Он испускает звук, похожий на гудок паровоза в тоннеле. Я успеваю отклониться, и он разбивает вдребезги тяжелый торшер около кресла. Затем снова оказывается передо мной. Что остается делать в подобных условиях, кроме как спасать свои кости и их упаковку? Не стану тянуть резину и расскажу в двух словах! Я беру ситуацию в руки, как берут быка за рога (капитана). Непосредственно! Не откладывая в долгий ящик! Рядом со мной у стены стоит бронзовая статуэтка, изображающая китайца, прячущего выручку от своего хозяина. Я хватаю ее. И бум! Прямо в торец капитанской башки. Если у него было воспаление десен, то теперь все прошло. Поскольку во рту что-то громко хрустнуло. Супруг вопит и падает на колени перед креслом.
Грета молча наблюдает за нами, затем подходит и мягко берет из моих рук бронзового китайца. Я, естественно, отдаю… Дальнейшее происходит удивительно быстро…
— Стой, ты с ума сошла! — кричу я.
Но слишком поздно!
Со всей силой она бьет китайцем по затылку своего моряка. Раз! Два! Три! Четыре! Точно, четыре: я невольно считал. Ну и месиво! Голова Вилли лопается сразу на несколько частей. Кровь хлещет, как из винной бочки, упавшей с грузовика.
Грета бросает китайца, бежит к двери и начинает колотить и звать на помощь!
Э, нет, только не это! Вот сволочь, она хочет повесить на меня убийство. Нет, я не согласен! Этак вдовство достанется ей слишком задешево. За так! За здорово живешь!
Я хватаю ее за рукав, бью с размаха по лбу, и как раз вовремя, так как она собирается открыть замок.
И в этот момент с другой стороны начинают дубасить в дверь. Обеспокоенные шумом моряки кричат: “В чем дело, господин капитан? Откройте!” Потом начинают вышибать дверь… Дико как-то, мой дорогой Сан-Антонио. Будто не с тобой. Ну не дашь же ты себя взять как ягненка!
Вы ведь меня знаете! Стоит наступить, как кажется, безвыходной ситуации, и я сразу на коне. Срываю свое прекрасное воскресное платье, отбрасываю Золушкины туфельки к чертям подальше, отвинчиваю иллюминатор, встаю на стол красного дерева и… плюх!
Ныряю в черную дыру. Падаю в черную воду. Вокруг сплошная чернота!
Брр! Это отрезвляет!
Что еще оставалось делать?
А?
Глава (бесповоротно) девятнадцатая
Я плыву как голодный тритон при звуке колокольчика, приглашающего на обед. Я выпрыгнул с противоположной пристани стороны, и, чтобы выбраться из воды, мне придется огибать судно.
Поскольку надувной матрас я не прихватил, расслабляться не приходится. Тихо подгребаю под себя, как пенсионер на отдыхе. Когда я подплываю к корме (у всех судов она есть, ищите сзади), то вижу полицейский патрульный катер, освещающий сильным прожектором темные разводы на воде. Лучше не рисковать.
Ныряю головой вниз, следуя вдоль массивной якорной цепи.
Один метр, два метра, три…
И тут вдруг опять удача. Я думал, что она ушла в отпуск, а она просто отлучилась в кусты и возвратилась. Все это происходит в доли секунды, как бывает часто. Счастливое стечение обстоятельств, вот это что! Судьба-индейка…
Представьте себе (если ложка протухшей икры, которая у вас вместо мозга, позволит вам), прожектор катера наклонен вниз. И он освещает воду в глубину. И тут — как удар молнии!
Луч уже метнулся в сторону, но я успеваю разглядеть огромный темный мешок, привязанный к цепи. Моя кровь (которая не просто чистая, но и по-настоящему чистая) делает по жилам лишь один оборот тройным галопом.
Я мигом поднимаюсь на поверхность запастись воздухом. Сейчас я буду играть в ловца жемчуга, джентльмены! Ныряю (тихонько) в глубину вдоль якорной цепи. Четыре, пять… восемь метров…
Огромный мешок, твердый, хоть и резиновый. Я ощупываю всю поверхность этого колоссального пакета. Ошибки быть не может: это алмаз! В верхней части мешка я натыкаюсь на сосок с клапаном. Теперь мне становится понятно все. Транспортировка камня будет проходить в условиях, максимально обеспечивающих безопасность. Два аквалангиста приплывут с дополнительным баллоном воздуха и подсоединят баллон к клапану. Резиновая оболочка мешка раздуется, и манипуляции в воде с такой огромной и тяжелой глыбой станут детской забавой. Оттащят его подальше, где вынуть камень из воды будет легко, и вывезут из порта. Гениально! Конгенитально, как сказал бы Толстяк! Вы не находите?
