Эд поднял руку.
— Нет, подожди минутку. Сначала назови хоть одно.
— Хоть дюжину, если пожелаешь. Моисей, который заставил воды расступиться; Иисус, накормивший толпы народа несколькими рыбинами и семью караваями хлеба.
— Но ведь до сих пор нет даже единого мнения о том, существовали ли они как реальные личности, — разочарованно заметил Эд.
Джим Уэстбрук пожал плечами.
— Мусульмане ничуть не меньше уверены, что их Магомет творил разнообразные чудеса, а уж факта существования Магомета не отрицает никто. Или возьми святую Терезу из Авилы[21]. Судя по всему, она обладала способностью левитировать. Думаю, большинство ее современников, как, впрочем, и наших, отнесло бы это к разряду чудес или магии. Я-то как раз против этих терминов. На мой взгляд, левитация — это… обычная способность, которой наделены некоторые люди. И то, что ее до сих пор так толком и не объяснили, вовсе не значит, что когда кто-то, скажем, святой Дунстан, архиепископ Кентерберийский[22], выполнял подобное действо, происходило чудо. Я прямо сейчас могу назвать еще несколько человек, которые умели левитировать: святые Филип Бенитас, Бернард Птолемей, Доминик, Франциск Ксавье и Альберт Сицилийский. И еще Савонарола[23] — видели как он приподнялся на несколько футов над полом в своей темнице незадолго до того, как его сожгли на костре.
— Все это были религиозные фанатики, — возразил Эд. — Их свидетели не внушают мне доверия. Чокнутый религиозный фанатик может увидеть все, что угодно, если как следует заведется. Кто-кто, а уж я-то их навидался в своей передаче.
Хозяин скривил губы.
— Ну, тогда был еще Ди Ди Хоум. Его свидетели — далеко не чокнутые фанатики — и тем не менее, они видели, как он вылетел через окно, а потом вернулся, через другое, и все это на высоте десяти этажей. И еще миссис Гуппи и преподобный Стейнтон Мозес — эти были не так уж давно, и на их счет имеются показания светил научного мира.
Уандер совсем расстроился. Он потер кончик носа указательным пальцем. Ему ужасно хотелось поскрести несуществующие ныне усы. Уэстбрук, слегка приподняв брови, глядел на него, ожидая продолжения. Чтобы хоть что-то сказать, Эд обвел рукой комнату и спросил: — Скажи, Джим, что ты пытаешься доказать этой чудной комнатой? — Ему показалось, что инженер не понял вопроса и он пояснил: — Всей этой старомодной мебелью, отсутствием автобара и телевизора, произведениями примитивного искусства, если это вообще можно назвать искусством?
— Если хочешь знать, Крошка Эд, Веласкес и Мурильо не расписывали пещер кроманьонцев, — ехидно парировал Уэстбрук.
— Пусть так, но что думают твои друзья по поводу всей этой дурацкой обстановки?
Уэстбрук внимательно посмотрел на собеседника, губы его слегка искривились в насмешливой улыбке.
— У меня осталось не так уж много друзей, я имею в виду — настоящих друзей, Крошка Эд. А те, что остались, обычно придерживаются того же мнения, что и я. Они считают, что моя комната удобна, а это главное, и вдобавок выполняет свои функции, что тоже немаловажно. К тому же… — он усмехнулся, — по крайней мере, некоторые из них предпочитают Веласкеса ужасам сюрреалистического возрождения, выходящим из-под кисти Джексона Сальвадора.
И тут до Эда, к его удивлению, дошло: а ведь сметливый крепыш-инженер не особенно жалует Эда Уандера. К удивлению, потому что Эд знал Уэстбрука уже несколько лет и всегда прекрасно с ним ладил. Несколько раз он приглашал его на свой «Потусторонний час», поскольку Джим имел склонность ко всему неординарному и, похоже, являлся авторитетом в таких вещах — от парапсихологии до космических полетов. Но больше всего он обожал ниспровергать общепринятые научные истины и мог перещеголять Чарльза Форта[24] в умении откопать факты, способные перерезать глотку очередной священной корове.
