— Мало ли, может быть, я другой Шервуд Блэк. В отличие от того, который не существует.
— Гм. Да, я вас понимаю. Действительно, у двух разных людей бывают одинаковые имена. Вполне возможно, что вы Шервуд Блэк. Но вы не тот Шервуд Блэк.
— Он ваш знакомый?
Стилмен засмеялся, как будто Куин остроумно пошутил.
— Не совсем так, — сказал он. — Видите ли, такого человека, как Шервуд Блэк, никогда не существовало. Я его выдумал. Он лицо вымышленное.
— Не может быть! — Куин сделал вид, что очень удивился.
— Очень даже может. Он герой книги, которую я когда-то написал. Шервуд Блэк — плод моего воображения.
— В это трудно поверить.
— И не вам одному. Я надул их всех.
— Поразительно. Но зачем вы это сделали?
— Понимаете, он был мне нужен. В то время у меня зародились некоторые довольно опасные и противоречивые идеи. Поэтому пришлось представить дело так, будто они исходят от другого лица. Таким образом я попытался себя защитить.
— А почему вы выбрали имя Шервуд Блэк?
— По-моему, это хорошее имя. Вы не находите? Мне, например, оно очень нравится. Таинственное и в то же время самое обыкновенное. Оно как нельзя лучше соответствовало моей цели. И, кроме того, содержало в себе тайный смысл.
— Ассоциировалось с мраком?
— Нет-нет, все гораздо сложнее. Для меня существенны были инициалы. Ш.Б. Это было самое важное.
— Как так?
— Угадать не хотите?
— Боюсь, не смогу.
— А вы попробуйте. Можете сделать три попытки. Если не угадаете, я вам подскажу.
Куин собрался с мыслями.
— Ш.Б., говорите? Не Шарлотта Бронте?
— Ничего похожего.
— Может, тогда Шарль Бодлер?
— Близко не лежало.
— Хорошо, еще одна попытка. Ш.Б. … Ш.Б. … Минутку… А как насчет… Сейчас, сейчас… Ну да. Может, так: с одной стороны, Шекспир — Ш. с другой — Бэкон — Б.; два отношения к миру.
— Очень неглупый ответ.
— Правильный?
— Нет, конечно. И тем не менее неглупый.
— Ну что ж, я иссяк.
— Что верно, то верно. И за это в качестве награды я дам вам правильный ответ. Именно потому, что вы старались. Готовы?
— Готов.
— Инициалы Ш.Б. в имени Шервуд Блэк означают Шалтай-Болтай.
— Кто-кто?
— Шалтай-Болтай. Вы ведь знаете, кого я имею в виду. Яйцо.
— Это тот, который «сидел на стене»?
— Именно.
— Не понимаю.
— Шалтай-Болтай как нельзя лучше символизирует собой человеческую природу. Слушайте внимательно, сэр. Что такое яйцо? Это то, что еще не родилось. Парадокс, не правда ли? В самом деле, каким образом Шалтай-Болтай может быть живым, если он еще не родился? А ведь он жив — в этом сомневаться не приходится. Мы знаем это, потому что он умеет говорить. Больше того, он философ языка:
«— Когда лично я употребляю слово, — все так же презрительно проговорил Шалтай-Болтай, — оно меня слушается и означает как раз то, что я хочу: ни больше ни меньше.
— Это еще вопрос, — сказала Алиса, — захотят ли слова вас слушаться.
— Это еще вопрос, — сказал Шалтай, — кто здесь хозяин: слова или я».
— Льюис Кэрролл.
— «Алиса в Стране чудес», глава шестая.
— Интересно.
— Интересно — мало сказать. Это принципиально важно. Слушайте внимательно, и, быть может, вы кое-что из моих рассуждений почерпнете. В своей короткой речи Шалтай-Болтай рисует будущее человеческих чаяний и указывает, что наше спасение в том, чтобы стать хозяевами слов, которые мы употребляем, чтобы подчинить язык нашим с вами нуждам. Шалтай-Болтай был пророком, человеком, изрекавшим истины, к которым мир был еще не готов.
— Человеком?
— Простите, оговорился. Хотел сказать — яйцом. Впрочем, оговорка моя не случайна и весьма симптоматична, ведь все люди в каком-то смысле яйца. Мы существуем — но мы еще не достигли того состояния, которое предначертано нам судьбой. Мы ведь существуем лишь потенциально, являясь примером «еще не состоявшегося». Ведь человек — существо падшее, мы знаем это из Бытия. Шалтай-Болтай тоже падшее существо. Он падает со стены, и никто, ни королевская конница, ни королевская рать, не могут его «собрать». Вот к этому-то мы все и должны стремиться. В этом наш человеческий долг — подобрать упавшее яйцо. Ибо каждый из нас, сэр, — это Шалтай-Болтай. Помочь ему означает помочь нам самим.
