Майнет Уолтерс
Посвящается Роланду и Филиппу
ПРОЛОГ
Двадцать пять лет за жестокие убийства
Вчера в Королевском суде Винчестера 23-летняя Оливия Мартин, проживающая, по адресу: Долингтон, Левен-роуд, д. 22, была осуждена за жестокие убийства матери и сестры на пожизненное заключение. В приговоре значилось, что ей придется провести в тюрьме минимум двадцать пять лет.
Судья, председательствовавший на процессе и назвавший Мартин «чудовищем без крупицы человечности», подчеркнул, что невозможно оправдать зверства, которые она проявила по отношению к двум беззащитным женщинам. Убийство дочерью собственной матери является самым противоестественным преступлением и требует максимального наказания, которое только может предусмотреть закон. Убийство родной сестры не менее чудовищно и отвратительно. «Надругательство над телами, — продолжал судья, — можно считать наиболее мерзким и варварским осквернением, не имеющим аналогов в истории криминалистики. Это, поистине, акт наивысшего проявления зла». Во время вынесения приговора Мартин не проявила никаких эмоций…
«Сазерн Ивнинг Геральд», январь 1988 года
ГЛАВА 1
На ее приближение нельзя было смотреть без содрогания. Она представляла собой жестокую пародию на женщину и была настолько толста, что руки, ноги и голова нелепо торчали из громадной массы туловища и казались неуместными на этой глыбе жира. Грязные белесые волосы жидкими прядями прилипали к черепу, а под мышками расплылись темные пятна пота. Сразу очевидно, что передвижение дается ей нелегко и причиняет изрядные мучения. Она волочила ноги, выворачивая стопы вовнутрь, подталкивая тело вперед ритмичными движениями то одного гигантского бедра, то другого. При этом равновесие ее выглядело достаточно ненадежным. При каждом движении, даже самом незначительном, ткань на ее одежде зловеще натягивалась, готовая порваться в любое мгновение от непомерного давления огромной массы. Ничто на ее лице не выделялось и не запоминалось. Даже синие глаза терялись в уродливых складках жира, который буграми проступал под кожей.
Странным оставалось и то, что по прошествии столь длительного промежутка времени она все еще представляла интерес для окружающих. И сейчас те, кто видел ее каждый день, смотрели за тем, как она передвигается по коридору, словно созерцали это впервые. Что же так завораживало их? Может быть, сами ее размеры: огромный рост и вес более ста пятидесяти килограммов? Или их притягивала ее страшная репутация? А может быть, отвращение к ней? Никто не улыбался. Большинство из тех, кто наблюдал за ней, смотрели на женщину бесстрастными спокойными глазами, боясь, очевидно, привлечь к себе ее внимание. Ведь это она разрезала на маленькие кусочки свою мать и сестру, а потом выложила кровавую абстрактную картину на полу собственной кухни. Немногие из тех, кто видел ее, смогли бы позабыть эту женщину. Если принять во внимание весь ужас ее преступления и страх, который ее задумчивое лицо вызывало у всех присутствующих в тот день на суде, становится понятным, почему ее приговорили к пожизненному заключению. И при этом поставили условие, что она отсидит как минимум двадцать пять лет. Но кроме самого страшного преступления, ее делало необычной еще и то, что она сразу же призналась в содеянном и отказалась от адвоката.
В тюрьме ее все называли не иначе как Скульпторша. Настоящее имя этой женщины было Оливия Мартин.
Розалинда Лей, ожидавшая Мартин возле дверей комнаты для свиданий, нервно провела языком по пересохшему небу. Она сразу же почувствовала антипатию по отношению к этой женщине, будто зло, совершенное когда-то Оливией, сейчас дотянулось до Роз и даже физически коснулось ее. «Господи! Да у меня ничего с ней не выйдет», — подумала Роз, и эта мысль напугала ее. Правда, сейчас у нее, разумеется, не оставалось никакого выбора. За ней только что закрылись ворота тюрьмы, и хотя Роз была всего лишь посетительницей, она уже не могла никуда убежать, как и все содержащиеся здесь заключенные. Она прижала трясущуюся ладонь к бедру, чувствуя, как на ноге конвульсивно сокращаются мышцы. В руках Роз держала почти пустой кейс, свидетельствовавший о том, что она совершенно не подготовилась к этой встрече. Внутренне Роз теперь только горько смеялась над своим высокомерием и самонадеянностью: ей почему-то показалось, что эта беседа пройдет легко и просто, как это бывало у нее прежде. И ей ни разу не пришло в голову, что страх в один момент сможет парализовать ее изобретательность.