Эд всегда считал Уэстбрука своим другом и лишь теперь обнаружил, что тот не отвечает ему взаимлостью. Не успев подумать, он неожиданно для себя выпалил:
— Скажи, Джим, за что ты меня так не любишь?
Брови собеседника снова взметнулись, и он довольно долго молчал. Наконец он неторопливо произнес:
— Знаешь, Крошка Эд, люди не часто задают такие вопросы. А если даже и задают, редко по-настоящему xотят услышать ответ.
— Нет, ты все-таки скажи, — эти слова тоже вырвались у Эда совершенно непроизвольно.
Уэстбрук откинулся на спинку кресла.
— Ладно, дружище. Дело в том, что я не питаю ж тебе неприязни. Я отношусь к тебе спокойно. Понимаешь, ты стереотипен, как и практически все вокруг.
— Мы превращаемся в нацию стереотипов. Каждый — всего лишь стереотип. Ну почему, во имя всего святого, каждая девушка стремится походить на последний секс-символ — Бриджит Лорен? И, тем не менее, это так. Каждая толстушка, каждая коротышка, каждая дурнушка — все до единой. А все честолюбивые молодые бизнесмены в костюмах от братьев Брукс стремятся походить друг на друга, как близнецы. И до смерти боятся оказаться хоть в чем-то непохожими один на другого. Так рвутся к стандарту, что эта их стандартность выглядит просто смехотворной. Что, черт возьми, происходит с нашей цивилизацией? Помнишь, когда-то был такой термин — индивидуализм? Махровый индивидуализм. Теперь мы боимся хоть чем-то не походить на соседа, не жить в домах-близнецах, не ездить в одинаковых машинах.
— Значит, ты полагаешь, что я — всего лишь обычный стереотип?
— Да.
Он сам на это напросился, и все же, пока здоровяк-инженер развивал свою мысль, Уандер почувствовал, как в нем постепенно закипает злость.
— А ты сам, разумеется, — нет? — язвительно осведомился он.
Уэстбрук насмешливо хохотнул.
— Боюсь, назвать человека стереотипом — все равно, что обвинить его в том, будто у нет чувства юмора, что он плохо водит машину или никудышный любовник.
— Давай оставим в покое избитые шутки. Лучше скажи, почему это ты, такой умник, и не богат? — продолжал наседать Эд.
Инженер оставил насмешливый тон, и в том, как он произнес следующие слова, послышалось нечто похожее на сострадание.
— Я богат. Можно сказать, богаче не бывает: ведь я делаю только то, что хочу и добился или добиваюсь того, что считаю нужным, или ты про деньги? Если ты имел в виду деньги, то мне вполне хватает. Наверное, посвяти я больше времени, а тем более, все свое время их добыванию, то смог бы иметь и больше. Да только у меня не хватает времени делать даже то, что мне нравится — так не глупо ли тратить его на добывание лишних денег?
— Эти песни я уже слыхал и раньше, — заявил Эд. — Только всегда замечал, тот, кто не зевает и у кого котелок варит как следует, всегда пробьется на самый верх.
— Я ведь не спорю, дружище, — мягко ответил Уэстбрук. — Только что считать верхом — вот в чем вопрос. Один парень по имени Лайл Спенсер, который в свое время был членом-корреспондентом Академии наук, занимался исследованиями коэффициента умственного развития. Так вот, он обнаружил, что у инженеров и ученых средний показатель коэффициента превышает сто тридцать пять, тогда как у ведущих бизнесменов он около ста двадцати. Спенсер отметил, что большинство президентов компаний уступают по интеллекту сотрудникам, которые работают у них в научно-исследовательских подразделениях. Фактически предприниматели в среднем следуют за представителями столь заурядных профессий, как фармацевты, преподаватели, бухгалтеры… Так что, по-видимому, интеллект — отнюдь не главное качество, позволяющее человеку пробиться наверх, как ты это называешь.
— Отлично, — усмехнулся Эд. — Значит, если бы к тебе, пришел человек и предложил полмиллиона, ты бы ему сказал: «Нет, благодарю покорно, я для этого слишком умен. Лучше уж я буду продолжать возиться у себя в подвале, забавляясь в фотолаборатории и электронной мастерской».
Джим рассмеялся.
