- Вы простите, что мы так поздно пришли к вам, - начал пионервожатый.
- Но, право же мы не могли. Нам непременно нужно было зайти, - перебил его Сашко.
- Потому что у Сашка – идея! Идея, Василий Васильевич! - спешил договорить шустрый Омелько Нагорный. - Мы решили организовать...
- ..еще один кружок. Разве не так? - усмехнулся директор и лукаво покосился на Омелька. - Только вот не знаю какой. Может, кружок по изучению лунных кратеров? Нет? Ну, тогда, наверное, кружок по отысканию египетской мумии на берегу Черного моря. Опять не угадал?
И, не выдержав своего подчеркнуто важного тона, Василий Васильевич весело рассмеялся. Он прекрасно знал этого неугомонного Омелька Нагорного: Всегда напевая какую-то новую песенку, пританцовывая (и почему-то принципиально на одной ноге), Омелько Нагорный был неугомонным заводилой и председателем всевозможных и самых необыкновенных кружков в классе.
Это он, например, организовал кружок «новых способов сдувания и усовершенствования шпаргалок» и как основатель этого кружка имел в свое время не совсем приятную беседу с директором, результатом которой была быстрая и бесславная смерть этого кружка.
Зато другой кружок, тоже организованный Омельком: «Тайная лига для борьбы с суевериями», существовал месяца два и погиб только благодаря стараниям секретаря лиги Яши Дерезы, поссорившегося с Омельком.
- Ну, выходит, не угадал?- смеялся Василий Васильевич.
- Не угадали! Не угадали! - засмеялись ребята.
- Литературный журнал – выкрикнул Сашко Чайка.
- О! Журнал! Прекрасно!- И глаза директора сразу стали серьезными и внимательными, Да, это уже не Омелькины выдумки! Это, конечно, Сашина мысль, Молодцы, ребята! Хорошо придумано!
И тут же все четверо стали обсуждать наперебой предполагаемые отделы, а также и направление будущего журнала,
Сашка настаивал на том, чтобы каждый номер журнала был непременно наполнен целиком стихами и рассказами, И главное, конечно, стихами!
- Ну, конечно! - смеялся пионервожатый, Не давайте Сашку обедать - ничего не скажет, а не дайте ему только бумаги и пера – умрет, непременно умрет, Слово даю – умрет!
- Только чтобы свои стихи! - сказал Омелько, - Чтоб не было так, как у Пушкина, А то скажут – сдул!
- Ну, у него не будет, как у Пушкина, снова вмешался пионервожатый, - У Пушкина все-таки лучше выходило, Правда, Сашка?
- А может, наметим еще и отдел астрономии? -подал мысль Василий Васильевич. Ведь астрономия такая наука... такая наука!
Если бы на дворе не завывала буря, если бы это был не январь, а май, Василий Васильевич, наверное, сейчас же вытащил бы своих гостей на крыльцо. И обязательно на этом крыльце сейчас же появилась бы подзорная труба, и Василий Васильевич, наверное бы, уже попросил своих гостей посмотреть в эту трубу на луну и звезды, но в этот вечер директор мог только покачивать головой да разводить руками.
- Да, это наука! Такая наука!.. Несколькими словами о ней и не расскажешь!
Василий Васильевич был по-настоящему рад журналу. Он был уверен, что это дело увлечет ребят, увлечет оно и Омелька Нагорного и заставит его забыть хоть на время о всех его тайных лигах и необыкновенных кружках. Да, непременно необыкновенных! Работают же в школе и другие кружки, но разве Омелько признает их! Разве он станет участвовать в каком-нибудь кружке юных изобретателей или, чего недоставало, в самом обыкновенном драмкружке? Ему обязательно нужна «тайная лига», на меньшее он несогласен, и вот почему Василий Васильевич так рад новому журналу, как будто по-настоящему захватившему Омелька. Недаром Омелько тут же пообещал дать для первого номера интереснейшую научную статью, такую статью, каких еще и на свете не бывало! Но напрасно присутствующие старались узнать содержание этой статьи – мальчик решительно заявил, что это пока еще секрет.
- Опять тайна! –покачал головой Василий Васильевич. – Ты, Нагорный, можешь, кажется, сделать тайну даже из своего старого башмака.
В одиннадцать часов проект журнала был наконец утвержден. Было решено разбить журнал на следующие отделы: 1) романы, повести, рассказы и стихи; 2) статьи на политические темы; 3) научные статьи; 4) пионерская жизнь; 5) жизнь шестого класса; 6) астрономия; 7) шарады, шашки и шахматы; 8) карикатуры.
В редакторы единогласно выдвинули кандидатуру Сашка Чайки: он поэт, сам пишет стихи, и лучшего редактора, разумеется, не найти.
