— Подвожу итог. Насколько я понял из рапорта Суркова, в момент самоубийства Кучерова вас, Николаев, там не было?
«О, Господи! По второму кругу пошёл…» — тоскливо подумал Алексей.
— Не было, Иван Иванович, — произнёс он, стараясь, чтобы в ответе прозвучало раскаяние.
Но раскаяния в его словах не было. И это полковник Тарасов тут же уловил.
— А где же вы были?
— Вышел на набережную.
— Зачем вы это сделали?
— Покурить захотелось… Не будешь же рассказывать ему истинную причину! Хорошо ещё, что Сурков ничего не написал про блондинку с видеокамерой.
— Ты же не куришь, мать твою! — в сердцах воскликнул Тарасов.
Услышав ругательство, Алексей встрепенулся, быстро взглянул на полковника с надеждой. А может, пронесёт? Если Иван Иванович начал ругаться, значит, уже не так сердится, значит, уже отходит… — Не курю, Иван Иванович, это точно. Но сигареты в кармане таскаю. Так, на всякий случай.
— «На всякий случай…» — обидно передразнил Тарасов, схватил со стола рапорт Суркова и раздражённо потряс им. — Вот он, ваш случай! Все самое худшее уже произошло. Вы хоть понимаете, что произошло?
Что тут ответишь? Приходится только принимать вид раскаявшегося пионера и шмыгать носом. Алексей мысленно призвал Бога, чтобы тот сократил эту муку. Хуже нет, когда тебя несколько раз ругают за одно и то же.
— Что молчите, Николаев? — неумолимо продолжал тем временем Тарасов.
— Понимаю, Иван Иванович… — Ни черта вы не понимаете! К нам пришёл человек, сказал, что есть угроза его жизни — это раз! Вы разрабатываете операцию, замечу, весьма тщательно разрабатываете, учитывая все нюансы, — это два! Наконец, вы идёте туда, «пасёте» клиента, а он вдруг ни с того ни с сего погибает… — Но… — Сурков попытался было вклиниться в гневную речь начальства.
Но Тарасов лишь властно махнул рукой.
— …ПРЯМО У ВАС НА ГЛАЗАХ! — загремел он. — Человек погиб, а вы ничего не смогли сделать. Вы — сотрудники службы безопасности!
Тяжело дыша, он уставился на Алексея.
Парень нервно пожал плечами. Крыть было нечем. Во всем прав Иван Иванович.
Проморгали. Упустили. Облапошились… В результате — труп Кучерова, выловленный водолазами. И никаких признаков насилия.
— Мне кажется, он был все же не в себе, — робко заметил Сурков.
— Тихо! Я с вами отдельно поговорю… — Тарасов вновь повернулся к Николаеву. — Где ваше оружие?
Алексею стало тоскливо, он понял, что его постепенно загоняют в угол.
— Нет его. Утопил.
— Отлично! А где ваше удостоверение?
— Вот… — краснея от смущения, Алексей достал из кармана промокшую «корочку». Попытался было открыть, но сделал только хуже — прямо на глазах полковника Тарасова удостоверение расползлось на отдельные листочки. Теперь на них нельзя было разобрать ни слова, а вместо фотографии серело небольшое пятно.
— Можно высушить, — заметил Алексей. — Например, утюгом… — Все, хватит! — Иван Иванович раздражённо прихлопнул ладонью по столу. — Утюгом… Мне это надоело. С этого момента вы отстранены от дела. Получаете строгий выговор за разгильдяйство. И пока не закончится служебное расследование, чтобы духу вашего здесь не было!
— Иван Иванович, я же не нарочно… — Я все сказал! Покиньте кабинет, Николаев!
Опустив голову, Алексей поплёлся к выходу.
2
В органы Алексей Николаев попал, можно сказать случайно, по совету старшего брата отца. Дядя максим был в семье личностью легендарной. Как говорила ещё бабушка Алексея, «он всегда совал нос не туда, куда следует». И действительно, дядя Максим повсюду искал приключений, казалось, что он не мог жить спокойно, как все нормальные люди. Его энергия просто поражала! А замыслы!.. Окончив кораблестроительный институт, он занимался чем угодно, но только не своей специальностью. И Останкинскую телебашню красил, и экстремальными автогонками в казахстанских степях занимался, и даже «подопытным кроликом» в НИИ космонавтики был — сутками крутился на центрифуге или месяцами сидел в барокамере. А эта безумная идея с походом на Северный полюс на лыжах?