— Крошка Эд, я ведь не говорил, что отказался бы от лишних денег, если бы они сами приплыли в руки. Я понимаю преимущества, которые дают деньги. Просто не хочу тратить остаток жизни на погоню за ними, забросив то, что для меня по-настоящему дорого, — он поднялся. — Что-то у нас с тобой сегодня разговор не особенно клеится, дружище. Почему бы нам не отложить его на другой раз?
Это был от ворот поворот, хоть и не слишком грубый. Недовольный больше собой, чем собеседником, Уандер встал и направился к двери. Уэстбрук шел следом. Судя по всему, слова Эда ничуть его не обескуражили.
Уже у дверей Уандер обернулся и сказал:
— Купи газету или дойди до ближайших соседей, у которых есть радио или телевизор, и поговори с ними. Может быть, я еще к тебе обращусь…
— Ладно, — безропотно согласился Уэстбрук.
Как и накануне, бары были набиты битком, а время пребывания в них строго ограничено. Уандер распростился с надеждой посидеть где-то и надраться как следует, пока не пройдет ощущение от того, что наговорил ему Узстбрук. Да, ощущеньице не из приятных.
Забиты были не только бары, но и улицы. Эд не помнил, чтобы за всю свою жизнь когда-нибудь видел улицы, настолько запруженные пешеходами. Казалось, всем им некуда идти, и они просто бесцельно слоняются взад-вперед. Очереди перед кинотеатрами достигли такой длины, что становиться в них не имело никакого смысла. Последним, скорее всего, не удастся попасть внутрь до завтрашнего дня.
Эд вернулся домой и рухнул в кресло. Он презрительно фыркнул, вспомнив чересчур мягкую рухлядь, украшавшую аппартаменты Уэстбрука. Может быть, конечно, сидеть в ней и удобно, но разве можно доходить до такого чудачества? Так, значит, он — Эд Уандер — стереотип! Это же надо иметь наглость сказать такое! Уандеру стоило немалого труда пробиться наверх. Школу он окончил со вполне приличными результатами — а по физкультуре и драматическому искусству так и вовсе с хорошими оценками, так что поступить в колледж ему не составило труда. Только ждали его там отнюдь не розы. Государственная субсидия едва покрывала расходы на обучение, и потому приходилось пользоваться подержанной машиной, питаться исключительно в университетском кафетерии и таскать один и тот же костюм до тех пор, пока он не приобретал уж совсем потрепанный вид. Да, образование далось Эду совсем не легко. Четыре года осваивал он такие крутые предметы, как драматическое искусство, полемика, танец, искусство секса и духовное единение.
Потом пришлось долгие годы пробиваться наверх.
Сразу после колледжа сесть на пособие по безработице? Нет, такое не для Эда Уандера. Он получил временную компенсацию и принялся искать работу. За десять лет он потолкался во многих театрах, кино- и телестудиях, пытаясь получить хоть какую-нибудь роль.
Конечно, было выгоднее получить временную компенсацию, чем откровенную страховку по безработице. Это значило, что человек всерьез пытается найти работу, что подтверждает: Эд Уандер — отнюдь не стереотип.
Одно то, что он искал работу, делало его в глазах некоторых чудаком.
Наконец он переключился на радио и телевидение.
Немного удачи, минимальная взятка и флирт с толстой женой одного из студийных боссов обеспечили ему место в эфирном шоу-бизнесе.
Стереотип, говорите? Как же тогда ему удалось получить собственную программу, его «Потусторонний час»? Он еще покажет им всем, какой он стереотип!
— Это надо же, стереотип!
Сбрил он, в конце концов, усы или нет?
Поутру Уандер направился на свою автокухню и заказал завтрак. Пора бы уже оправиться от вчерашнего разочарования, но нет, ничуть не бывало. Он не понимал, что с ним творится и ничего не мог с этим поделать. Но суть заключалась в том, что он ощущал в себе решимость куда-то отправиться. Вот только куда? Этого он еще — не знал.
Расправившись с едой, он швырнул посуду в мусоропровод и вернулся в гостиную.
Позвонив в бюро по трудоустройству, он зарегистрировался как временно безработный, желающий получил место режиссера программы на радио или телевидении, и подал прошение о временной компенсации с перечислением на его текущий счет.
