— Спокойной ночи, Билли.
Чарли пригласил Теда на встречу с его новой «приятельницей», как он назвал её. В воскресенье днём он устраивал приём с коктейлями и хотел, чтобы Тед появился на нём. Он был не в том настроении, чтобы вкушать привычный набор Чарли — колбасу по-болонски с печеньями от «Ритца», но отвлечься ему было больше нечем. Билли днём пошёл в гости к своему приятелю, и Тед решил отправиться к Чарли, зная, что вокруг будет столько стоматологов — приятелей хозяина, что если у него в зубах за стрянет кусок колбасы, то он тут же получит кучу квалифицированных советов.
Чарли встретил его в классическом наряде холостяка — блейзере свободного покроя, с шарфиком на шее. Он провёл Теда мимо своих дантистов, которые пытались танцевать медленный фокстрот с молодыми женщинами, совершая ритуал обольщения, который был явно неуместен в воскресенье днём в жарком помещении. У стоики, за которой расположился Чарли с бокалом белого вина, ливерной колбасой и набором печенья от «Ритца», он представил его высокой темпераментной женщине:
— Это моя приятельница. Сандра Бентли — Тед Крамер.
— Чарли рассказывал мне о вас, Тед. Как здорово вы играете с детьми на площадке.
— Это уж точно. Король качелей.
Он попытался выдавить из себя улыбку — старина Чарли обязательно найдёт какую-нибудь потрясающую женщину, зная, что она произведёт на него впечатление. Извинившись, Чарли побежал открывать двери, в которые кто-то позвонил, и Сандра словно прочитала его мысли:
— Он не очень умён, наш Чарли. Но он предельно искренен.
— Да, он такой. Он хороший человек.
Женщина казалась очень юной; вокруг кишели зубные врачи, и он не испытывал никакого желания что-то узнавать об отношениях Чарли с Сандрой, например о выполнении Чарли её очень сложной и дорогостоящей работы, что говорило о его циничной подозрительности. Извинившись, он удалился в ванную комнату и там, не зная, чем заняться, вымыл лицо. Выйдя оттуда, он прислонился к стене, наблюдая за парами, которые танцевали в середине дня «Пчёлку рано поутру». Женщина с сексуальной внешностью, в простой рубашке и джинсах, лет под тридцать, что делало её едва ли не самой старой среди присутствующих, остановилась рядом с Тедом.
— К какой части этого семейства вы принадлежите?
— спросила она.
Ба-ба-ба. Типичные разговоры на таких сборищах. Стоит ему только вступить в беседу, и потянется нескончаемая череда пустых реплик.
— Я отец его дворецкого.
Ответ, конечно глупый, но женщина всё равно рассмеялась.
— Вы тоже стоматолог? — спросила она.
— Нет, я пациент.
Снова смех.
Сандра подцепила Чарли под руку и что-то доверительно нашёптывала ему в ухо. Может быть, она в самом деле увлечена им. Во всяком случае, к услугам Чарли были все Сандры этого города, он мог вставлять им зубы бесплатно или за деньги, он мог устраивать такие приёмы. Тед никогда не устраивал по воскресеньям коктейли, ибо они не доставляли ему никакого удовольствия, и не потому что они ему не нравились, но он должен был бы ориентироваться на интересы своего сына. Примерно через час, который он может посвятить самому себе, он должен позвонить ему. Тед начал мучиться раздвоением личности. Он страдал от необходимости пребывания тут и от того, что ему придётся скоро уходить.
— Я говорю, что вы за пациент — зубной или головной?
— Зубной или головной? Неплохо. В сущности, я продаю место под рекламу. Послушайте, в моём распоряжении всего только час. Сомневаюсь, чтобы мы до чего-нибудь договорились за час.
— Но что должно случиться? Вы что, наркоман? Или надо прогуливать собачку?
— Вы очень симпатичная особа, но я должен идти.
Попрощавшись с Сандрой и Чарли, он пошёл звонить Билли. Он сомневался, что его привязанность к сыну носит более сильный характер, чем у любого отца-одиночки, во всяком случае больше, чем у Тельмы. Но, конечно же, она была сильнее, чем у любого из его знакомых, потому что все разведённые отцы, которых ему доводилось встречать, оставляли детей матерям. Когда он привёл Билли домой, мальчик был просто в эмоциональном ступоре от усталости и внезапного похолодания на улице; за обедом он съел только пирожок.
