Отсев был велик. Кратковременная потеря сознания, появление тошноты, головокружения исключали дальнейшие испытания.
Так были выявлены самые сильные, надежные, натренированные и закаленные. В число их попал и Валерий.
В СЕМЬЕ КОСМОНАВТОВ
Новая жизнь… Кто не испытывал особой приподнятости, душевного волнения, приступая к новому, неизведанному?
Когда кандидаты в космонавты съехались в «звездный городок», тренировки начались сразу, без какой-либо раскачки.
Каждое утро начиналось с физзарядки. Потом гимнастика, легкая атлетика, игры, занятия на снарядах и батуте. День ото дня программа усложнялась — центрифуга, вибростенд, качающаяся платформа, ротор и другие специальные установки.
Снова медицинские и психологические обследования, более детальные, чем прежде. Казалось, конца не будет этому «хождению по мукам». Но те, кто прибыл вместе с Валерием, были твердо намерены силой тела и силой духа штурмовать все медицинские «преграды».
Валерий присматривался к товарищам. Они были летчиками, прошедшими первую школу в авиационных строевых частях. Все они страстно любили небо, свою профессию и до одержимости хотели стать пилотами космических кораблей. Эта мечта была и у застенчивого и доброго Юрия Гагарина. Валерию как-то сразу полюбились и его удивительная улыбка, и ломкий молодой голос, и небольшая, но очень складная фигура. Мечтой о полете к звездам жил и Герман Титов.
«Вот интересный парень, — думал о нем Валерий. — Он и юморист, чуткий к слову, умеющий мгновенно настраиваться на волну собеседника, и неугомонный весельчак. И в то же время по-хорошему сдержан, лаконичен». Герман всегда оставался самим собой — добрым, простым, интеллигентным. Валерию нравились в Титове его способность схватывать все на лету и удивительное упорство, с которым он тренировал свое тело.
Веселый и остроумный Павел Попович казался самым старшим. Эту солидность придавала ему не внешность, а майорские погоны. За внешним спокойствием Поповича скрывалась неукротимая, очень живая натура. Он любил песни и пляс, крепкую шутку и риск. Пришел из полка, где тренировались мастера высшего пилотажа.
Все ребята были одинаково хороши, но у каждого было что-то свое, что выделяло его из общей группы.
Холостяцкое положение сблизило Валерия с Андрияном. С первых же дней знакомства они почувствовали огромную симпатию друг к другу. Валерий уловил в Андрияне самое ценное в человеке: честность, неподдельную смелость, благородство души.
Постепенно складывался коллектив, крепла дружба. Всюду ребята бывали вместе: и на занятиях и в минуты отдыха. Вскоре Валерий стал заместителем секретаря комитета комсомола. Избрали его, видимо, потому, что бросались в глаза его энергия, живость, быстрый ум. Теперь надо было смотреть шире на свои обязанности, да и комплекс подготовки принял несколько иной оборот. Чуть ли не каждый день комсоргу приходилось во что-то вмешиваться, кого-то убеждать, с кем-то спорить. Ритм жизни, взаимоотношения молодых офицеров, их быт не складывались сами по себе. Требовалось многое делать заново, кое-что изменить. Руководство видело в Быковском свою опору, ребята — товарища.
Роднило их то, что они не любили громких фраз. Если им давать задание, то лучше без таких слов, как «ответственность», «важность», «исключительная необходимость». Они, летчики, знали, как нужно работать, как беречь время, как сделать большое дело в сжатые сроки.
Постепенно сложилась у ребят своя традиция — честно и откровенно говорить обо всем прямо в глаза, без обиняков. Это называлось просто собраться. И они просто собирались. Возникает какой-то вопрос, ну, допустим, товарищ совершил неправильный поступок или, может быть, начинает, откровенно говоря, нос задирать. Ну вот и решают: нужно собраться. И кто-то встает, не обязательно командир, а любой и говорит: «Ребята, нам сегодня нужно собраться». Все собираются, никто не спрашивает зачем. Значит, надо.
Там Гагарину — так Гагарину, Титову — так Титову, Поповичу — так Поповичу, — любому «закладывают», если заслужил. Без длинных речей, конкретно.