Потом позвонил в Управление национального кредита и попросил отсрочку на выплату всех очередных взносов. Попутно Эд размышлял о том, что гениальный экономист, которому пришла в голову идея ввести систему отсрочки платежей, заткнул самую большую дыру, угрожавшую обществу изобилия. Ведь с накоплением массы нераспроданных товаров властям пришлось бы денно и нощно ломать голову о возможных последствиях даже небольшого падения спроса. А только начни они изымать у населения приобретенные в рассрочку товары за неуплату взносов — и все покатится, как лавина: едва подержанные товары наводнят рынок, фабрики начнут закрываться по всей стране, тем самым только усугубляя спад производства. Да, тот кто изобрел отсрочку платежей, ловко обошел ловушку, грозящую классическому капитализму. Разумеется, пока вы числитесь в должниках, вам не светит новый кредит, но даже в государстве всеобщего процветания невозможно иметь все.
Покончив с делами, Эд откинулся в кресле и подвел итог. Итак, он безработный. Если автоматизированная система бюро по трудоустройству подыщет ему подходящее место, его известят. А пока ему делать нечего.
Нет никакого смысла таскаться по студиям и станциям.
Если он начнет сам обивать пороги, его сочтут чокнутым.
Надо же как-то убить время. Уандер потянулся к телевизору и включил его. Он совсем упустил из виду… Экран испугал его своей пустотой. Он поспешно выключил аппарат. Наверное, станции все еще пытаются наладить приемопередачу, все еще не сдаются…
Просто чтобы поразмяться, он спустился в угловую закусочную за газетой. Не тут-то было! К счастью, у хозяина оставался еще собственный экземпляр, и он от широты душевной пожертвовал его Эду. Вокруг киосков с журналами и книгами по-прежнему толпился народ.
— Что, комиксы все еще нарасхват? — спросил Эд хозяина.
— Нет, — улыбаясь, покачал головой тот. — Комиксы давным-давно распроданы. В городе их совсем не осталось. Агенты говорят, что станки работают день и ночь, печатая дополнительные тиражи, но пока все запасы исчерпаны. А народ тем временем скупает журналы и дешевое чтиво. Самые популярные журналы уже распроданы. Ни детективов, ни вестернов тоже не осталось, — улыбка сползла с его лица. — После аварии бизнес пошел в гору, вот только возвращаться вечером домой, к жене — сущий ужас. Нам нечего делать, кроме как орать друг на друга, да и детишки бесятся от того, что им нечего смотреть.
Эд взял газету с собой, чтобы прочитать дома.
Газеты явно праздновали свой час. Теперь, когда радио- и теленовости не доходили до публики, все снова поневоле начали читать.
Заголовки статей гласили: «Радио и телевидение бездействуют по всему миру!», «Президент собирает экстренную пресс-конференцию», «Мэр Смит за распределение билетов в кинотеатры и на стадионы», «Доведенная до крайности мать убивает собственных детей и сама кончает жизнь самоубийством!», «Советский лагерь дает понять: неполадки на телевидении — происки Запада».
Эд принялся было за чтение, чтобы узнать подробности, но почти сразу же его прервал телефонный звонок.
Экран заполнило лицо База де Кемпа, окруженное клубами сигарного дыма.
— Привет, Крошка Эд. Великая тайна разгадана.
На миг Эд подумал, что репортер имеет в виду… но нет, не может быть.
— Что за тайна? — осведомился он.
— Куда исчезли Зик с Нефертити.
— Правда? — Эд подался вперед.
— Да уж, пришлось потрудиться, — тянул Баз. Задействовал все, кроме Фэ Бэ Эр. Проверил…
— Ладно, ладно, — перебил его Эд. — Выкладывай скорее.
— Они поднялись вверх по реке до соседнего городка, Саугерти, и там снова поставили палатки. Старина Зик продолжает свое лекционное турне.
Эд в изнеможении прикрыл глаза. Чего он только не передумал: Иезекииль Джошуа Таббер, тайком пробравшись на пароход, отплывает в Бразилию. Или обращается в советское посольство с просьбой о политическом убежище. А может, уходит в подполье и затаивается.