– Больше смахивает на философию, чем на совершенствование, – нахмурилась Мэй. (Нет ничего хуже книги, которую нельзя классифицировать.)
– Вот-вот, – подтвердил Эдвин. – Это философия. И психология. И физика. И похудание. Впервые вижу такую мешанину идей – умных и глупых, возвышенных и низких, настоящее сорочье гнездо. Он заимствует отовсюду, но объясняет как-то по-своему. Вот, к примеру, индусская пословица гласит: «Палец, который указывает на луну, не есть луна». Имеется в виду, что не надо путать символы веры с реальностью, которую они описывают. Статуи, иконы, пальцы не следует принимать за сам непостижимый объект, который находится за пределами слов и объяснений. Но Тупак Суаре идет еще дальше. Он пишет: «Тот же палец, что указывает на луну, ковыряется в носу».
Мэй засмеялась:
– Весьма приземленно.
– Да, приземленно. И претенциозно. И банально. Все вместе взятое и кое-что еще. В одном месте он пишет, что можно освободиться от своего прошлого, повесить табличку и сказать всему миру: «Ушел на рыбалку».
– Ушел на рыбалку?
– Именно: Ушел на рыбалку. Что может быть банальнее? А в следующем абзаце пускается в спекуляции на тему физических основ кармы и вечного равновесия энергии во Вселенной. Даже представляет духовную «всеобщую теорию поля». Здорово, да? Всеобщая теория поля. Если бы она работала, то совершила бы прорыв в науке наравне с эйнштейновской теорией относительности. То он дает трехшаговую практическую методику, как лучше организовать рабочий день, а в следующем предложении утверждает, что понятие времени – иллюзия. На одной странице цитирует Спинозу, на следующей громит кейнсианскую экономическую теорию, а дальше пишет о значении «горячих поцелуев» и «жарких объятий». Тут все вместе: мысли, советы, философские концепции. И временами она не оставляет равнодушным. Голова идет кругом. Такого я еще не читал.
– И что?
– В том-то и проблема. Большая проблема. Нельзя публиковать ее в нынешнем виде, иначе провал. Хорошо, если удастся компенсировать издержки. Она просто слишком странная. Кто ее купит? На рынке нет такой ниши – разве что люди, которым чего-то не хватает в жизни. Много таких? Половина населения?
– Даже больше, – сказала Мэй. – Все хотят что-то изменить, что-то получить. Или вернуть утраченное. Молодость. Память. Мгновение. Потерянный фрагмент мозаики. Но ты прав, эта книга чересчур многогранна для одного сектора рынка…
– И слишком эклектична для широкой продажи. Но, думаю, мы выпутаемся. Я ее просмотрю, оставлю стандартные советы по самосовершенствованию, выкину всю мистику и метафизику, разобью на главы, наполовину сокращу, придумаю броское название, интересную обложку – и ее раскупят. Нет худа без добра. Может, даже получится хорошо. Только вот сроки… За неделю я должен ее отредактировать и послать автору на одобрение. И все равно, Мэй, я думаю, что справлюсь. Все получится. – Он улыбнулся собственной решимости.
Мэй тоже улыбнулась и подняла стакан.
– Прозит!
– За меня! – И Эдвин произнес слова, оказавшиеся пророческими в свете событий последующих месяцев: – Странно вот что: некоторые части рукописи очень знакомы. Я уже говорил, что книга похожа на один большой коллаж. Словно все существующие книги по работе над собой смешали в миксере, отжали в марле и получили суть всего жанра. Даже есть раздел «Основные законы управления деньгами», и показалось это уж слишком знакомым. И тут меня осенило. Такую книгу, «Семь законов денег», я изучал в университете. Может, Суаре натаскал материал из других книжек?
– Плагиат от пересказа очень сложно отличить, – процитировала Мэй Вторую Заповедь.
– Знаю-знаю. И на мысль авторское право не распространяется. Но отчего-то стало не по себе, как раз когда я вспомнил о «Семи законах». Поэтому в перерыв я пошел в тот огромный букинистический магазин на Пятой улице. Ты его знаешь.
– «Брайантс»?
– Нет, другой, дальше. Напротив бакалеи. Оказалось, «Семь законов» уже не издают, но я раздобыл копию. Автор – некий Филлипс. И действительно, Тупак Суаре перенес кусок из Филлипса в тот раздел книги. Это очевидно.