К КОСМОСУ ПРИВЫКАЮТ НА ЗЕМЛЕ
На центрифугу Валерий шел со странным чувством. Это оригинальное сооружение понятно летчику, понятно по своему принципу. Вернее, даже не по принципу, а по конечному результату — перегрузке. В полетах на самолете это бывало не раз. Но как на земле можно создать определенное число «ж»? Хитрая штука эта центрифуга. А происходило все так. Космонавт усаживался в кресле в такой позе, которая ожидает его в кабине настоящего корабля. При вращении центрифуги на него действовала центробежная сила, которая прижимала, вдавливала тело в кресло.
Скорость вращения могла меняться, увеличивая или уменьшая величину прижимающей силы. Тем самым создавалась полная имитация тех перегрузок, которые возникают при выходе космического корабля на орбиту или при торможении его в плотных слоях атмосферы во время спуска.
Валерий сначала тревожился, но старался быть предельно собранным. Однако стоило креслу поплыть по кругу — тут же успокоился. Ощущение утяжеления собственного тела действительно очень напоминало то, что он испытал в полетах на реактивном самолете.
Первое испытание Валерий выдержал легко. Решили увеличить нагрузку. Тоже нормально. Прибавили еще. Стало тяжеловато. Это и естественно.
Усилием воли он старался предотвратить потемнение в глазах, побороть свинцовую тяжесть во всем теле. Это помогало, но перегрузка переносилась нелегко. Все быстрее вращалась центрифуга, все внимательнее следили врачи за показаниями самописцев, фиксирующих кровяное давление, дыхание, пульс, биоэлектрическую активность мозга (электроэнцефалограмму). Тревожных признаков не было.
Кресло останавливалось медленно. Нагрузка спадала значительно быстрее. Так по крайней мере казалось. Врачи контролировали, как идет процесс нервного и физического успокоения, а руководитель тренировки — врач спрашивал:
— Ну как?
— Крепко жмет. Похоже на крутой вывод из пике.
— Я не об этом, — уточняет врач. — Дыхание как?
— Дышать трудно. Да я и не понял: дышал или нет.
Врач сказал, что техника дыхания — это главное на центрифуге. Ее отработкой будут заниматься специально. А про себя думал:
«Силен паренек. Такой смог бы выдержать большее и так же улыбаться, словно ничего особенного не произошло. Есть у него выносливость, воля и стойкость. А космонавт немыслим без этих качеств».
Советы врача Валерий усвоил быстро. Он научился чувствовать моменты, когда надо увеличить частоту дыхания, а когда, наоборот, заставить себя дышать глубоко и редко. Перегрузки стали переноситься легче.
Программа подготовительных тренировок обширна и разнообразна. Она рассчитана на то, чтобы приучить организм к множеству условий, которые могут встретиться в космосе.
Вибростенд и трехстепенной ротор, на котором космонавты тренировали вестибулярный аппарат, — процедура скорее нудная, нежели трудная. Сколько ни тренируйся — никакого результата. Так по крайней мере казалось. Раньше летчики хорошо переносили тряску, вибрации и различные вращательные манипуляции и теперь чувствовали себя на установках хорошо. К неприятной тряске быстро привыкли и даже не замечали ее.
Другое дело — полеты на невесомость. Здесь все было ново, необычно и удивительно интересно. Если подходить к явлению чисто физически, то на Земле есть только одно место, где существует естественная невесомость. Оно в центре ядра Земли. Там силы тяготения взаимно уравновешиваются и исчезают. Правда, что-то подобное частичной невесомости Валерий испытал во время полета на перехват, когда заходил на цель сверху. Выполняя маневр, он ощущал необычную легкость, и какая-то неведомая сила приподнимала его, отрывая от кресла. В таких случаях он крепче держался за ручку, стараясь «втянуть» себя на место.