— Больше ничего не хочу. Его делают из яиц. Я видел по телевизору. — Затем он стал плакать, потому что три дня тому назад потерял какую-то детальку от Бэтмэна и, наконец, перед сном раскашлялся от лекарства, обрызгав свою пижамку. Тед так и не мог решить вопрос, стоит ли включать в программу борьбы за своего сына составление списка всех «за» и «против», но поскольку его адвокат был убеждён, что такой подход поможет внести ясность в положение дел, он, взяв листик и ручку, решил посмотреть, куда его может завести такой список.
«Потеря свободы» была первой причиной, по которой он мог бы не оставлять у себя Билли. Вокруг него веселились тысячи разведённых мужчин — взять, например, Чарли, который лишь в конце недели страстно ждал часов встречи с ребёнком, — мужчин, которые могли приходить с работы в любое время и спать в любой постели, которая им приглянулась.
«Сон», к проблеме которого он отнёсся без большой серьёзности, был следующей строчкой. Без Билли он сможет проститься с полной, безраздельной занятостью, спать по воскресеньям до девяти часов, может быть, даже до половины десятого.
«Деньги». Вёз сомнения, придётся их давать Джоанне на содержание ребёнка. Но, скорее всего, он ещё оспорит, должен ли содержать её домработницу. Но он прикинул, что в любом случае ему придётся выкладывать меньше, чем сегодня, когда он единственный добытчик.
«Личная жизнь». Она у него никак не складывалась, и в глубине души он понимал, что не может винить в этом Билли. Тед понимал, что ему самому не просто устанавливать отношения с людьми. Но не меньше трудностей доставляет и необходимость постоянно присутствовать при Билли.
«Эмоциональная независимость». Они с Тельмой обсуждали эту проблему — как одинокие родители используют своих детей в качестве объяснения, почему они теряют способность общаться легко и раскованно. Конечно, в какой-то мере она присутствует, хотя бы потому, что живёшь по соседству с другими людьми.
«Польза для Билли». Он может быть со своей матерью, как и большинство детей из неполных семей. Когда он подрастёт, ему не придётся ничего объяснять. Он будет жить подобно большинству детей. Ребёнку нужна мать, сказала Гарриет, и мать Билли ждёт его звонка.
Когда же он приступил к перечислению причин, по которым должен оставить у себя Билли, поток мыслей заметно иссяк.
«С точки зрения профессии», — стал писать он для начала. Тед не сомневался, что заботы о Билли повышают у него уровень чувства ответственности, что способствует успешной работе.
Он попытался придумать что-то ещё и не смог. Ему ничего не приходило в голову. Он не мог сформулировать больше ни одной идеи, по которой Билли должен оставаться у него. Ну ни одной. Ничего толкового. Одни эмоции. Часы, которые они проводили вместе, долгие утомительные часы полной близости, которые они проводили бок о бок. Как он пытался привести в порядок их совместную жизнь после ухода Джоанны. Как они вдвоём преодолевали все сложности. Разные смешные случаи. Трудности. Его рана. Болезни и пиццы. Та часть его жизни, которая по-своему была отдана только этому мальчику.
И теперь он часть моей жизни. И я люблю его.
Взяв лист, Тед скомкал его. И тут он начал плакать. Он так давно не знал, что такое слёзы, что они изумили его. Он забыл, что это такое. Но он не мог остановиться. Я не отдам тебя… я не отдам тебя… я не отдам тебя…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Адвокат попросил Теда припомнить тех, кто мог бы в суде засвидетельствовать его порядочность и подтвердить, что он прекрасно справляется с ролью отца. Он сообщил Джоанне о своём решении, и теперь оставалось только ждать, рискнёт ли она в самом деле обратиться в суд, чтобы получить права на ребёнка. Он испытал искушение взять его и скрыться. Не вступать в конфликт, и пусть она ищет их, а они с Билли где-то будут вести на природе самую простую жизнь. Но у него не было на примете природы, на которую он хотел бы вернуться, если не считать Сент-Джеймс-парк в Бронксе. Слишком глубоки были его городские корни. Они не смогут жить в черничнике.
Он позвонил ей в теннисный клуб в «Гранд-Сентрал».