В члены редколлегии выбрали Омелька Нагорного и заглаза – Яшу Дерезу, отличника и изобретателя.
Ребята разошлись, но пионервожатого директор задержал еще на несколько минут.
- Я хочу поговорить с вами о Гале Кукобе, - сказал он. - Что вы думаете о ней? Не кажется ли странным ее поведение за последние дни?
И, когда пионервожатый ответил, что ему тоже Галя казалась какой-то подавленной и вялой, Василий Васильевич, гремя стулом, подсел поближе к нему.
- Вот вы, Чепурной говорите «Чем-то подавленная». А чем, вы знаете? Вот об этом-то я и хочу допытаться у вас. Кукоба - пионерка. Кому же знать свою пионерию, как не ее вожатому? Знаете ли вы, что Кукоба получила сегодня за диктовку «плохо»?
- Как, Кукоба? «Плохо»? Отличница Кукоба?
Пионервожатый вскочил с места и взволнованно посмотрел на директора. Он и сам не мог понять, что же это делается с Галиной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Об «арктическом капитане», который боится итти домой и узнает очень важную тайну
Увидав на крыльце собственного дома темную фигуру Кажана, Олег окаменел. Он не сомневался, что старик ожидает именно его.
Кажан сидел неподвижно. И вдруг глубокий вздох, будто стон насмерть раненного волка, вырвался у него из груди. Это вздох привел в себя Олега. Мальчик осторожно отступил и, крадучись, на цыпочках, бросился через огород. Он не заметил, как очутился возле моря. В квартире Василия Васильевича горел свет. Первой мыслью Олега было пойти к директору и отдать ему найденное письмо. Кто пишет нелюдимому Кажану? И о чем? Наверное, во всем этом есть какая-то тайна, и на эту тайну набрел он, Олег Башмачный!
Да! Наконец-то ему представился случай стать настоящим героем! Правда, это еще не плаванье среди полярных льдов и не открытие в Арктике неведомых земель. Нет, старый Кажан это не Арктика! Но открыть его тайну - разве это не замечательно? Ого! Пусть кто-нибудь из школьников попробует сделать это! Хотел бы он посмотреть, что бы вышло тут у Сашка Чайки! Или у Галины Кукобы. Да нет, куда им там!
Но разве так уж необходимо отдавать это письмо Василию Васильевичу? Разве нет ножика у самого Олега, чтобы разрезать конверт и прочитать письмо? Да разве нельзя для этого обойтись и без всяких инструментов, орудуя одними только пальцами?
Дрожа от холода и волнения, Олег садится на большой круглый камень. Брызги прибоя щедро кропят мальчика, а белая пена бурунов кажется в темноте толпою рассвирепевших чудовищ. Олег колеблется: Он сам не знает, на что ему решиться сейчас.
Итти домой? Нет, страшно! Кажан, верно, и сейчас еще сидит на крыльце, поджидая его возвращения. Пойти к директору? Неудобно, да, пожалуй и не стоит!
Мальчик продолжает сидеть на камне, вздрагивая от холода. Гнетущая темнота обступает его со всех сторон. Он сидит в этой темноте, и понемногу новые мысли приходят ему в голову. И вот он – не школьник, не ученик шестого класса, нет, он – полярный путешественник, захваченный пургою среди ледяных просторов. На тысячи километров – никого! И только бескрайная снежная пустыня, и он один, затерянный в этом мертвом пространстве. С каждой минутой слабеют последние силы. Они догорают, как спичка, тают, как воск. Вот близко-близко, рядом, за соседним камнем – горячее дыханье. Это белый медведь почуял свою жертву. Ещё минута, еще секунда, и медведь надвигается все ближе и ближе. И вот он. поднимается во весь рост и падает прямо на Олега.
Олег чувствует, как ледяные струйки бегут у него по спине. Шторм с каждой минутой делается все сильнее и сильнее, оставаться на берегу дольше невозможно. Мальчик встает. Вот и дорожка. Олег поднимается в город и выходит на Главную улицу. Хорошо, но куда же итти дальше?
Мальчик останавливается: Он чувствует внезапно, как кровь приливает к его щекам, как горят кончики его ушей. Подумать только, Что сказали бы товарищи, если бы узнали, как он блуждал по ночным улицам, боясь встречи с Кажаном!
Какой позор! Полярному капитану – и бояться Кажана! А почему его нужно бояться? Что он может сделать Олегу? Может, он вовсе и не ищет его, а просто случайно присел отдохнуть на крылечке перед домом?
И Олег решительно поворачивает домой. Если Кажан и сейчас еще сидит у дверей, Олег подойдет прямо к нему и сурово и твердо спросит у него, что ему здесь надо. Там, во всяком случае, всегда можно будет крикнуть, позвать на помощь, и отец с матерью сейчас же выбегут на выручку.