Ведь это он придумал, дядя Максим, а Шпаро «со товарищи» лишь её подхватил и довёл до логического конца… Словом, много чего можно было рассказать о дяде Максиме. Родители справедливо считали, что маленького Алёшку следует оградить от слишком опасного дяди. Пока они были живы, Алексей лишь со стороны с восхищением и завистью наблюдал за деятельностью дяди Максима. Но потом случилась страшная авария — КрАЗ сшиб автобус в Неву. Никого спасти не удалось.
Среди пассажиров были и родители Алексея… Дядя Максим взял десятилетнего мальчика к себе и воспитал по своему подобию. Тихий, застенчивый Алексей вырос настоящей лиговской шпаной — он постоянно дрался, попадал в ту или иную неприглядную историю, состоял на учёте в милиции… Его несколько раз пытались выгнать из школы, но каждый раз дяде удавалось отстоять слишком бойкого племянника. Сам дядя за эти годы, напротив, стал более серьёзным, остепенился. Он теперь не искал шальных приключений, всерьёз занялся языками и после многочисленных попыток был зачислен на специальные курсы КГБ, успешно окончил их и получил офицерские погоны. У него вдруг обнаружилось редкое призвание — оказывается, он был прирождённым следопытом и гениальным охотником. В КГБ из него сделали снайпера… Теперь дядю Максима посылали в «горячие точки», где он находил выход своей неуёмной энергии. Во время одной из таких командировок его серьёзно ранили в ногу, и он пролежал дома в гипсе почти год. Все это время он посвятил племяннику, взахлёб рассказывая ему о своих приключениях. Алексей слушал его раскрыв рот. Ему вдруг открылась новая жизнь, о которой он и не подозревал.
Что только он не услышал!
Оказывается, дядя Максим привык теперь полагаться только на своё чутьё, и оно его не раз выручало. Однажды он на спор прошёл по минному полю под Кандагаром, доказывая всем, что чувствует напряжение, заключённое во взрывателе. Конечно, это была фанаберия — какое напряжение он мог уловить от взрывателя? — но что-то в организме имелось, и оно чётко сигналило: опасность!
Среди особистов Максима никто за нормального не держал. Ну кому, подумайте, взбредёт в голову на спор прогуляться с одного конца минного поля на другой без миноискателя? Нет, с точки зрения коллег он был немного чокнутым.
Вот в первую военную компанию в Сербии, к примеру, он, как только приехал и узнал, от кого «юги» хотят избавиться, тотчас отправил письмецо полковнику Карлу Шлиманну, своему противнику, тоже снайперу из Германии, приехавшему воевать на стороне боснийцев и уже угрохавшему человек десять из командного состава. Снайпер сообщил, что прибыл капитан Николаев Максим и имеет честь доложить, что ровно через неделю, а точнее, по истечении семи суток, ни позже ни раньше, он закончит его земную жизнь, если Карл не соберёт чемоданы и не уедет из Югославии. В противном же случае следует подумать о завещании, ибо Максим знает, что немец старый одинокий волк, и уважает его прошлые заслуги.
Письменного ответа не последовало, но устно полковник передал Максиму свою благодарность и посоветовал аналогичным образом позаботиться о себе. Все это рассказал пленный серб, которого Шлиманн специально выкупил у боснийцев, чтобы отправить «живое послание». Серба звали Мирослав, месяц назад ему исполнилось двадцать, и он с восхищением смотрел на Максима, которому доложил, что Карл, будучи старше по званию, обещает вернуть русского снайпера в материнское лоно земли ровно через пять дней и восемнадцать часов, если русский снайпер не проявит благоразумия. Немец даже прислал с Мирославом бутылку хорошего итальянского «Кьянти». Стояло лето, было тепло, они пили вино, закусывая тёплыми, приготовленными из овечьего сыра лепёшками и с любопытством смотрели на Максима. Нет, все знали, что он не уедет, но вот какой ответ придумает русский на эти «пять дней и восемнадцать часов»? и Максим придумал: просто пять дней. И победил. Хватило одной секунды, когда среди ветвей мелькнула коротко стриженная голова Шлиманна. Снайпер выстрелил… Он знал, что выиграет.
