшие, математические классы детей набирали по способностям, а в английские, в основном, по блату. Надежда, как дочь обычных родителей, училась, естественно, в математическом классе. А Люся была дочерью зампредгорисполкома, который в те времена шел в гору, был довольно известен и делал большую карьеру. Люська рассказывала, что они собираются переезжать в особняк, а в этом доме на Тверской живут только до лета, пока она не закончит школу. Способностей у Люськи было немного, она ленилась, заканчивала школу на «тройки», но тем не менее собиралась поступать в университет на шведское отделение филфака. Надежда вспомнила, как девчонки из английского класса сплетничали, что на шведское обычному человеку невозможно поступить, учись он хоть на шестерки, а Люську вот берут с «тройками» из-за папы. И Люся поступила бы в университет, если бы не случилось несчастье: ее отец попал в автокатастрофу и умер в больнице через три дня, как раз в мае месяце.
Тогда говорили всякое об этой катастрофе: что будто бы она не случайна, что все подстроено и так далее. Надежда по молодости лет в то время политикой не интересовалась, да и теперь не очень-то интересуется. А у Люси жизнь круто изменилась.
В первое время после шока от внезапной смерти отца она заболела, и ни о каком поступлении в университет не могло быть и речи. А через год все связи были утеряны, немолодая вдова с некрасивой дочерью уже никому не были нужны, и Люся смогла поступить только не то в библиотечный, не то в текстильный, Надежда точно не помнила.
Конечно, квартиру в престижном доме на углу Тверской им оставили и от спецмагазинов не открепили, и даже нашли вдове работу в Смольном, где-то в секторе учета, конечно, простым сотрудником, потому что специальности у нее не было никакой, но тем не менее и Люся, и ее мать считали себя незаслуженно обойденными судьбой. Действительно, и удобная трехкомнатная квартира с высокими потолками и огромной кухней; и возможность посещать два раза в месяц специальные магазины, где покупать вещи и продукты хорошего качества и недорого; и возможность не толкаться целый час в душном общественном транспорте, а ходить на работу пешком, да не в какую-то задрипанную жилконтору, а в Смольный, все, что простой, обычный человек считал бы наивысшей удачей, – все это не приносило Люсиной матери никакой радости, потому что в мыслях своих она видела себя въезжающей на ЗИЛе в ворота собственного особняка и охранника, склоняющегося в почтительном поклоне. Поэтому и на работе в секторе учета, где ожидали увидеть безутешную вдову, благодарную за каждую оказываемую милость, а видели каждый день царственно вплывающую начальственную даму, глядящую свысока на всех и вся, долго не стали ее терпеть и уволили, придравшись к пустяку. Пришлось Люсиной матери устраиваться на работу как все, и она после долгих поисков и опять-таки по знакомству поступила в Надеждин институт секретаршей. Надежда встречала ее в коридоре, передавала привет Люсе и узнавала новости. В эти годы Люся ненадолго вышла замуж, но неудачно, потом вернулась к матери, и они так и жили вдвоем в той же квартире в доме на Тверской.
Теперь Люська жутко растолстела, одета была в пальто на синтепоне того серо-буророзового цвета, который приобретают фламинго в зоопарке, когда у них в организме начинает не хватать розового пигмента, но глядела приветливо и, похоже. Надежде очень обрадовалась.
– Надя, давай зайдем в «Шоколадницу» тут рядом и поболтаем.
Надежда согласилась просто так, не хотелось обижать Люську. Они зашли, взяли кофе и пирожные, причем Надежда одно, а Люська – два. Надежда не стала задавать провокационные вопросы о работе и личной жизни, по Люськиному виду было ясно, что она не процветает, а спросила о маме.
– А что мама? Она вышла на пенсию давно, больше не работает, сидит целыми днями на лавочке во дворе и все про всех знает.
– Ну и какие новости в вашем дворе?