Да? Мерси!
Где ты, мой милый Матиас?
Он не додумался привязать свою капсулу на лямки, чтобы я мог нести ее как заплечный мешок, и все это время она болтается у меня на шее.
Ну все, Сан-А, за работу!
Я набираю побольше воздуха в легкие и вновь ныряю.
С первой попытки мне удается отвернуть клапан оболочки.
Со второй я засовываю капсулу внутрь мешка.
С третьей, снова завернув клапан, кулаком раздавливаю капсулу о глыбу.
Итак, задание выполнено, господин директор! Вряд ли вы поймете, что сейчас происходит внутри мешка, если даже я вам назову вещество, находившееся в капсуле. Это всего лишь метатитобромэтилсульфат полиэфирацетата марганца хлоргидрометилоксибората нитрофенофлуорикарбюрового салицилоглюкоронамида аскорбинового триметилхреногиперохломона пропилобензилоаденозинобифосфорилокальциевосодиевого ципрогептадиноальфаамилазотрихромицина йодового изопропамида хлорбутолгексаметажелезистофурфурилидено протеолитического хлоргидрата лизозимеангидреортоксиквинолеиноэфедробромгидрата скополамина с добавлением обычных вкусовых и одорирующих присадок, формула которого, я вам напомню, выглядит очень просто, и никому ни к черту не нужна.
Проделав эту деликатную операцию, я плыву между двух посудин, чтобы меня не заметили с судна.
Наверху раздаются шум, крики, что меня мало интересует, поскольку я намного ниже, в темной воде. Похоже, будто всполошилась вся команда. Морячки бегают, как при налете с воздуха.
А я в это время широким брассом быстро плыву в направлении той точки, где меня должны ждать Берю и Матиас…
На заднее сиденье машины плюхается не Сан-А, а мокрый блестящий тюлень.
— Я уж стал опасаться за вас, когда услышал крики, господин комиссар, — говорит Рыжий. — Тем более, похоже, вам не удалось обнаружить алмаз, как сказал мне Берю?
Я смеюсь.
— Мы его не могли найти, потому что он в полной черноте!
В дюжине слов (нет, подождите, в четырнадцати плюс два восклицательных знака) я рассказываю Матиасу о своей находке.
Он жмет мне руки.
— О, браво! Фантастика…
— Уф! Удача, сын мой. А теперь, поскольку мы засветились, я поручу тебе одно дельце, выходящее за рамки твоей работы в лаборатории, но мы за границей, а Франция прежде всего, правда?
— Вперед, вперед, зовет Отчизна! — громко вопит он на бессмертную мелодию “Марсельезы”. — Что от меня требуется, господин комиссар?
Я излагаю суть дела.
Матиас слушает, вникает, соглашается, повторяет, затем выходит из машины. Я уезжаю, оставляя этот олимпийский факел на сыром причале.
Мальчик Берю не просыпается, продолжая сотрясать воздух громовыми раскатами, перемежающимися молодецким посвистом.
Он продолжает спать, даже когда подъезжает машина, хлопают дверцы и раздаются гортанные голоса (это определение употребляется всегда, когда пишут о Германии), лающие в темноте раннего утра. Затем слышны знакомые шаги по аллее. Ключ поворачивается в замке, который я из предосторожности на сей раз запер. Свет зажигается сразу во всем доме.
Здесь я позволю себе маленькое отступление и приведу цитату одного страшно знаменитого писателя по поводу предыдущего абзаца: “Замечательная фраза, которая сразу высвечивает класс автора. Полюбуйтесь силой выражения. Ее ритмом. Ее коротким чеканным шагом. Сан-Антонио — это великий мастер слова! Он поднимается все выше и выше: он отрывается от земли! Жан Дютур”.
Мерси, дорогой!
— Ну что, моя маленькая Грета, вы вдова или нет?
Она подскакивает на месте, как тушканчик, пятится, будто собирается улизнуть, но властный голос дорогой подруги Лили парализует ее.