Мэй даже привстала:
– Плагиат?
– Нет. Не плагиат. В том-то и дело – он даже не перефразировал текст. Что-то написал иначе, какие-то части перемешал и соединил, а остальное переделал. И знаешь, что получилось? Словно написано по памяти. Версия Тупака Суаре ближе к тому, как я запомнил «Семь законов денег». Память всегда что-то изменяет: одно блекнет, другое становится ярче, третье почти не меняется. Так и тут. Словно Суаре нарочно привел не саму книгу, а впечатление от нее. Возникает ощущение зыбкости. Покупателям таких книг зыбкость не нужна, они хотят, чтобы их убеждали. Им нужны только ласки, сказки, пряников связки…
– Здорово. (Мэй обожала аллитерацию. Аллитерация – ее профессиональная слабость. Бокал вина, пара неглупых аллитерационных острот – и она ваша. Эдвин получил работу отчасти потому, что на собеседовании он, на свое счастье, выдал несколько аллитераций.)
– Меня вот что беспокоит, – продолжал он. – У «Сутенира» давно не было хорошего бестселлера, еще со времен «Балканского орла». Хорошо расходится «Куриный бульон», но нет истинного шедевра. Нужен бестселлер.
– Как называлась последняя книга по самопомощи, которую ты редактировал?
– «Стань тем, кто не ты».
– Она хорошо пошла.
Даже Эдвин был вынужден согласиться, что «Стань тем, кто не ты» продается неплохо.
– Но все равно…
– Не волнуйся. Я раскрою тебе один секрет. Отдел биографий вот-вот подпишет контракт с уборщицей, которая якобы имела секс с вице-президентом и спикером палаты представителей… – Мэй выдержала театральную паузу, – …одновременно.
– О господи… Вице-президент же демократ, а спикер – республиканец.
– Знаю. Поразительно, правда? На одном скандале мы покроем все убытки. Не беспокойся из-за своей книжки. Пока мы окупаем затраты и получаем небольшую прибыль, все будет нормально. Грядущий «Секс в Капитолии» принесет миллионы.
– Да уж… Республиканец и демократ.
– Одновременно, – сказала Мэй.
– Невероятно. – Эдвин зажег спичку, закурил вторую сигарету за вечер (он пытался сократить) и глубоко затянулся. – Ну, секс хорошо пойдет, – процитировал он Первую Заповедь. – Люди не могут без него. Это своего рода голод.
И понятие (или, скорее, изображение) секса повисло между ними тяжелым влажным обещанием.
– Мокита, – тихо сказала Мэй, но Эдвин услышал. Мокита.
Глава тринадцатая
Когда он пришел домой, желтые бумажки исчезли – может, улетели на юг, словно бабочки. Теперь Дженни увлеклась фэн-шуй и весь день переставляла мебель в соответствии с географией мира духов. Поэтому голубые предметы теснились в восточном углу, желтые – в западном, а розовые – в северном. Телевизор с холодильником были неестественно развернуты – «для облегчения тока энергии», а кольца шторки для ванной стали ярко-оранжевыми. Теперь к Эдвину и Дженни должно прийти богатство и счастье. (Боги, стало быть, без ума от ярко-оранжевых колец шторки для ванной.)
Озирая весь этот разгуляй, он вспомнил, как Мэй однажды рассказывала о «Школьном тесте Брюса Спрингстина на совместимость».
– Как-то я прочитала статью о первом браке Спрингстина, – говорила Мэй. – Его жена была модной манекенщицей, звали ее Джулианна как-то. Журналисты где-то откопали несколько школьных фотографий жениха и невесты и поместили их рядом в статье. И знаешь что? В школе Джулианна не обратила бы на Брюса внимания. Она была из богатой семьи, королева школьных балов. Активистка, член студенческого совета. Мисс Популярность. Из тех, кто следит за модой. А Брюс наоборот – неуклюжий застенчивый изгой. Джулианна с озера Осу иго – там обитает все высшее общество. Далековато от фабрик и захудалых баров Нью-Джерси. Брюс и Джулианна вышли из разных миров. Учись они в одной школе, Джулианна смотрела бы на него свысока. Но они ведь поженились? Тогда я, глядя на фотографии, сказала, что их брак обречен. И оказалась права. Он ушел от нее к своей бэк-вокалистке, Пэтти Скиальфа, обычной девушке из Нью-Джерси. В школе Пэтти и Брюс отлично бы поладили.
