— Ловко сработали! — присвистнул Гошка. — Не косили, не сушили, а сенцо заготовили. Кто бы это? — Он вдруг нагнулся и достал из-под куста завязанные в пёстрый платок остатки еды и бутылку с недопитым молоком.
— Смотри! Узелок с едой оставили. Значит, опять придут сено подбирать. Интересно, чей это узелок?
Никитка выхватил из рук Гошки узелок, осмотрел его.
— Мамкин платок. И еда наша, — признался он и, дрожа от негодования, зашептал: — Ну зачем она так, зачем? Чужое сено подбирает. Я вот скажу ей сейчас! — И он, не выпуская узелка из рук, готов был броситься домой.
— Так она тебя и послушает! — удержал его Гошка. — Давай уж лучше Николаю Иванычу расскажем или дяде Васе.
— Лучше тятьке, — согласился Никитка.
Мальчишки побежали на луг, отыскали дядю Васю.
— Ну и мамаша у нас, — поскрёб тот в затылке. — Любого делягу перещеголяет.
— Что же нам делать-то с ней?
— А пусть о тётке Ульяне опять по радио объявят, — посоветовал Гошка.
— Можно, конечно, и по радио. А если ещё так попробовать… Вот послушайте-ка, чего я придумал…
В сумерки дядя Вася, Никитка и Гошка подъехали на подводе к разлапистой ёлке в лесу, под которой была сложена аккуратно причёсанная копна сена.
— А сенцо-то не иначе как про запас заготовлено, на зиму, — усмехнулся дядя Вася. — Ну, а мы его сейчас на законное место доставим.
С помощью ребят он навьючил сено на телегу и отвёз к колхозной ферме, к стогам.
В этот же вечер, когда Краюхины сели ужинать, по колхозному радиоузлу выступил Николай Иванович.
Он рассказал, как проходит сенокос, и ещё раз подтвердил, что в этом году на трудодни, кроме денег и хлеба, членам артели будет выдано также и сено.
Потом он назвал имена особенно отличившихся на уборке сена колхозников и поблагодарил их от имени правления.
— Правление выносит также благодарность, — продолжал председатель, — Ульяне Краюхиной, которая, заботясь об артельном добре, подобрала на лесной дороге потерянное шофёрами сено и доставила его на колхозную ферму.
— Что такое? — беспокойно заёрзала на лавке Ульяна. — Какое сено?
— Как? — деланно удивился дядя Вася. — А копна в лесу! Разве не ты её собрала? Вот тебе и спасибо от правления.
— Так зачем же её… на ферму?
— А куда же ещё? Сенцо-то, по всем приметам, колхозное.
Ухмыльнувшись, дядя Вася пояснил жене, что сено в лесу обнаружили ребятишки, а он помог им доставить его на ферму.
— Да вы что? — взорвалась Ульяна. — Белены объелись? Я это брошенное сено целый день собирала. Всё платье о сучья изодрала!
— Ай-яй-яй… — пожалел дядя Вася. — Сколько сил потратила, и всё без толку. Уж лучше бы ты на колхозный сенокос вышла. — Он переглянулся с Никиткой и уже строже сказал: — Попомни, Ульяна, ребята тебе на колхозное добро польститься не дадут. Да и я не позволю.
— Так брошенное же сено, потерянное, — забормотала Ульяна. — Всё равно его бы колёсами замяли.
— Вот это другой разговор. Надо будет шофёрам сказать, чтобы они ездили поаккуратнее.
Утром, перед выходом на сенокос, «команда ретивых» зашла в правление колхоза, чтобы доложить Николаю Ивановичу о событиях за прошедший день.
Около стола председателя толпились бригадиры, члены правления. Здесь же находился и шофёр Пыжов. Размахивая руками, он что-то торопливо объяснял Николаю Ивановичу. Щёки его рдели, как переспевшие помидоры.
Ребята решили, что они пришли не вовремя, и подались обратно к двери.
— Садитесь, слушайте, — пригласил их Николай Иванович и попросил замолчавшего Пыжова продолжать.
Шофёр с досадой покосился на рассевшихся на скамейке мальчишек и девчонок.
— Зачем же при ребятах-то? — шепнул он, наклонившись к председателю. — Я вам после объясню.
— Нет-нет, говори, — потребовал Николай Иванович. — Ребятам тоже интересно. Это ведь по их сигналу мы тебя в правление вызвали.
Пыжов пожал плечами.