— Постойте, малышка! Вы и так уже наделали много глупостей!
Берю просыпается от собственного храпа и приоткрывает один глаз. К нему возвращается ясность ума, он щупает штаны ниже пояса, крякает и направляется в гостиную. Волосы дыбом, одежда кое-как, он смахивает на лешего из народных легенд. Тяжелой походкой ступает по ковру, останавливается перед Гретой, подмигивает ей и без перехода отвешивает звонкую оплеуху.
— Подойдите сюда, Грета! — приказываю я.
Она не движется. Толстяк придает ей решительности, а заодно и скорости, дав коленом под зад.
Ему не надо понимать по-немецки, чтобы чувствовать напряженность ситуации.
— Вы не ответили на мой вопрос, — вновь говорю я. — Так он умер, ваш капитан?
— Нет.
— То есть как это? Она трясет головой.
— Кажется, нет. Он выкарабкается.
— Мрачная шутка для тебя, а, счастье мое? У этих норвежских моряков головы из железобетона. Но ты ему сделала приличную трещину на тыкве… Тебя ждет праздник, когда он вернется из госпиталя. Рогатый и с дыркой на голове, и все благодаря своей милой женушке — можно предвидеть большой спектакль. Ты вздумала подставить меня как кролика, красавица, а я ведь хотел тебе помочь, не так ли? Не хватает, чтоб ты еще смылась! Люблю энергичных женщин. Ладно, окажи мне одну услугу, и я помогу тебе выбраться. Мои речи оживляют ее.
— Как это? — спрашивает она заинтересованно.
— Мне нужна твоя бесценная помощь. Не бойся, от тебя многого не потребуется. Кроме того, я подскажу тебе несколько магических формулировок, которые ты пошепчешь на ухо своему великану, чтобы он утихомирился.
Она недоверчиво улыбается.
— Что я должна делать?
— Передать кое-кому кое-что. Но время терпит, вначале я жду телефонный звонок. Поэтому приготовь нам кофе, дорогая, ночь выдалась долгая, нервная и бессонная. А день, я боюсь, будет достойным ее продолжением.
Грета нагибается и целует меня в губы.
— А если мы закончим то, что так хорошо начали, а, французик?
Я решаю, что не стоит перечить женщине, и тотчас иду навстречу ее желаниям.
Поэтому готовить нам кофе приходится Берю.
Через два часа раздается звонок телефона… В тишине дома он звучит как пожарная сирена.
— Оставь, — говорю я Грете, — это меня.
Действительно, взволнованный и охрипший голос Матиаса вибрирует в телефонной трубке.
— Порядок, господин комиссар, они вытащили пакет.
— Тебе удалось их выследить?
— О, очень просто, к тому же они далеко не поехали. В настоящий момент перегружают блок на частный причал у реки.
Он дает мне адрес.
— Спасибо, блондинчик! Хорошая работа! Но у меня впечатление, что ты простудился напрочь, нет?
— Ой, не говорите! Зуб на зуб не попадает: утром у реки страшная холодрыга и сырость, так что насморк мне обеспечен как минимум.
Ладно, болтать некогда. Я вешаю трубку и открываю окно. Дождь перестал, и газон перед домом пахнет свежей травой, а птицы пробуют голоса на все лады. Думаю, впереди нас ждет прекрасный день. Я отрываю Берю от дивана, где он лежит кучей, испытывая новый способ храпа, — испускает рык льва, забывшего после трапезы вытащить из глотки баранью кость.
— Собирайтесь, друзья. Нельзя пропустить столь захватывающее зрелище…
Мы отъезжаем от дома. Движение на улицах становится интенсивнее. Минуя промышленный район, спускаемся к Везеру, медленно и лениво несущему свои воды широким потоком и поблескивающему в первых лучах пробивающегося солнца, как начищенная металлическая дощечка.
(По поводу последнего абзаца также не грех процитировать моего почитателя: “Какой талант! Какой талант! Какой талант! Ах! Если бы я только мог… Жан Дютур”.)
Еще раз спасибо, дорогой Жан! Ваше восхищение весьма кстати, поскольку надо же как-то заканчивать этот роман…
Скоро мы въезжаем в живописное зеленое местечко. По обеим сторонам реки расположены участки земли с домами один другого шикарнее.