Мэй назвала это тестом на совместимость: чем меньше общего у старшеклассников, тем меньше шансов на их счастливый брак.
– Мы навсегда остаемся старшеклассниками, – сказала она. – Просто скрываем это. Но наша суть на самом деле не меняется. Всеобщая любимица, как и неудачник, – пожизненные амплуа.
Мэй говорила общие фразы, но в ее рассуждениях был явный намек. Эдвин сделал вид, будто не обратил особого внимания:
– Да, есть о чем подумать. Что будешь заказывать? Вот это блюдо должно быть неплохим.
Он видел школьные фото Дженни, знал, что она была звездой в очень престижной школе для богатых. И понимал, что если бы встретил Дженни тогда – угреватый, очкастый верзила с книгой под мышкой, что выдавал латинские изречения и ронял саркастические шуточки, – она не удостоила бы его и взгляда. Это сломило бы Эдвина. (Хоть он и презирал одноклассников, но тем не менее жаждал их одобрения.) Школьные годы он провел в попытках добиться расположения товарищей, которые были гораздо глупее его. Это повышало его самооценку и добавляло высокомерия, но вместе с тем подчеркивало, что он аутсайдер. Когда Дженни согласилась с ним встретиться (о, чудо!), вскоре после того, как он устроился в «Сутенир», ему показалось, что его личность наконец-то оценили. А когда она рассмеялась его непринужденной остроте (которую он репетировал целый вечер перед зеркалом), когда с готовностью согласилась снова встретиться, Эдвин уже знал, что женится на ней. После первого же свидания. Женится, чтобы потешить свое самолюбие. Забыть школьное фото и сказать себе: «Вот видишь, все получилось!»
И вот что вышло. Медное кольцо зеленеет. Интерьер квартиры меняется по навязанной кем-то цветовой схеме, телевизор поставлен вдоль воображаемых энергетических линий, а сам он живет с фантомом. Дженни настоящей не кажется. Она скорее – фотография из школьного альбома. Вырезанное изображение в полный рост. Мисс Популярность.
Может, Мэй права. Может, ее теория имеет веские основания. Может, все мы остаемся старшеклассниками. В таком случае у Эдвина много общего с Брюсом Спрингстином, и он несколько сочувствует ему.
Глава четырнадцатая
В тот вечер случилось кое-что странное.
Эдвин сидел дома перед раскрытой рукописью и упорно пытался втиснуть чудовищное произведение Тупака Суаре в сколько-нибудь приемлемые рамки. Он уже определил какие-то основные темы, вырезал большинство второстепенных, вычистил наиболее абстрактные размышления, длинное замысловатое рассуждение о любви превратил в изящное резюме из семи пунктов и уже продирался через мудреный раздел «когнитивные разногласия в личности», когда наткнулся на указания о том, как бросить курить, одновременно (зловещее совпадение!) потянувшись за очередной сигаретой.
Послушай! – писал Тупак. – Послушай меня. Прямо здесь и сейчас собери все сигареты, что у тебя есть, и налей четверть стакана теплой воды. А теперь возьми одну – только одну. Это последняя сигарета, которую ты выкуришь. Прямо сейчас, в эту самую минуту. Ты бросаешь курить навсегда. Иди в туалет, выброси в унитаз остальные сигареты, но воду не спускай. Посмотри на них. А теперь на себя в зеркало. Закури последнюю сигарету. Больше ты не будешь курить. Но не смакуй ее. Ни в коем случае. Не радуйся ей. Не растягивай удовольствие. Выкури последнюю сигарету быстро. Иначе велика вероятность, что это не последняя сигарета. Ты должен выкурить ее так быстро, как только сможешь, на одном дыхании. Кури! Кури! Быстрее! Давай!
Эдвин кашлял и задыхался, быстро втягивая дым, из-за этого бумага лопнула, оранжево-красный уголек превратился в столбик.