Много различных предположений высказывалось учеными о возможности влияния состояния невесомости на организм человека. Среди них были и очень пессимистичные. Полеты животных на искусственных спутниках и космических кораблях доказали, что невесомость не представляет опасности для жизни. Ну, а что будет чувствовать космонавт? Сохранится ли его работоспособность? Не нарушится ли координация движений, сумеет ли он ориентироваться в пространстве? Ответов на эти вопросы не было до первого полета в космос самого человека. Поэтому-то тренировкам уделялось большое внимание.
Сначала такие опыты проводились на обычной «спарке» — двухместном истребителе «УТИ-МИГ-15». Потом на других, специально оборудованных самолетах. На них удавалось создать более длительную невесомость. Тогда космонавты стали учиться принимать в невесомости пищу, пить, вести радиообмен. И, как ни странно, читать стихи. Валерий и сейчас помнит строки Пушкина, которые он декламировал во время таких тренировок:
Сквозь волнистые туманы пробирается луна…
Потом начались более сложные полеты на больших самолетах. Здесь космонавты занимались в просторной, специально оборудованной кабине. Они пробовали крутиться, ходить по потолку, делать сальто, плавать по кабине из угла в угол, чуть отталкиваясь от обтянутых мягкой обивкой стенок.
ИСПЫТАНИЕ ОДИНОЧЕСТВОМ
И снова лаборатории… Испытание одиночеством в звуконепроницаемом помещении — сурдокамере — Валерию выпало проходить самому первому. В чем оно будет заключаться, он сначала не понимал. Небольшая, изолированная от внешнего мира комнатка: три на три шага. Авиационное кресло. Стол. Огромный, уходящий на конус иллюминатор. Табло с цифрами, черными и красными. Несколько приборов. Пакеты с питанием, вот, пожалуй, и все. Больше ничего: ни людей, ни звуков, только тикают часы. И так много дней.
— Что, думаете, умру со скуки? Нет, я человек веселый. Давайте начинать.
В лаборатории все было готово. Собрались дежурные врачи, лаборантки, радиотелеспециалисты — все те, кто строго по графику должен был проводить испытание.
Авиационная психология имеет достаточно данных о психофизиологических расстройствах, возможных у пилота, летящего на скоростном реактивном самолете. Психология космическая нуждалась в более углубленных исследованиях применительно к новым условиям.
Валерий перешагнул порог сурдокамеры.
Испытание началось. Валерий четко выполнял положенные задания. Приборы требовали внимания, и он работал: следил за их показаниями, занимался с таблицей. В свободное время читал «Занимательную математику», новеллы Стефана Цвейга, книгу по психологии. Первое время мешали электроды, которые крепились на лбу, затылке, руках и ногах. Даже не так электроды, как множество тонких электрических проводов, тянущихся к специальному щиту. Но скоро привык; рисовал карикатуры, распевал любимые песни. Правда, на такие развлечения времени оставалось мало, так уплотнялся рабочий день.
Прошли сутки, вторые, третьи… Жизнь в камере стала привычной. Первое время Валерий чувствовал себя несколько скованно, зная, что телевизионный глазок и объектив кинокамеры бдительно следят за каждым его движением, а чуткие приборы периодически записывают физиологические функции, контролируют устойчивость его организма. Но потом привык.
Неприятно было другое — так называемые помехи. Из динамиков порой, будто капли дождя, падали в тишину звуки. Резкие, неприятные. Иногда вперебой с ними вдруг мигали красные лампочки на кронштейне — назойливо, тревожно. Но постепенно он свыкся и с этим.
Было время и подумать о многом. Снова вспоминались и слова отца о труде и утверждение майора Шилова: «Без «элементарщины» мастером не станешь». Теперь, в немом молчании, которое время от времени становилось нестерпимым, Валерий думал и о беседе с врачом.
— Человек должен до конца представлять себе трудности, которые ему предстоит преодолеть, — говорил врач. — Когда серьезному испытанию подвергаются люди, не имеющие отчетливого представления о том, что с ними делают и для чего, нервы этих людей сдают.
Истек установленный срок, тяжелая железная дверь «камеры тишины» открылась. Товарищи бросились к нему навстречу — с цветами, расспросами. Заросший густой черной бородой, Валерий шутливо ответил:
— Братцы, пресс-конференции не будет. Сначала мне нужна бритва, потом натуральный шашлык. Только после этого вы получите интервью.