На зеленом фоне выделяется оранжевое пятно…
Это шевелюра Матиаса, прижавшегося к изгороди. Глаза слезятся, а с носа свисает сталактит.
Я останавливаю машину рядом с ним.
— Привет, блондин, что нового?
— Минуты три назад приехал шестисотый “мерседес” с очень серьезными людьми.
— Как раз то, что нужно. Теперь твоя очередь, Грета. Если будешь на высоте, любовь моя, то новая жизнь распахнется перед тобой двумя широкими створками!
Я нежно целую ее. Матиас в смущении отворачивается. Толстяк же, наоборот, открывает глотку:
— Посмотрите на этого Казакову, разыгрывающего из себя Рудольфа Гесса-Валентине. Заменил меня на этом поприще, а все из-за того, что рыжий напичкал меня какой-то отравой. Дважды потчевал, пока мы отдыхали у капитанши. Теперь мои мозги как из теста, черт бы вас всех побрал! Что ты мне хоть подсунул, что за дрянь с бромом, скажи, ты, Огненный? У меня, как у порядочного, было древко для знамени, а теперь? Я похож на кенгуру! Будто венчик для взбивания яиц, мирно покоящийся в ящике стола. Если меня не реанимируют перед возвращением в Париж, то в каком виде я предстану перед моей половиной? А? Отвечай, сукин сын! Думаешь, женщину с таким темпераментом, как моя Берта, можно завести с помощью зубочистки? Ты считаешь, наверное, что она увлечется этой мягкой игрушкой? Пардон, но она любит другие игры! Она предпочитает кегли, а не тряпочные куклы, уверяю вас, джентльмены! Шланг, так под напором, а не в скрученном состоянии!
Он продолжает причитания, но я их больше не слышу…
Одним прыжком перемахнув через живую изгородь из подстриженного кустарника, я осторожно приближаюсь к нашим “клиентам”.
Если вы заметили, мы практически всегда работаем в местах, где красивые газоны! Потому, очевидно, что здесь чуть не каждый день идут дожди?
Зеленый ковер, по которому я сейчас пробираюсь, мягкий и мокрый, как… (Оставляю на ваше усмотрение додумать сравнение в высоком стиле.) Вокруг цветник, напоминающий мне сборище монарших фамилий Европы, среди которых глазки английской принцессы Анны и маргаритки королевы датской занимают почетное место. Я, как видите, недурно разбираюсь в цветах, но сейчас не время заниматься ботаникой.
Широкий ряд подстриженного в форме бутылок “Перье” кустарника представляется мне идеальным укрытием. Я устраиваюсь там, друзья мои, и оказываюсь как бы в первом ряду партера. Сразу за кустарником находится большой гараж, рядом с которым стоит желтый грузовик с широким кузовом и небольшим краном. На платформе грузовика — вынутый из воды блестящий черный мешок огромных размеров.
Позади машины полукругом выстроились несколько человек, они молча наблюдают за работой двух грузчиков в голубых комбинезонах. Стоя на платформе, парни орудуют здоровенными ножницами, разрезая резиновую оболочку. Все сосредоточенно молчат, слышны лишь щелканья ножниц. На лицах торжественное выражение, будто на похоронах. Те, что стоят сзади грузовика, ждут, пока рабочие освободят алмаз от мешка. Их четверо… Трое крупных, один крошечный. Этот малыш мне знаком. Совсем недавно я встречал его в Париже. Длинные седые волосы, ниспадающие локонами на плечи, я узнаю без ошибки — будьте покойны! Коротышка — ни много ни мало, дорогой господин де Брилльяк, временный президент всех ювелиров Франции. Ах, негодяй! Ах, изменник! Продажная скотина! Так он, значит, старался для нацистской организации. Интересно, из политических убеждений? Или от жадности? Поди узнай…
Но я узнаю, только позже!
И вы тоже, если будете вести себя хорошо. Я вам все скажу, обещаю!
Ну вот, готово! Оболочка разрезана. Ребята в комбинезонах снимают ее и сбрасывают вниз. Захватывающий момент для всех присутствующих.
Прежде всего для членов организации, поскольку они жаждут увидеть наконец сказочный камень.
Ну и, конечно же, для меня, смущенно надеющегося увидеть совсем другое. Не правда ли, я здорово подготовил момент, называющийся в кинематографии “саспенс”, “подвешенность”, дорогие мои учителя и наставники? Очень возбуждает, согласитесь?