Алексей знал эту историю наизусть, но каждый раз спрашивал:
— и попал?
— Попал, — скромно отвечал дядя Максим.
После окончания школы Алексей почти год обивал пороги органов, но его не взяли — сказали, молод ещё. Даже рекомендации дяди Максима не помогли.
Обидевшись насмерть, парень проработал до лета вышибалой в известном на весь Питер кабаке «Летучий голландец», а потом поступил во ВГИК на актёрский. Но учёба в институте кинематографии не задалась — Алексея выгнали после второго курса за драку: он набил морду Бондарчуку-младшему. Николаев загремел в армию, но не в кавалерийский полк, где обычно служили дети известных артистов и режиссёров, а в самый дальний гарнизон СибВО [2].
Лиговская закалка и весёлый, неунывающий характер помогли ему выжить, не опуститься, не потерять человеческое достоинство.
Вернувшись в Питер, Алексей сделал вторую попытку попасть в органы, и — о, чудо! — случилось долгожданное: его взяли. Три года спецподготовки пролетели как один. Затем — распределение в отдел полковника Тарасова. Поначалу все шло хорошо, но потом последовали подряд несколько неудач, и за Алексеем твёрдо закрепилось прозвище Невезучий. Напарник Сурков, правда, называл его ещё и «шпаной», но это так, без особой злости. А вот первое прозвище было гораздо неприятней! Разве Алексей виноват, что у него не все получается? И пожаловаться было некому — почти у всех в Управлении были завязки, а у Николаева — никого.
Дядя Максим был уже не в счёт, его серьёзно подстрелила в Чечне чемпионка Латвии по стендовой стрельбе. Отправленный на пенсию по ранению, он теперь целыми днями проводил перед телевизором, всерьёз «заболев» политикой.
Итак, до последнего времени дела у Алексея шли неважно, а тут ещё эта неудача с Кучеровым. Ну, конечно, полковник Тарасов взорвался. А в гневе он страшен, это всякий знает. И все, кончилась на некоторое время карьера старшего лейтенанта Николаева. Аут! Можно было отдыхать. Пока не пройдёт служебное расследование — а это дело долгое, Алексей это знал точно — можно было особо не рыпаться. Если Иван Иванович сказал «отстраняю», то все — сиди и жди перемены погоды, вернее, настроения… Алексей решил это время использовать с толком — как следует напиться…
3
Он открыл глаза, увидел остановившуюся стрелку будильника и понял, что пора завязывать. Пошарив в холодильнике, он нашёл открытую бутылку «Комдива».
Налил в стакан остатки и выпил без закуски почти полный стакан водки. Резко выдохнул, передёрнул плечами. Двести граммов паршивого алкоголя устремились в кровь. И уже через несколько секунд отдались в голове.
— ого! — невольно восхитился Алексей. — Крепка, зар-р-раза! Из чего же её теперь делают?
Вопрос повис в воздухе. В однокомнатной берлоге холостяка — никого. Лишь широкая тахта и телевизор с диагональю 72 сантиметра . На полках книги и видеокассеты.
Алексей собрал в сетку пустые бутылки, валявшиеся на кухне, в ванной и даже туалете. Посидел немного на стуле, отдохнул, набираясь сил. Сердце постепенно успокоилось, набирая привычные обороты.
Пора выходить на улицу… В мятом спортивном костюме с трехдневной щетиной на щеках Алексей Николаев теперь не был похож на агента национальной безопасности, а вполне мог сойти за одного из завсегдатаев пивного ларька.
Выразительно выпирающие из сетки бока пустых бутылок довершали картину падения.
Только в магазине Алексей обнаружил, что забыл кошелёк дома. Пошарил по карманам, нашёл несколько смятых купюр. Тащиться по жаре домой, а потом ещё раз — уже обратно в магазин просто не было сил. Он некоторое время тупо соображал, потом хлопнул себя по лбу ладонью:
— А, черт, у меня же посуда в руках, а я думаю… действительно, у него же была сетка с пустыми бутылками. Алексей прикинул на глазок, что этого должно хватить на пару пива. И направился к пункту приёма стеклотары. По пути, обнаружив валявшуюся пустую бутылку, прихватил и её — на всякий случай, если вдруг не хватит мелочи.