Тренировки чередовались с классными занятиями, на которых космонавты познавали сложные технические науки, изучали космический корабль и его оборудование.
Домой приходил усталый. Никаких необыкновенных случаев, ярких эпизодов. Все было гораздо проще, обыденнее, чем мечталось, и труднее — именно своей повседневностью.
КОЛУМБЫ
Космическую ракету, которая выводит корабль на орбиту, Валерий увидел летом 1960 года. Это было еще в дни подготовки полета четвероногих космонавтов.
Автобус несся по асфальтированной дороге среди огромной, бескрайной равнины. Мимо мелькали поселки и маленькие компактные города, ажурные мачты высоковольтных линий, уходящих за горизонт.
Валерий прильнул к стеклу. На повороте он заметил башенку среди степи. Расстояние до нее быстро сокращалось. Башня вырастала, стала огромной. Вскоре можно было отчетливо различить зализанное сигарообразное тело многоступенчатой ракеты-гиганта. Она поблескивала сквозь переплетения металлических конструкций стартового приспособления.
«Вот на чем совершит первое путешествие в небесные высоты кто-то из нас, — восхищенно подумал он. — Рано или поздно, и я полечу на ней в космос».
19 августа 1960 года космическая ракета вывела на орбиту корабль с Белкой и Стрелкой. Сделав восемнадцать витков вокруг планеты, они благополучно вернулись на Землю. Это был успех. Потом еще несколько пробных полетов. Приближался запуск космического корабля с человеком на борту. Валерий и его товарищи по всему чувствовали, что день, когда кто-то из них займет место в кабине, уже недалек. Об этом говорил им и Главный конструктор. Каждая встреча с ним давала будущим космонавтам много нового, волнующего и интересного.
И вот свершилось. Космический корабль «Восток» стартовал 12 апреля 1961 года в 9 часов 7 минут по московскому времени. Его пилотом был товарищ Валерия майор Военно-Воздушных Сил летчик-истребитель Юрий Алексеевич Гагарин.
Валерий помнит слова Гагарина перед стартом:
— Через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма — общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на Земле…
Потом маленькая кабина лифта доставила космонавта наверх, к люку. Там его ждали врачи. До момента, когда нажмут кнопку пуска, осталось совсем немного. Все работы на месте старта закончены. Казалось, что время замедлило свой бег. Валерий почувствовал, как к горлу подступил комок. «Нельзя так волноваться, — подумал он. — Сейчас надо быть особенно спокойным».
Но попробуй быть спокойным, когда устремляется в космос первая в истории ракета с человеком на борту. Ведь это не только итог большой работы многих коллективов — это сорок четыре года Советской власти, это то, о чем девяносто лет назад мечтал Маркс, когда говорил, что пролетариат будет штурмовать небо.
Объявили 10-минутную готовность. Потом — пяти. Бесконечно долго тянется время. В наступившей тишине раздается последнее:
— Подъем!
Заработали двигатели. Ракета чуть дрогнула, медленно оторвалась от земли и, набирая скорость, устремилась ввысь, оставляя за собой ослепительно яркий огненный шлейф. В этот момент казалось, что два солнца светятся над землей. Но одно из них становилось все меньше, меньше и вскоре совсем скрылось.
Незаметно смолк и оглушительный грохот. На старте стало тихо. Все, кто был в этот день на космодроме или пунктах слежения, с нетерпением ждали первых сообщений космонавта. Ждал и Валерий, чутко вслушиваясь в малейший треск динамиков. Волновался он, наверное, больше, чем сам космонавт. Часы отсчитывают первый, второй, третий… десяток томительных секунд. И вот голос Юрия из космоса:
«Продолжаю полет. Растут перегрузки. Все хорошо…»
Каждое такое сообщение Валерий слушал, сопоставляя услышанное со своими предположениями. Все шло по заранее отработанному плану. Через определенное время после старта, когда ракета прошла плотные слои атмосферы, сработала автоматика, и сбросился головной обтекатель, затем после выработки топлива одна за другой отделялись ступени ракеты.