— Джоанна, ты можешь говорить?
— Да.
— Я принял решение, Джоанна. Я не собираюсь ни сейчас, ни в будущем, ни в этой, ни в какой другой жизни дать тебевозможность забрать Билли. И ты не сможешь переубедить меня ни словами, ни поступками. Я не отдам его тебе.
— Тед…
— Мы говорим на разных языках. Но, надеюсь, я выразился достаточно ясно.
— Тед, меня нельзя было считать плохой матерью. Просто я не могла больше выносить такую жизнь. И я знаю, что теперь мне многое под силу.
— И просто предоставила нам возможность подождать, пока ты это осознаешь? Ну, ты и штучка. Ты порхаешь туда и сюда…
— Я в Нью-Йорке. И я тут обосновалась.
— Чтобы произвести лучшее впечатление во время слушания? Джоанна, ты хочешь быть матерью? Так будь ею. Выходи замуж, заводи детей. Можешь даже не выходить замуж и иметь детей. Словом, делай, что хочешь. Только оставь меня в покое. И оставь в покое моего ребёнка.
— Я дала ему жизнь. Он и мой ребёнок…
— Ты предпочла забыть об этом, насколько мне помнится.
— Я даже дала ему имя! Билли — это имя придумано мной. Ты хотел назвать его Питер или как-то ещё.
— Это было сто лет назад.
— Ты по-прежнему будешь видеться с ним.
— Да. Каждую ночь во сне. Передай своему адвокату, что я сказал.
— Что я должна ему сказать? Что мы увидимся с тобой в суде?
— Это зависит от тебя. И вот что я тебе скажу. Если ты пойдёшь в суд, то проиграешь дело. Ты не одолеешь меня, Джоанна.
Он надеялся, что она отступится от своего замысла, если увидит, какой он преисполнен решимости. Один раз она привела его в растерянность, когда ушла от него. Теперь он надеялся, что она снова оставит его.
Если после этого нелёгкого разговора Тед Крамер надеялся получить компенсацию в виде послушного вежливого ребёнка, то, уговаривая его пойти спать, он услышал от него только: «Папа, да перестань!» Но потом Билли выскочил из своей спальни и, не в виде извинения, а просто как часть незавершённых дневных процедур, поцеловал отца в щёку, сказав: «Я забыл поцеловать тебя на ночь. То есть, ты поцеловал меня, а я тебя нет», — и направился обратно к себе, оставив растроганного Теда, который представил себе, что так он будет вести себя до подросткового возраста, а он будет ждать его поцелуев; ему оставалось лишь надеяться, что его слова оказали на Джоанну воздействие или же она передумала, представив себе, как отчуждённо от неё будет держаться ребёнок в зале суда.
— Я могу потерять эту чёртову работу? Провалиться мне на месте!
— Прости, Тед, — сказал О’Коннор. — Это я тебя сюда притащил.
Сотрудники компании ломали себе головы, что случилось. Тед не участвовал в обсуждениях — он знал, в чём дело. Совет директоров компании решил сократить расходы, не считаясь с последствиями.
— Я серьёзно подумываю, не уйти ли мне на пенсию, Тед. Но обещаю тебе — я из кожи вон вылезу, чтобы обеспечить тебя работой, а потом только буду думать о себе.
— Спасибо, Джим. Но мне надо найти себе работу в ближайшие сорок восемь часов.
— Чёрт побери, как ты с этим справишься?
— Не знаю.
Часть наиболее мстительных сотрудников компании, разгневавшись, что им придётся оказаться на улице как раз перед Рождеством, стала уволакивать из компании всё, что попадало им под руку — скрепки, копирку, пишущие машинки. Тед просто бросил своё рабочее место, даже не приведя в порядок бумаги. Закончив разговор с О’Коннором, он кое с кем попрощался и сразу же покинул контору.
— Счастливого Рождества, — пожелал ему на выходе из здания грузный Санта Клаус с колокольчиком.
— Чушь! — ответил Тед. — Хотел бы я в это верить!
Молодой человек в отделе кадров вполне мог принять его за сумасшедшего, с такой лихорадочной поспешностью человек, сидевший на складном стуле у мимеографа, царапал пером по бумаге.
— Мне нужно, чтобы всё было готово через час!