— Довод убедительный.
— Безупречный.
— Комар носу не подточит.
— Вот именно.
— И в то же время отсюда берет начало Шервуд Блэк.
— Да. Но не только отсюда. Это ведь не единственное яйцо.
— Как, есть еще одно?
— Господи, еще бы. Их ведь миллионы. Но яйцо, о котором веду речь я, особенно знаменито. Может статься, это самое знаменитое яйцо на свете.
— Я что-то перестал понимать вас.
— Я говорю о яйце Колумба.
— Ну да, конечно.
— Знаете эту историю?
— Кто ж ее не знает.
— Прелестная история, не правда ли? Когда Колумбу потребовалось поставить яйцо стоймя, он разбил снизу скорлупу, в результате чего образовалась плоская поверхность, и, когда он убрал руку, яйцо не упало.
— Он добился своего.
— Еще бы. Колумб был гений. Он отправился на поиски рая, а открыл Новый Свет. И еще не поздно превратить его в рай.
— Это точно.
— Я готов признать, что все сложилось не так хорошо, как хотелось бы, однако надежда еще остается. Желание открывать новые миры у американцев было всегда. Вы помните, что произошло в 1969 году?
— В 1969 году произошло много чего. Что именно вы имеете в виду?
— Люди высадились на Луне. Только представьте, дорогой сэр! Нога человека ступила на Луну!
— Да, помню. Как сказал президент: «Это величайшее событие после сотворения мира».
— И он был прав. Самое умное высказывание из всех принадлежащих человеку. Как вам кажется, на что похожа Луна?
— Понятия не имею.
— И все-таки. Подумайте хорошенько.
— Ну конечно. Теперь я понимаю, к чему вы клоните.
— Разумеется, абсолютного сходства нет. Однако в определенных фазах, особенно ясной ночью, Луна и в самом деле очень походит на яйцо.
— Да, необычайно.
Тут к их столику подошла официантка — она принесла Стилмену завтрак. Старик бросил жадный взгляд на еду. Он взял в правую руку нож, пододвинул к себе яйцо всмятку, легонько постучал ножом по скорлупе и изрек:
— Как видите, сэр, я делаю все, что в моих силах.
Третья встреча состоялась в тот же день, несколькими часами позже. Вечерело; свет, подобно марле, окутывал кирпичи и листья, тени становились длиннее. Стилмен опять избрал местом отдыха Риверсайд-парк, на этот раз он сидел у самого выхода на 84-ю стрит, на небольшом возвышении, известном под названием Томова гора. На том же самом месте, глядя на Гудзон, летом 1843 и 1844 годов подолгу сиживал Эдгар Аллан По. Куин знал это, потому что всегда интересовался подобными вещами. Впрочем, на Томовой горе не раз случалось сидеть и ему самому.
Теперь, приближаясь к Стилмену, Куин не испытывал никакого страха. Он обошел пригорок, на котором стояла скамейка, два или три раза, однако привлечь внимание старика не удалось. Тогда он сел рядом и поздоровался. Как ни странно, Стилмен его не узнал. Куин заговаривал с ним уже в третий раз, и каждый раз старик, как видно, принимал его за кого-то другого. Было неясно, хороший это знак или плохой. Если Стилмен притворялся, значит, актером он был непревзойденным. Ведь Куин всякий раз захватывал его врасплох, однако Стилмен даже глазом не моргнул. А если предположить, что Стилмен и в самом деле его не узнаёт? Что бы это могло значить? Чем объяснить подобную рассеянность?
Старик поинтересовался, кто он.
— Меня зовут Питер Стилмен, — сказал Куин.
— Это меня зовут Питер Стилмен, — отозвался Стилмен.
— Я другой Питер Стилмен, — сказал Куин.
— А, вы имеете в виду моего сына. Да, это возможно. Вы очень на него похожи. Питер, правда, блондин, а вы брюнет. Как Шервуд Блэк. Впрочем, люди меняются, не правда ли? Порой всего за одну минуту.
— Совершенно верно.
— Я часто вспоминал тебя, Питер. Сколько раз думал: «Как там мой Питер поживает?»
— Сейчас мне гораздо лучше, спасибо.
— Очень рад. Кто-то сказал мне однажды, что ты умер. Я ужасно расстроился.
— Нет, я выздоровел.
— Вижу. Ты молодцом. И говоришь прекрасно.
— Да, теперь мне доступны все слова. Даже самые сложные. Могу произнести любое слово.