Лучше бы он этого не делал!
Скучающие алкаши с подозрительным интересом уставились на него:
— Ты чего, мужик? А ну положи на место!
Алексей, качнувшись, остановился. «Навёл фокус» на глаза, присмотрелся к тому, кто его окликнул. Ничего особенного, просто опустившийся работяга.
— С какой это стати?
— С такой! Положи, и все. Мотай отсюда. Это наш участок.
— У вас что, весь город поделён?
— Не твоё дело!
С этими словами они встали и пошли прямо на него. Шли уверенно, как танки.
Ничего себе, и это в родном районе! Справедливость требовала, чтобы её защитили. И Алексей решил несколько остудить пыл нападавших. Он достал злополучную бутылку, поудобнее перехватил за горлышко и демонстративно тюкнул её о камень. Осколки весело разлетелись в разные стороны, а в кулаке осталась «розочка».
— Вот теперь все по-честному — ни нашим, ни вашим… — Эй, ты! — услышал он чей-то требовательный голос за спиной.
Алексей обернулся и обнаружил перед собой ещё двоих. Вид мужиков был ещё тот — рваная одежда, синяки на лицах, руки в ссадинах. В глазах застыло равнодушное выражение. Эти люди могли с одинаковым успехом и пожалеть тебя, и запросто убить. Просто так, не задумываясь… — Чего надо?
— Ты «розочку» — то брось! Брось, тебе говорят, — приказал ему тот, что стоял к нему ближе всех.
— А чего?
— Брось, поговорим спокойно… Алексей кивнул, выпустил «розочку». Та с мягким стуком воткнулась в землю.
Четверо медленно обступили его со всех сторон — так стая волков окружает жертву. Надёжно, без малейших шансов вырваться. А чего тут? Неужели они с ним не справятся?
— Мужики, — честно предупредил, хоть и с жуткого похмелья, но все же сотрудник безопасности, — вы со мной лучше не связывайтесь.
Судя по кривым ухмылкам, это была в высшей степени удачная речь. Если хочешь в России сразу же получить по морде, то нужно произнести именно эти слова. Если бы Николаев их не сказал, то у него ещё оставался шанс выбраться из передряги без особых последствий.
Теперь шансов — ноль. Оставалось только драться.
Стая восприняла его слова как вызов. Не тратя времени на пустые разговоры, алкаши молча бросились на жертву. Особый профессионализм Алексея заключался в том, что он умел работать сразу с несколькими противниками. причём — на подсознательном уровне. Парень даже не отдавал себе отчёт, как это происходит.
Просто тело само реагировало в нужный момент, интуитивно чувствуя, что именно нужно предпринять.
Алексей качнулся назад, как бы предоставляя тому, кто находился у него за спиной, возможность ударить первым. Короткий взгляд назад — одного мгновения достаточно для того, чтобы понять, что тебя бьют правой рукой. Алексей мягко ушёл в сторону, перехватил правую руку, вывернул её. Хруста не услышал, но уже знал точно — рука у противника сломана. А значит, на одного врага меньше.
Алкаш взревел от боли, Алексей не выпустил его руки, довершил разворот, бросив противника под ноги тем, кто уже летел на него спереди. Столкнувшись со своим, алкаши замешкались, заматерились. Это было кстати. Подпрыгнув, Алексей сделал прямой шпагат, ударил ещё двоих. Одному попал хорошо, прямо в горло, второй успел увернуться. Но неудачно: упал на одно колено и вонзил ладонь прямо в бутылочные осколки. Его звериный вопль слился с криками и руганью остальных.
Алексей не обратил на крики внимания. Это со стороны выглядело красиво, почти кино. А ему не до этого. Пульс двести, перед глазами круги от сверхнапряжения, руки дрожат, словно вагон угля разгрузил… Но зато шансы почти сравнялись — теперь перед Николаевым был только один, самый здоровый мужик. В нем Алексей почувствовал настоящего противника. Его сразу выдавали глаза.
Прищуренные, спокойные. Чересчур спокойные. Сразу было видно, что это битый, матёрый волк, прошедший не одну уличную драку.
В отличие от остальных, мужик не лез на рожон, действовал осмотрительно.