– А если он ещё раз?
– Даже виноватого второй раз не вешают, – хмыкнул Саша.
Джеки мрачно скрипнул зубами:
– Ну да, его поджигают.
Саша глянул на него иронически, на что Джеки поднялся и широкими шагами с раздражением вышел. Илья остался и, без раздумий стянув стары, уселся на кровать. Где-то откопал ручку, потянулся за лежащим на подушке кроссвордом с пляшущими человечками. Спросил:
– Тебя скоро выпишут?
– Завтра сам уйду.
На этом разговор закончился.
Илья остался в палате до вечера, пока его не выгнали медсестры на пару с появившимися вместе с тормозком Сашкиными родителями.
А следующим утром возмущенные работники больницы не обнаружили травмированного на месте. До сих пор остававшийся в прострации безнадёга в ответ на все вопросы пробормотал, что пациент уполз через окно – и это на третьем этаже.
Ещё через пару дней одна сердобольная тетёнька чуть не упала в обморок, услышав жалобную мяукающую просьбу о помощи из дыры каменного уличного женского туалета.
Беднягу вытаскивала служба спасения. Он был избит, в синяках, порезах, а на руке приводила всех в ужас на живую сделанная чем-то острым надпись: «Я больше так не буду». Говорить, кто причина всех его несчастий, парнишка напрочь отказался, несмотря на все увещевания милиционеров и родителей.
В общем, «взрослые» ещё долго не могли прийти в себя после подобной жестокости.
А Илья задумчиво разглядывал хлещущих пиво парней и пытался догадаться, кто участвовал в том побоище – Джеки или он же, только вместе с Сашей.
Саша на взгляд Ильи повернулся, но, не уловив в нём вопроса, уткнулся в телефон. Кажется, он запускал ту самую игрушку.
End the flashback.
– Не парься из-за этого так, – говорю Джеки, когда мы уже выходим из машины. – Я ж понимаю, что, сдохнув, ты подведёшь под монастырь слишком многих, да и гипсом много не подерёшься.
Фыркает, видимо представляя, как будет смотреться. Дергает, словно на прочность пробует повязку, прижимающую его правую руку к груди, и достаёт из кармана ножик-бабочку. Тот с несколькими щелчками в его руке на лету раскрывается и складывается обратно.
«Спортивка» закрывает за Джеки дверцу и выдвигается первым к похожему на склад зданию. Внутри темно и холодно, но мы здесь не единственные гости. Ещё… примерно человек семь-восемь глядят волчьими глазами.
Кто-то включает свет.
Мельком оглядываю присутствующих. Видок практически у всех, мягко говоря, не слишком честный.
Стараюсь сосредоточиться на предстоящей свалке и выкинуть из головы мысли, достающие меня с самого утра, мол, не слишком ли я трус?
Нет уж, оставлю это на потом.
Рука на автомате лезет в карман, достать на этот раз мой, изрядно постаревший нож.
Слушаю молча. Джеки говорит неохотно, хмуро, как на исповеди.
Припечатываю:
– Мудак. Ага, стал бы я стоять как истукан, щас.
Неловко пожимает плечами:
– Мы столько не виделись.
– А почему раньше не сказал?
– А ты б согласился?
Не отвечаю, Джеки тоже молчит. Это его, наверно, самый крупный провал. По роже вижу – пытается придумать, как извернуться, отхватив от ублюдка кусок побольше.
Мои же мысли – далеко отсюда.
Да уж, прошла очередная гроза. Прямо как с Шуриком – налетела, закружила, наврала, потребовала, заставила расхлёбывать последствия и долго извинялась впоследствии. Почему-то некоторые думают, что мне проще сначала соврать. Нет, конечно, проще, но… Эх.
Скорее всего Сонька и Илья уже по потолку бегают. Моё дитё наверняка пособирало все шмотки и готово отчалить.
Эх… соскучился.
А ещё, хоть и дня не прошло, соскучился по одному настырному, упёртому созданию. И это чувство – как глоток воздуха на последнем издыхании.
И опять вопрос: откуда ж ты такой взялся?
…больно, чёрт побери.
Я так далеко гнал от себя эту мысль – что дорог – не стал же б я пинать всякого за его подростковые причуды.
И злиться не стал бы.
– Эй, ты там не дух испускаешь? – беспокоится вдруг Джеки.
Фыркаю, тут же морщась:
– А нас скоро, случайно, не прибьют? Просто чтобы не мешались.
Пауза. Неуверенный ответ:
– Не знаю. Не я главный. Если кое-кто уладит этот вопрос – не пристрелят.
– А если нет?
– Не знаю.
– Тогда почему такой спокойный?
– А ты?
Молчу, а Джеки вдруг в несвойственной ему мрачной, что ли, – не знаю, как её по-другому назвать, – убеждённости негромко говорит – почти шепчет:
– Я без тебя не уйду.
Смеюсь, хоть от этого боль увеличивается.
Вот такой он – неодинаковый. Глянешь раз – акула, аллигатор – дашь жвачку, руки не досчитаешься, глянешь два – прежний мистер подлость, а на третий раз рассеянно глаза скосишь: «Я без тебя не уйду». Вот придурок.
Хах.
Хоть я и тугодум – но то, что нас могут грохнуть в любой момент, – понимаю ясно. Правда, нет колющего, ноющего беспокойного чувства – страха, только назойливая мыслишка: отвратный из меня отец… да и «бойфренд», или как их называют, – тоже.
Пересохшие губы невольно расползаются в кривой ухмылке.
Джеки с подозрением хмурится:
– У тебя температура?
Но дотянуться, даже если захочет, – не сможет.
Смешно смотреть, два калеки: загипсованный раненый и раненый в квадрате.
Не знаю, сколько мы здесь сидим – у меня как рассудок помутился и перед глазами иногда испуганной истерзанной киноплёнкой – пара родных кадров.
И ещё реже, замеченный, тяжелый горячий выдох.
Так… нелепо.