— Я горжусь тобой, Питер.
— Всем этим я обязан вам.
— Дети —великое благо. Я это всегда говорил. Огромное счастье.
— Безусловно.
— Что до меня, то бывают у меня хорошие дни, а бывают плохие. Когда наступает плохое время, я вспоминаю о хорошем. Память — великое благо, Питер. Лучше памяти только смерть.
— Без сомнения.
— Разумеется, мы должны жить и настоящим. Сегодня, к примеру, я в Нью-Йорке, а завтра окажусь где-нибудь еще. Я ведь много путешествую. Сегодня здесь — завтра там. Работа такая.
— Интересная жизнь.
— Да, полноценная. Мой мозг ни минуты не отдыхает.
— Рад за вас.
— Годы сказываются, это верно. Но нам есть за что благодарить судьбу. Да, с течением времени приходит старость, но ведь время — это не только ночь, но и день. Когда же наступит час смерти, кто-то придет нам на смену.
— Мы все стареем.
— Быть может, в старости твой сын будет тебе утешением.
— Очень бы этого хотелось.
— Тогда ты окажешься таким же счастливым человеком, каким был я. Помни, Питер, дети — великое счастье.
— Я этого никогда не забуду.
— И еще помни, что нельзя складывать все яйца в одну корзину. Помни: цыплят по осени считают.
— Конечно. И яйца тоже. Я это себе хорошо уяснил.
— И последнее. Никогда не криви душой.
— Не буду.
— Ложь — это грех. Солжешь — пожалеешь, что на свет родился. А не родиться на свет — значит быть проклятым. Быть обреченным жить вне времени. А когда живешь вне времени, ночь не сменяется днем. Тогда даже смерть обходит тебя стороной.
— Понимаю.
— Ложь невозможно искупить. Даже правдой. Как отец я хорошо это знаю. Помнишь, что случилось с отцом-основателем нашей страны? Он срубил вишню, а потом сказал своему отцу: «Я не могу солгать». Вскоре после этого он выбросил в реку монетку. Эти два события имеют для американской истории основополагающее значение. Джордж Вашингтон сначала срубил дерево, а затем выбросил деньги. Ты понял? Тем самым он поделился с нами высшей правдой. Деньги, хотел сказать он, не растут на деревьях. Оттого-то у нас такая великая страна, Питер. Теперь портрет Джорджа Вашингтона красуется на деньгах. Из всего этого следует извлечь очень важный урок, Питер.
— Я с вами совершенно согласен.
— Разумеется, плохо, что дерево срубили. Это ведь было Древо Жизни, и оно оградило бы нас от смерти. Теперь же мы встречаем смерть с распростертыми объятиями — особенно в старости. Однако отец-основатель нашей страны знал, что делает. Иначе он поступить не мог. Во фразе «Жизнь — это ваза с вишнями» заложен глубокий смысл. Если бы дерево осталось стоять, мы жили бы вечно.
— Да, я понимаю, что вы хотите сказать.
— Такого рода мыслей у меня в голове сколько угодно. Я не устаю думать ни днем, ни ночью. Ты всегда был умным мальчиком, Питер, и я рад, что ты меня понимаешь.
— Прекрасно понимаю.
— Отец на то и отец, чтобы преподать сыну те уроки, которые ему преподала жизнь. Таким путем знания передаются из поколения в поколение, и мы становимся мудрее.
— Я никогда не забуду нашего сегодняшнего разговора.
— Это значит, что я могу спокойно умереть, Питер.
— Я рад.
— Смотри же, запомни все, что я тебе говорил, сынок.
— Не забуду, отец. Обещаю.
На следующее утро Куин пришел к гостинице в обычное время. Погода наконец переменилась. После двух недель безоблачного неба над Нью-Йорком нависли тучи, пошел мелкий нескончаемый дождь, под колесами машин хлюпала вода. В ожидании Стилмена Куин просидел на скамейке около часа, прячась от дождя под большим черным зонтом. Он уже съел дежурную булку, выпил кофе, прочел в газете про воскресное поражение «Метрополитенс» — а старика все не было. «Терпение», — успокоил он сам себя и вновь взялся за газету. Прошло еще минут сорок. Когда он раскрыл раздел «Финансы и бизнес», собираясь прочесть статью про слияние акционерных обществ, дождь усилился. Куин неохотно поднялся со скамейки и зашел в подворотню дома напротив. Там он простоял в сырой обуви еще часа полтора. «Уж не заболел ли старик?» — подумалось ему. Куин представил себе, как Стилмен лежит в постели с высокой температурой. А вдруг он ночью умер и его тело еще не обнаружили? «Такое ведь тоже случается», — сказал он себе.