А теперь бросай ее в стакан. Пусть размокнет. Смотри, как она там плавает, разбухшая, вода постепенно темнеет. Вот она, твоя последняя сигарета. Самая последняя. Теперь поднеси стакан к губам…
Рот Эдвина наполнился грязной водой с плавающим окурком, он не сводил глаз с зеркала. Он боролся с желанием проглотить и подавиться или выплюнуть и проблеваться. Стоял и смотрел, выполняя то, что Тупак Суаре назвал «отделением сознания от свойств личности».
Дело не в пристрастии к курению, азартным играм, перееданию или недоеданию. Это лишь симптомы дисгармонии в душе. Ваши несбалансированные свойства. Сконцентрируйтесь на том, чтобы привести их в порядок. Пусть они, одно за другим, станут на свое место.
И что-то изменилось. Что-то под самой поверхностью – там, где вены под кожей. Словно разные пласты его личности – всяческие недостатки и причуды, привычки и свойства – начали постепенно разделяться. Он почти видел это в зеркале. И если он сейчас отпустит разум на свободу, тогда процесс…
Эдвин закашлялся, выплюнул воду с окурком в унитаз, несколько раз спустил воду. Голова кружилась, словно он коснулся чего-то темного, теплого и могущественного. Прополоскал рот, умылся холодной водой, посмотрел в зеркало.
– Я – Эдвин де Вальв, – сказал он. – Я – Эдвин Винсент де Вальв, и я слишком много курю. Вот кто я.
Паника понемногу улеглась. Он едва не потерял индивидуальность, чуть было не разобрал ее на части и не потерял целое.
– Лю! Я за сигаретами! – Эдвин натянул пальто. Дженни спустилась в коридор – босиком, в махровом халате, волосы закручены в полотенце.
– Тебе на самом деле нужны сигареты? Так поздно?
– Нет, – ответил Эдвин. – Не нужны. На самом деле не нужны. Поэтому я иду.
И он ушел в темный дождливый вечер, к еще открытому магазину на углу, стремясь к никотину, к дурным привычкам.
Тем временем Дженни присела за кухонный стол. Увидела рукопись, сложила листы в стопки, затем, не задумываясь, взяла несколько страниц и принялась читать.
Глава пятнадцатая
Рукопись «Что мне открылось на горе» продолжала изводить редакторскую потребность Эдвина в упорядоченности. Одни части ее почерпнуты из древних источников, наподобие «Тибетской Книги мертвых». Другие явно взяты из современных газет.
Посреди тантрического истолкования «Камасутры», среди цветистой, влажной нью-эйджевой эротики Суаре неожиданно принялся цитировать результаты новейших исследований: доказано, что регулярный секс повышает иммунитет. «Журнал „Здоровье от природы“ приводит данные, которые показывают: у тех, кто занимается сексом не реже одного-двух раз в неделю, на 29% выше уровень иммуноглобулина – этот белок помогает бороться с болезнями». Сухие научные данные торчат зубом посреди рассуждений о «трепещущем нефритовом стебле в теплой заводи лилии». Уму непостижимо. Словно читаешь палимпсест, надписи на пергаменте, которые стирали и писали заново много раз, и остались только неясные образы. Да, именно, палимпсест, думал Эдвин. (И, как показали дальнейшие события, он был прав – палимпсест, хотя иной природы.) Казалось, будто один за другим читаешь куски из десятка разных книг, сложенных стопкой. Все равно что пытаться разом отредактировать целую библиотеку. Это какое-то… какое-то треклятое занудство, вот что это. С точки зрения редактора, рукопись «Что мне открылось на горе» попирала основные правила композиции и стиля. Но не просто попирала – переписывала эти правила заново. Не оказалось даже деления на главы. Суаре, едва переведя дух, бросался в новую тему. Никаких передышек. Текст беспрепятственно переливался со страницы на страницу. Каждая мысль была связана со следующей, образуя длинную головокружительную цепочку путаных понятий. Заброшенный розовый сад, больше шипов, чем цветов.
Эдвин решил выделить ключевые фразы, чтобы придумать названия для глав, но вскоре запутался:
1. Прошлогодний снег
2. Ушел на рыбалку
3. Иллюзия диеты (и диета иллюзии)
4. Палец показывает на Луну
5. Овладей блаженством
6. Искусство поцелуя
7. Поцелуй искусства