– Ой, Надя, ты не представляешь, вот недавно в семнадцатой квартире случай произошел. Там двое сейчас живут, муж и жена, сын у них в отъезде, сам-то начальник там, – Люська мотнула головой в сторону Смольного, – а она не работает. Вот как-то днем звонок в квартиру, стоят грузчики. Ваш муж, говорят, такой-то, фамилию я уж тебе не буду называть, над ними и так весь дом смеется, ваш муж, говорят, велел гарнитур забрать из гостиной, через час новую мебель привезут. А мебель они недавно купили, но она, жена-то, чем-то там недовольна была и соседкам жаловалась. Так она, ни слова не говоря, даже мужу на работу не позвонила, всю мебель освободила и отдала. Так и увезли. Часа через три она мужу звонит на работу: «Где мебель?» – «Какая мебель?» Муж как услышал, так и сел на месте. Шуму было! Так все соседи и узнали.
– Так у вас же во дворе милицейский пост?
– А что милиционер? Он видит, стоит фургон, написано «Мебель», хозяйка сама с ними вышла, он и не подумал ничего. Попало ему, конечно, а я считаю: зря.
– Но неужели никаких подозрений у нее не возникло?
– Что ты, Надя! Они же привыкли, что все на дом привозят, вот ничему и не удивляются.
– Ну а мама-то твоя куда смотрела, раз она все время на лавочке сидит?
– А она как раз тогда на почту ушла, потом очень расстраивалась, что такой случай упустила. Надь, давай еще вон тот десерт попробуем?
– Спасибо, Люся, мне лучше просто кофе.
Люська вернулась с десертом и накинулась на взбитые сливки.
– Значит, все в вашем доме по-прежнему, перестройка никак не повлияла.
– Ой, что ты, Надя, конечно, повлияла!
Раньше соседка наша Нина Ивановна, ну, Купцова жена, ты знаешь, про него в газетах часто пишут, так вот, когда она сама работала там, тоже где-то в Смольном, так ее днем обедать домой на черной «Волге» привозили.
Представляешь, от Смольного до нашего дома пешком не дойти! А потом, когда на пенсию она вышла, то каждое утро часов в одиннадцать, мать видела, машина приезжает, шофер поднимается, она выходит, садится – и по магазинам. Конечно, всякие тяжелые вещи, овощи там, картошку, капусту – это он ей сам привозил. А теперь у них там какое-то распоряжение вышло, что нельзя служебную машину для личных целей использовать. Так теперь ее зять, Андрюша, по магазинам возит. Да кстати, он же в вашем НИИ работает.
Надежда насторожилась.
– Это Рубцов, Андрей Рубцов?
– Ну да, Ленка вроде говорила, что она теперь Рубцова. Ленка – это их дочка, Купцовых. Сам-то Николай Степанович весь из себя большой начальник, жена при нем, а у Ленки жизнь не очень-то сложилась. Сначала вышла она замуж за какого-то своего, там у них дачи рядом. Он в Москве учился в МГИМО, а летом на родительской даче отдыхал, там они и... В общем, залетела она, родители их и поженили, чтобы скандала не было, потому что Ленке тогда еще семнадцать лет было. Ну, родила, пока то-се, учиться поступила, потом он свой МГИМО закончил, устроил его отец в Венгрию в торгпредстве работать. Прошло два года, они вернулись раньше срока, вытурили его из торгпредства, пил очень сильно и по пьяному делу что-то там не то сделал, международные осложнения могли быть. Опять его отец устроил на работу, но уже здесь, попроще, потому что отец у него хоть и большая шишка был, но послужной список у сыночка того, не очень. Я про то время не очень хорошо знаю, потому что жили они с Ленкой не здесь, а у тех родителей, там квартира пятикомнатная пустая, потому что отец его, Ленкиного мужа, уехал от греха подальше работать за границу на несколько лет, чтобы здесь с пьяницей-сыночком не возиться. Тут и пошло еще хуже, Ленка потом сама рассказывала. Стал ее муж пить уже совсем по-черному, ничего не могли сделать, а потом и наркотики пошли. Она сначала скрывала, боялась, что его с работы выгонят, а потом уже поздно было. В общем, лет пять тому, как-то летом загулял он на даче, она за ним поехала на машине, повезла его обратно тепленького, и там где-то за городом на перекрестке врезался в их машину молоковоз.
Муж сразу на месте умер, а ее в тяжелом состоянии в больницу, хорошо, что ребенка с ними не было.