— А что ж говорить? Вы и так всё знаете. Темпы гоним, поскорее сено хотим убрать. Ну вот и порастрясли малость. Словом, беда не велика, подберём.
— Может, на этот раз и не велика, — задумчиво заговорил Николай Иванович, — но понимаешь, Семён, зачем я тебя вызвал? За дело ты взялся горячо, норму перевыполняешь. Но как? Вчера вот сено порастряс, позавчера удобрения из худого грузовика по дороге рассыпал, третьего дня чуть машину не разбил. Вот и получается, что халтуришь ты, парень, торопишься, без совести иногда работаешь.
— Как это без совести?
— А так. На машине ты сам себе хозяин, работаешь один, никто тебя в дороге проверить не может, и единственный контролёр над тобой — твоя же совесть. А ты про неё забываешь частенько. Вот представь себе. В поле, скажем, тракторист кукурузу как следует не обработает — он ведь один на сотню гектаров работает, кто его проверит? На ферме доярка корову не накормит как следует — к ней ведь тоже контролёра не приставишь. Что бы тогда с колхозом-то было?
— Да что с ним толковать, — подал голос один из членов правления. — Снять Пыжова с грузовика! Пусть стога метает вместе с другими. Там люди за ним присмотрят, чтоб он по совести работал.
Вскочив со скамейки, Пыжов принялся упрашивать не лишать его машины.
— Слово даю, сенuнки не потеряю. Вот увидите. Можете любого контролёра ко мне приставить. — Он покосился на ребят. — Пусть хоть вся «команда ретивых» за мной по следам ходит.
— Ладно, на этот раз поверим тебе, — поднимаясь, сказал Николай Иванович. — А ребята, конечно, присмотрят.
Не успел Пыжов уйти, как Елька с Таней ввели в правление Митьку Кузяева. Заметив ребят, тот остановился и настороженно обратился к председателю:
— Звали, Николай Иваныч?
— Третий раз нарочных посылаю. — Председатель подошёл к Мите. — Занятый ты, видать, человек.
— Работёнки хватает.
— Так вот, Митя. Есть для тебя важное задание от правления колхоза. Надо выявить все пустующие участки земли. Подсчитать их, нанести на карту. Мы их выкосим, потом запашем.
— А пусть ретивые выявляют, — буркнул Митяй.
— Говорят, что ты лучше всех знаешь колхозные поля. Вот и будь у ребят за проводника, походи с ними денёк-другой. За работу тебе, конечно, трудодни начислим.
— А когда выходить? — спросил Митька.
— Да хоть сегодня же. Ну так как, договорились?
— Договорились, — кивнул Митька и строго посмотрел на помрачневших мальчишек. — Только, чур, едой запасайтесь. На целый день в поле уйдём.
Пропажа
Когда впервые в лагерь привезли большие весы и Александра решила взвесить поросят, Гошка даже удивился.
— Это всех будем взвешивать? Всё стадо?
— Да нет, куда там, — сказала мать. — На всех время не хватит.
И она распорядилась отобрать для контрольного взвешивания всего лишь десять поросят. Причём отобрать только средних — не очень худых и не очень рослых и упитанных. А чтобы поросят легко было отыскать в огромном стаде, Александра велела ребятам нарисовать им на спинах лиловыми чернилами огромные цифры — от единицы до десяти.
С того дня ребята каждое утро вылавливали контрольных меченых поросят и взвешивали их.
Вот и сегодня утро тоже началось с охоты на меченых.
Лучше всего это делала Таня. Она смело входила в стадо, отыскивала поросёнка с лиловой цифрой на спине, давала ему пожевать розовую морковку и почёсывала за ушами. Поросёнок становился совсем ручным, и девочка ловко засовывала его в мешок.
Мальчишкам только оставалось таскать их на весы.
У весов стояла Гошкина мать и держала в руках тетрадочку, в которую записывала вес каждого поросёнка. Потом определяла, на сколько граммов каждый меченый поросёнок прибавил за сутки в весе.
— Ну как там, мам? — нетерпеливо шепнул Гошка. — Растут? Прибавляют?
— Потом скажу, потом, — отмахнулась мать. — Давайте остальных на весы.
Цифры сегодня явно радовали Александру. Один из контрольных поросят дал привес четыреста граммов, другой — четыреста сорок, третий — четыреста семьдесят, а поросёнок, меченный цифрой «шесть», — даже свыше пятисот.