— Сэр, текст надо перепечатать и только потом…
— Через час! Плачу втройне!
Ожидая, пока будут готовы копии его послужного списка, он сел за телефон, договариваясь о встречах с агентствами, предлагающими работу.
— Скажите ему, что мы должны с ним увидеться не позже трёх часов или же я займусь другими делами.
— Ну, вы их гоните!
— Гоню, гоню.
Тед потерял работу в самое неподходящее время года — деловая активность в предвкушении дней отдыха сошла почти на нет, да и вообще в это время люди старались не менять работу. Всю оставшуюся часть дня, нося с собой копии своих бумаг, он ходил из одного агентства в другое и на такси примчался в отдел объявлений «Нью-Йорк Таймс» просмотреть все подходящие предложения за предшествующие несколько недель. На следующее утро он вылетел из дома уже в половине девятого; нервно переминаясь с ноги на ногу, он пережидал, когда поезд подземки замедлял ход на поворотах, и через две ступеньки бежал на лестнице экскалатора, чтобы первым оказаться у дверей агентства, откуда он должен был бежать в другое, чтобы и там тоже оказаться в числе первых. Он бегал, он звонил, он оставлял свои документы. Он должен получить работу. И поскорее. Он не замедлял своего стремительного передвижения, чтобы не дать себе возможности осознать, как он напуган.
За те первые двадцать четыре из сорока восьми часов; которые он в маниакальной уверенности в успехе отвёл себе, Тед выяснил, что в его области деятельности предоставляются пока только две возможности: в «Мире упаковок», у того елейного издателя, что представлялось ему весьма сомнительным, разве что он успел кого-то уволить и в журнале «Макколл», где уже два месяца пустовало место. Что-то там было не так, не сомневался Тед. Может быть, серьёзно они и не собираются никого брать. Он стоял в будке таксофона, переминаясь с нога на ногу, и щеку его подёргивал нервный тик, которым он обзавёлся к сорока годам.
— Джон, пока она так и не дала о себе знать.
— Может быть, ты убедил её бросить это дело, — предположил Шонесси.
— Наверно, я должен сказать, что у меня несколько изменилась ситуация. Я потерял работу. Исчезло всё наше хозяйство.
Наступила долгая пауза, слишком долгая для Теда.
— Ладно, всё в порядке. С этим мы как-нибудь справимся. Когда мы выйдем на слушание, у тебя с финансами будет всё в порядке. Держу пари. Во всяком случае, ты сможешь расплатиться, Тед.
— Во сколько мне может обойтись вся эта история?
— Она стоит денег, Тед. Зависит от того, сколько продлится слушание, если мы примем в нём участие. Округлённо, скажем, около пяти тысяч.
Джоанна, когда ты перестанешь терзать меня?!
— Если ты проиграешь, может быть, тебе придётся оплатить и её судебные издержки, но давай не будем об этом думать.
— Иисусе! Джон…
— Что я могу тебе ещё сказать? Столько это стоит.
— Ну хорошо, а что ты думаешь о том, что я потерял работу? Это явно не в мою пользу. Хочу воспитывать ребёнка и даже не имею работы.
Наступила ещё одна длинная пауза.
— Было бы куда лучше, если бы у тебя появилась работа. У тебя есть какие-нибудь перспективы?
— Этим я и занимаюсь. Спасибо, Джон, за беседу, — бросил он, вылетая из будки.
Отсюда он прямиком направился в очередное агентство и… остановился. Он уже тут был. Тяжело дыша и переминаясь с ноги на ногу, он стоял на углу Мэдисон авеню и 45-й стрит.
По его настоянию агентство договорилось для него о встрече у «Маккола» в четыре часа дня. Заведующий отделом рекламы был человек лет под пятьдесят, который не скрывал, что весь полон предвкушения предстоящего праздника. Его внешний вид выражал нескрываемое желание поскорее покончить с этим собеседованием. Тед выложился перед ним до конца. Он выдал собеседнику свой опыт работы в других изданиях, он сыпал фактами и данными о состоянии рынка, демографии, преимуществах визуальной рекламы по сравнению с другими средствами массовой информации и, выложив грядущие перспективы, он вывел собеседника из равновесия, спросив, с кем ещё ему надо было бы встретиться и могут ли они тут же покончить со всеми формальностями?