Как-то рано поутру потянулась к топору Лизи Борден, крошка наша — и в крови лежит мамаша. И отца она потом зарубила топором… Это глупое стихотворение вертелось у нее в голове, повторяясь снова и снова, одурманивая мозг и приводя его в состояние тупого оцепенения. Как-то рано поутру потянулась к топору Оливия Мартин, крошка наша — и в крови лежит мамаша. И сестру она потом зарубила топором…
Роз отступила от двери и заставила себя улыбнуться.
— Здравствуйте, Оливия. Меня зовут Розалинда Лей. Наконец-то мы встретились, мне это очень приятно.
Она протянула руку и тепло пожала ладонь Мартин, наверное, рассчитывая на то, что демонстрация дружелюбия и отсутствие предубеждения поможет ей справиться со своей неприязнью к этой женщине. Прикосновение Оливии оказалось лишь символическим, пустой формальностью, выражавшейся в холодных бесчувственных пальцах протянутой руки.
— Спасибо вам, — поспешно обратилась Роз к нависшей над ней тюремной служительнице. — Теперь я справлюсь сама. У меня есть разрешение начальника тюрьмы на беседу в течение часа.
Лизи Борден, крошка наша… Ну, скажи же ей, что ты передумала. Оливия Мартин, крошка наша — и в крови лежит мамаша… Я не смогу! У меня ничего не получится!
Женщина в форме только пожала плечами.
— Хорошо.
Она небрежно поставила металлический стул, который до сих пор держала в руках, на пол и прислонила его к колену.
— Вот эта вещь вам понадобится. Любая другая мебель развалится в ту же секунду, как только она присядет. — Надзирательница беззлобно рассмеялась.
«Симпатичная женщина», — невольно подумала Роз.
— Как-то раз, еще в прошлом году, она застряла у нас в одном проклятущем унитазе, — продолжала тюремщица. — Так ее вытаскивали оттуда четверо мужчин. Вы-то с ней, конечно, не справитесь в одиночку.
Роз неуклюже протащила стул в дверной проем. Сейчас ей стало неловко. Она почувствовала себя так, словно являлась приверженцем сразу двух воюющих сторон, и теперь ей надо было выбирать, кому она отдаст предпочтение. Но ведь Оливия сама напугала ее так, как это не удалось бы ни одной тюремной служительнице!
— Во время беседы я буду пользоваться магнитофоном и записывать то, что сочту нужным, — отрывисто предупредила Роз, от волнения проглатывая окончания слов. — Начальник тюрьмы разрешил мне, и это оформлено надлежащим образом.
Наступила тишина, и служительница приподняла бровь.
— Ну, если вы считаете это нужным… Вероятно, кто-то уже позаботился о том, чтобы получить такое же разрешение и у Скульпторши. А если у вас возникнут какие-нибудь проблемы, ну, например, если она неожиданно начнет яростно проявлять свое недовольство. — Тут женщина зачем-то сначала провела пальцем по горлу, а затем постучала по створке маленького окошечка, врезанного в дверь, откуда надзиратели могли следить за происходящим в комнате. — Тогда барабаньте вот сюда, прямо по стеклу. Если, разумеется, она позволит вам это сделать. — Женщина холодно улыбнулась. — Надеюсь, вы успели ознакомиться с нашими правилами. Вы ей ничего не передаете и ничего не выносите отсюда наружу. Она может курить ваши сигареты в этой комнате сколько угодно, но не имеет права забирать их с собой. Вы не передаете ей никаких устных сообщений и не принимаете таковых от нее без разрешения на то начальника тюрьмы. Если у вас возникнут какие-либо сомнения, лучше всего обратиться к кому-нибудь из тюремных служащих. Это понятно?