Александра подозвала Гошку с Елькой и протянула им тетрадку:
— Уж не ошиблась ли я. Посчитайте-ка вы.
Ребята проверили записи и подсчёты — всё было правильно.
— Тётя Шура, рекорд! — обрадованно вскрикнула Елька. — Надо об этом по радио сообщить.
— Уж сразу и по радио, — рассердилась Александра. — Нет-нет! Вы не шумите пока — посмотрим, что дальше будет.
Подошли Стеша и дед Афанасий.
Александра на их глазах проверила седьмого поросёнка, восьмого, девятого. Привесы также оказались высокими.
— Хорошо, Александра, знатно! — похвалил дед Афанасий. — Растёт орава, силу набирает. Значит, твоя правда — лагерная жизнь поросятам на пользу пошла.
Осталось взвесить последнего контрольного поросёнка. Но тут произошла заминка. Подбежала Таня и сказала, что десятого нигде нет.
— Как это нет? — удивилась Александра.
Все отправились на поиски. Обошли стадо вдоль и поперёк, но поросёнка с лиловой десяткой на спине нигде не было.
— А может, её смыло, десятку-то? — высказала предположение Стеша. — Росой или дождём?
— А почему у других не смыло? — возразила Александра. — Нет, тут что-то не то. — И она покосилась на сторожа. — Ты, Афанасий, ночью ненароком не заснул? Может, кто и поживился нашим добром-то?
— Разве я не сознаю, на какой пост поставлен? — обиделся сторож. — Вахту несу, как положено. И вдоль изгороди хожу, и голос подаю, и колотушкой стучу, аж руку отмотал.
— Стучишь исправно, из деревни слышно, — вздохнув, согласилась Александра. — А вот «десятка» как сквозь землю провалилась. Придётся, видно, пересчитать стадо-то.
Стадо пересчитали, и оказалось, что не хватает не одного, а двух поросят. Сообщили об этом Николаю Ивановичу. Он пришёл в лагерь, долго беседовал со сторожем и Гошкиной матерью, вместе с ними проверил прочность изгороди, но никаких подозрительных следов не обнаружил.
— Да, скверное дело, — озабоченно заговорил он. — Поросят много, проезжая дорога от лагеря близко — вот, наверное, охотники до чужого добра и соблазняются.
— Что ж делать-то, Николай Иваныч? — спросила Александра.
— Придётся, видно, охрану усилить. Пока с поличным какого-нибудь хапугу не захватим да не обесславим его на весь район, трудно нам будет.
В этот же день после работы дядя Вася решил сходить с Никиткой и Гошкой на рыбалку.
— На озеро махнём, за карасями. Они на закате здорово клюют.
Ребята обрадовались — давненько они не ходили на вечернюю зорю! Это, наверное, будет очень здорово — они наловят по полной кошёлке карасей, потом разведут костёр, сварят уху и Никиткин отец расскажет им что-нибудь интересное про войну.
— Вы и Ельку с Таней позовите, — посоветовал дядя Вася. — Судя по фамилии, Елька тоже завзятая рыбачка.
— Ага, позовём, — согласился Гошка и побежал за девчонками.
Тани дома не оказалось. Гошка с Елькой приготовили удочки, накопали червяков и отправились к Краюхиным.
Вошли в сени и остановились. Со двора доносились возбуждённые голоса. Около хлевушка стояли Никитка, дядя Вася и заплаканная тётка Ульяна.
— Никуда не пойду! Ни в чём я не виновата, — всхлипывая, говорила мать Никитки.
— Совесть надо иметь, — настаивал дядя Вася. — И так через тебя нам с Никиткой проходу не стало.
Никитка умоляюще потянул мать за рукав:
— Ну сходи же, мамка, сходи!
— Да что вы мной понукаете! — рассердилась Ульяна. — Хозяйка я в доме или пустое место? Как вот порешу — так и будет.
— А я говорю — пойдёшь! — Покраснев, дядя Вася нехорошо выругался. Потом, заметив Гошку с Елькой, нахмурился и сказал, что на рыбалку он сегодня не пойдёт.
— А Никитка? — Гошка вопросительно посмотрел на приятеля.
Тот отвёл глаза в сторону.
— Шагайте-ка вы вдвоём, — махнул рукой дядя Вася. — Нам тут не до карасей пока.
Гошка с Елькой поспешили уйти. Видимо, у Краюхиных началась очередная перепалка.
Они постояли минут десять около двора Краюхиных, надеясь, что Никитка вот-вот выбежит на улицу и расскажет, что же у них произошло.