Долго она по больницам была, год, наверное, сначала думали, калекой останется," ходить не сможет, все кости у нее переломаны были. Нина Ивановна так плакала, матери жаловалась. А потом ничего, отошла, ходить стала, только бегать не может, ну и конечно, по женской части, детей у нее теперь не может быть, там все перерезано, столько операций человек перенес!
После больницы она дома немножко побыла, а потом устроил ее отец в санаторий какой-то крутой в Ялту. И привезла она из Ялты вот этого Андрюшу.
– Как же отец ей позволил? Без роду, без племени...
– Ой, он очень был недоволен. Но как-то его уговорили. А вообще-то Нина Ивановна ничего не рассказывала, что там у них. Сама знаешь, когда все плохо, то и простые соседи подойдут, чтобы поплакать, а когда все хорошо, то мы им не компания.
А этого Андрюшу они сразу в оборот взяли, да он и сам, видно, старается. Теперь как суббота, так он с утра машину подгонит, машина Ленке куплена, только она теперь после аварии за руль ни в жизнь не сядет.
Он у них теперь и за шофера, и за носильщика, и тещу по магазинам, а они на него только знай покрикивают: Андрей, туда, Андрей, сюда! После работы Ленку то на массаж, то в солярий, у нее процедур много.
Или сына ее, Ленкиного, куда-нибудь везет.
– А как у него с сыном-то отношения?
– Да как тебе сказать? Сама знаешь, какие теперь подростки, а этот еще балованный страшно, дед с бабкой души в нем не чают. Одним словом, золотая молодежь!
Разные слухи по дому ходят. Этот Колька еще все-таки маленький, пятнадцатый год пошел, а про старших рассказывают, что и наркотики у них вовсю в ходу, и оргии они на дачах устраивают, но про это я точно ничего не знаю, врать не буду.
– А на работе Андрей говорит, что машина эта его и так высоко себя ставит.
– Да что ты! У него своего только то, что на нем, да и то в спецмагазине куплено по тещиному пропуску. Да если что случись, он им не угодит, так они его вышвырнут под зад коленом. Ленка это хорошо понимает и помыкает им по-страшному. У нее вообще характер испортился после больницы, да после жизни с тем пьяницей нервы никуда не годятся. Она иногда так кричит, даже у нас через стенку слышно, а у нас стены-то толстые, сама знаешь.
Надежда поднялась со стула, стала прощаться. Они расцеловались с Люськой как задушевные подруги и обещали друг другу не пропадать, а то время идет, все стареют и не надо забывать школьных друзей.
"Да, – думала Надежда, стоя в набитом вагоне метро, – вот и понятно теперь все про тебя, Андрюшенька. Захотелось сладкой безбедной жизни, чтобы все сразу и самого лучшего качества. Наверное, нетрудно было уговорить женщину больную, некрасивую, да уже и не очень молодую, ведь ты вон какой красавец. Однако в постели уж пришлось постараться, чтобы она за тебя замуж захотела. А вот с родителями все не так просто, родители ее тебя насквозь видят. Вот ты и расшибаешься теперь в лепешку, чтобы заслужить милости. Днем перед тещей выслуживаешься, ночью перед женой, да еще пасынок тут, тоже не сахар. И от такой жизни, где ты кругом шестерка, хочется тебе себя почувствовать человеком и с нормальными женщинами пообщаться после твоей-то мымры. Вот и врешь ты на работе девицам, что машина твоя и сам ты весь из себя крутой и богатый, и так далее. Однако женщины не все такие дуры, какими ты их считаешь, не все верят, а вот одна, Марина Киселева, поверила даже не от глупости, а от самонадеянности. Девчонка молодая, опыта жизненного никакого, а гонору – ох! Решила, что сама во всем разберется, ей бы поспрашивать у людей, поинтересоваться, бабы бы ей все быстренько рассказали про его амурные похождения, мы же в НИИ живем, как в большой деревне, ничего не скроешь, одна большая дружная семья, если можно Так выразиться, все про всех все знают. Так нет, она решила, что Рубцов – это ее шанс, и никак нельзя его упустить. Тут случайно ребенок получился, она и решила этим Рубцова подстегнуть. Что уж она ему наговорила? Девица отчаянная, может, грозила, что сама к его жене пойдет и все расскажет.