«Вот сука!» — сердито подумала Роз, но вслух произнесла коротко: «Конечно». И, поразмыслив немного, поняла, что это была, конечно, не злость, а самый настоящий страх. Страх быть запертой в тесном помещении с этим чудовищным созданием, провонявшим потом, на жирном лице которого не отражалось абсолютно никаких эмоций.
— Вот и чудесно. — Служащая тюрьмы, зачем-то подмигнув Роз, чинно удалилась.
Лей уставилась ей вслед, и лишь через несколько секунд, придя в себя, заговорила:
— Заходите, Оливия.
Сама Роз умышленно выбрала себе стул, стоявший подальше от двери, посчитав это знаком особого доверия. На самом же деле она так нервничала, что была бы не прочь именно сейчас посетить туалет.
* * *
О требовании написать книгу агент сообщила ей, как об ультиматуме.
— Твой издатель собрался от тебя отделаться в самом ближайшем будущем, Роз, — выложила агент неприятные известия. — И вот что он сказал: «Даю ей ровно неделю на то, чтобы она состряпала нечто такое, что будет продаваться, иначе мне придется попросту вычеркнуть ее из наших списков». И, хотя мне очень неловко в этом признаваться, Роз, я собираюсь сделать то же самое. — При этом лицо Айрис немного смягчилось. Ругать Роз было все равно что бить головой о стену: больно и совершенно бесполезно. Айрис понимала, что является лучшей подругой Роз (и единственной, как она считала сама). Барьер из колючей проволоки, который Роз выстроила вокруг себя, держал на расстоянии, оставляя в друзьях только самых решительных и преданных. В последнее время мало кто интересовался жизнью журналистки. Поэтому, вздохнув, Айрис высказала свое мнение, понимая, что это впустую:
— Послушай, дорогая, дальше так жить нельзя. Не стоит запираться в своей скорлупе и бесконечно проводить время в созерцании и размышлениях. Ты помнишь о моем последнем предложении?
Но Роз, как всегда, не слушала ее.
— Прости, — забормотала она, глядя на Айрис безумными пустыми глазами. Заметив раздражение на лице подруги и агента, она сделала усилие и сосредоточилась. «Наверняка Айрис опять читала мне нотацию, — подумала Роз. — Но почему она обо мне так печется?» Ей порядком надоело внимание посторонних людей. Оно выматывало и ее, и их самих.
— Ты звонила тому психиатру, которого я тебе рекомендовала? — без предисловий поинтересовалась Айрис.
— В этом не было необходимости. Я нормально себя чувствую. — И она вгляделась в лицо Айрис, в ее идеально подведенные глаза. Эта женщина не менялась на протяжении последних пятнадцати лет. Кто-то когда-то сказал Айрис Филдинг, что она очень похожа на Элизабет Тэйлор в фильме «Клеопатра».
— Неделя — очень маленький срок, — отозвалась Роз, имея в виду ультиматум издателя. — Скажи ему, что материал будет готов через месяц.
Айрис бросила на стол какую-то бумагу и подтолкнула ее к Роз.
— Боюсь, у тебя не осталось возможности маневрировать и диктовать свои условия. Кроме того, он даже не собирается давать тебе право выбора темы. Он хочет получить материал об Оливии Мартин. Вот здесь записаны имя и адрес ее адвоката. Выясни у него, почему ее поместили не в Бродмур и даже не в Рэмптон. Узнай, из-за чего на суде она отказалась от защиты. И самое главное, что заставило ее совершить такие ужасные преступления. Где-то в газетах должны быть статьи по этому поводу. — Увидев, как нахмурилась Роз, Айрис только пожала плечами. — Я все понимаю. Эта тема совсем тебе не нравится, но ты сама довела до такого отношения к себе. Уже сколько месяцев я стараюсь вытянуть из тебя хоть какие-то планы насчет будущих книг. А теперь выбор таков: или вот это, или ничего. Если честно, мне кажется, он нарочно так поступает. Если ты напишешь книгу, она будет продаваться, а если откажешься, ссылаясь на то, что вещь будет основываться только на дешевых сенсациях, у него появятся все основания вышвырнуть тебя.