Но он так и не показался.
Гошка с Елькой отправились рыбачить вдвоём. Сели на плот, выплыли на середину озера и закинули удочки.
Но караси на этот раз клевали плохо. То ли потому, что поднялся ветер и по озеру пошла рябь, то ли потому, что рыболовы взяли не ту наживку.
«Какой-то нынче день невезучий, — с досадой подумал Гошка. — И поросёнок пропал, и компания не собралась, и рыба не ловится». А он-то хвалился Ельке, что озеро у них кишмя кишит карасями и что они шутя наловят по полной кошёлке рыбы.
Гошка начал злиться. И когда наконец поплавок дёрнулся, он с такой силой подсёк клюнувшего карася и вытащил из воды леску, что тот сорвался с крючка и шлёпнулся обратно в воду. Следующий карась уже не сорвался, но он был маленьким и неприглядным, и Гошка сам бросил его в озеро.
— Ладно, Гоша, поехали к дому, — примирительно предложила Елька. — В другой раз порыбачим.
— Ты думаешь, в озере карасей мало? — захорохорился Гошка. — Да мы с Никиткой, бывало… Только успевай таскать.
— Да нет, озеро что надо. Только сегодня ветер мешает.
— Ага, ветер, — охотно подтвердил Гошка. — И наживку мы не ту взяли.
Они вернулись к берегу, сошли с плота и перелеском, вдоль изгороди, направились к деревне.
Овсяная каша
Огромное оранжевое солнце снижалось к горизонту. В воздухе посвежело. Из лагеря доносилось ленивое похрюкивание поросят.
Гошка с Елькой заговорили о пропаже из лагеря.
— Вот если бы дедушке Афанасию ружьё с зарядом, — вслух подумал Гошка. — Как бы бабахнул, никто бы к поросятам не подступился. Его же колотушки всё равно никто не боится.
— А вот папа рассказывал, — заметила Елька, — в одном колхозе всех сторожей уволили. И замки на амбары не вешают.
— У нас это ещё не скоро будет.
Неожиданно Елька остановилась и схватила Гошку за руку.
— Слышишь?
Они затаили дыхание. Откуда-то справа доносился негромкий, но отчётливый звук. Звук был странный, ни на что не похожий: ни на скрип дерева, ни на крик птицы, ни на стук колеса. Казалось, что кто-то стучал ложкой об алюминиевую миску. Звук то замирал, то возникал вновь.
— А знаешь, где стучат? — шепнула Елька. — Около изгороди.
— Подожди меня здесь, а я поближе подползу, — сказал Гошка.
— Нет, давай вместе.
И Гошка с Елькой осторожно поползли по росистой траве. Они то и дело прислушивались и переводили дыхание.
Звук становился всё ближе и ближе.
Вот изгородь круто повернула вправо. Вытянув шею, Гошка с Елькой выглянули из травы и заметили, что шагах в двадцати от них жерди изгороди были раздвинуты, и около дыры лежал какой-то мальчишка. Перед ним стояла алюминиевая кастрюлька, и мальчишка осторожно постукивал по ней ложкой. Справа от мальчишки валялась пустая корзина.
— Да это же Митяй! — шепнул Гошка. — Чего ему здесь надо?
А Митька Кузяев, вглядываясь в глубь лагеря, продолжал бренчать ложкой по кастрюльке. Наконец послышалось негромкое хрюканье, и к изгороди подбежали три поросёнка.
Митяй подлез под изгородь и вывалил из кастрюли какую-то еду. Поросята накинулись на неё с жадностью.
Потом Митяй, облюбовав одного из поросят, осторожно приподнял его и опустил в корзину. Поросёнок было взвизгнул, но Митяй сразу же почесал ему за ушами и сунул пятачком в кастрюлю, в которой, как видно, осталось немного овсянки. Поросёнок успокоился и, чмокая, с аппетитом принялся за еду.
— Видала, как орудует! — обернувшись к Ельке, шепнул Гошка. — На кашу поросят приманивает.
— Да нет, быть того не может, — растерянно отозвалась Елька. — Зачем ему поросята? Митька, он не такой.
— Такой — не такой. Кузяевы, они всё к рукам прибирают. Ты смотри, смотри!
Митяй между тем завязал корзину тряпкой, поставил на место раздвинутые жерди изгороди. Затем нарвал травы, положил её поверх корзины и, оглянувшись по сторонам, скрылся в кустах.