Реакция Роз удивила даже Айрис.
— Вот и отлично, — спокойно произнесла она, засовывая исписанный листок себе в сумочку.
— А я думала, что ты откажешься.
— Почему?
— Из-за того, какую сенсацию эти бульварные газетенки раздули по поводу того, что случилось с
* * *
Просьба Роз посетить Оливию Мартин с целью получения информации была передана начальнику тюрьмы через Министерство внутренних дел. Прошло несколько недель, прежде чем она получила письмо, подписанное гражданским чиновником, в котором с явной неохотой сообщалось, что ее просьба будет удовлетворена. И хотя Мартин также разрешили эти посещения, за ней оставалось право в любое время отказаться от свидания, не называя при этом причин. В письме подчеркивалось и то, что свидания разрешались лишь в том случае, если они не приведут к нарушению тюремной дисциплины, а также при условии, что слово начальника тюрьмы остается неоспоримым при любых обстоятельствах. Если же мисс Лей каким-то образом стала бы причиной подрыва тюремной дисциплины, она должна была нести за это полную ответственность.
* * *
Роз очень скоро поняла, что ей трудно заставить себя смотреть на Оливию. Хорошие манеры Роз и отвратительная внешность Мартин не позволяли журналистке пристально вглядываться в осужденную. Кроме того, само лицо Олив было настолько плоским и безразличным, что любой взгляд, казалось, скатывался с него, как кусок масла с горячей печеной картофелины. Со своей стороны, Оливия жадно рассматривала Роз. Привлекательная женщина притягивает к себе любопытные взгляды, и в этом нет ничего предосудительного. Даже наоборот. А сейчас Роз была для Мартин чем-то совсем новым. В жизни заключенной почти не осталось места для свиданий, а если такие и происходили, то, как правило, несли в себе неизгладимую печать миссионерского рвения.
После тягостной процедуры усаживания Олив на стул, Роз небрежным жестом указала на магнитофон.
— Если вы помните, в своем втором письме я предупреждала вас о том, что хочу записывать наши беседы. Полагаю, что после разрешения на это начальника тюрьмы вы тоже не выскажете своего неодобрения.
Роз начала волноваться, не слишком ли громко и резко звучит сейчас ее голос.
Оливия чуть заметно пожала плечами.
— Значит, возражений не будет?
Олив согласно качнула головой.
— Вот и хорошо. Тогда я включаю магнитофон. Сегодня понедельник, двенадцатое апреля. Беседа с Оливией Мартин. — Роз судорожно перелистала свой наспех составленный список вопросов. — Давайте начнем с некоторых биографических данных. Когда вы родились?
Ответа не последовало.
Роз посмотрела на собеседницу и ободряюще улыбнулась, но встретила лишь немигающий испытующий взгляд.
— Ну, хорошо, — примирительно начала она. — Допустим, эта деталь мне уже известна. Давайте посмотрим. Восьмое сентября тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Значит, сейчас вам двадцать восемь лет. Все правильно?
И снова тишина.
— Итак, вы родились в Саутгемптоне и были первой из двух дочерей у Роберта и Гвен Мартин. Ваша сестра, Эмбер, что значит «Янтарная», родилась через два года, а именно пятнадцатого июля шестьдесят шестого года. Вы были рады тогда? Или вам больше хотелось иметь братика?
Молчание.
На этот раз Лей не стала даже поднимать глаза. Она чувствовала на себе тяжелый взгляд «собеседницы».
— Очевидно, ваши родители любили разные цвета и оттенки, — продолжала Роз. — Интересно, а как бы они назвали Эмбер, если бы родился мальчик? — Она нервно хихикнула. — Рыжик? Огонек? Наверное, все же хорошо, что у них появилась еще одна девочка. — Роз слушала саму себя с отвращением. «Господи, кой черт меня дернул согласиться на это?!» Ее мочевой пузырь настойчиво давал о себе знать.