Мысленно Олег теперь уже совсем расхрабрился, и только сердце как будто и не слышало его рассуждений – оно крепко и часто колотилось у него в груди.
Окольными дорожками Олег пробирался к дому. Он не шел, он крался на цыпочках. Но вот дом. Вот пустое крыльцо. На ступеньках нет никого. Кажан ушел. И Олег наконец вздохнул с облегчением. Так тихо и тепло показалось мальчику дома, в знакомых комнатах! Даже школьные книжки, даже тетради – и те показались ему такими дорогими и милыми! И даже задачник! Какая, оказывается, это чудесная книжка!
Мать немного поворчала за опоздание, но сын словом не обмолвился о своем приключении. Таинственное письмо заманчиво шелестело в кармане. Отец раскрашивал перед печкой деревянную рыбу, полуметровую щуку «паламиду», усердно выводя на ее боках какие-то серо-зеленые узоры. Эта рыба должна была пугать в воде робкую скумбрию, пугать и загонять ее в сети.
В комнате было тихо, только в трубе гудел ветер да, жалобно позвякивая, дребезжали железные заслонки.
- Ух, как завывает! - оторвавшись от работы, прислушался отец. - Кимбур как с цепи сорвался, а тут еще навстречу молдаванка. Все смешалось, ничего не разберешь!
Башмачный – староста рыбацкой артели. Он черноус, высок и суров на вид.
- Сынок, а ты не видел сегодня Кажана? – вдруг спрашивает он.
Олег от неожиданности роняет книгу и пытливо смотрит на отца. Неужели ему что-нибудь известно?
- Ви... Видел...
- Видел? Мне говорили сегодня, будто он в город ходил. В такую погоду и молодому итти нелегко.
Нет, отец ничего не знает! Это он просто так спросил, из любопытства. И Кажан присел у них на крыльце отдохнуть тоже просто так. Устал, должно быть. Олег сам слышал, как тяжело он вздыхал и охал. Даже стонал как будто, или, может, это он так горевал из-за письма?
- Отец, а как Кажана зовут по-настоящему?
- Да на что он тебе, этот Кажан? Вот уж действительно, как говорится, обломок империи и барский прихлебатель... Дземидкевич его фамилия.
Так, Дземидкевич! Значит, никаких сомнений – письмо и в самом деле адресовано Кажану, Дземидкевичу. Олег забирается в уголок за печку и осторожно разрывает конверт. В конверте письмо. Мальчик кладет письмо в задачник и подходит к столу.
Теперь перед ним трудная задача – прочесть это письмо незаметно. Олег садится за стол и раскрывает задачник. Между страницами белеет клочок бумаги. Его нельзя назвать даже настоящим письмом. Скорее, это записка. Всего несколько строк, написанных чернильным карандашом.
- Да что с тобой, Олег? Ты сегодня сам не свой! – Мать ласково приложила ладонь ко лбу сына. – И лоб будто горячий. Уж не простудился ли?
Олег едва успевает перевернуть страницу и закрыть письмо. Мать не замечает ничего.
- Такая теплая зима была в этом году – и вот, извольте, сразу и снег и шторм, - отзывается отец. – Ну, ничего: после бури рыба еще лучше ловиться будет. Это уж дело верное, сам убедился.
Он говорит о своих рыбацких делах, рассказывает о лучшем бригадире артели Марине Чайке, сейчас уехавшей в Москву на доклад к товарищу Сталину.
Олег уже двадцать раз успел прочесть записку, выучил ее наизусть и теперь уже знает наверное, что письмо и в самом деле прячет в себе самую настоящую тайну.
Олег чувствует себя героем. Он с жалостью и чуть-чуть с пренебрежением думает о своих товарищах. Несчастные зубрилы! Разве кто-нибудь из них способен по-настоящему на геройский поступок? Ну, взять хотя бы Сашка Чайку! Он думает, что если он отличник, да еще и стихоплет, так он уж и первый в классе! Зубрила! Непонятно только, почему с ним так дружит Галина Кукоба. Подумаешь, нашла приятеля!
Воспоминание о Гале дает новое направление Олеговым мыслям. Подождите, будет время, все узнают, кто такой Олег Башмачный! И тогда, небось, и сама Галя не будет отворачиваться от него. Она подойдет к нему первая и спросит... А о чем она его спросит Ну, хотя бы о том, какие задачи надо решать на завтра: Но Олег-то будет знать, что это только предлог! Предлог, чтобы подойти к нему заговорить с ним, с героем и храбрецом! И тогда он ответит ей: «А почему ты спрашиваешь меня об этом? Ведь ты же можешь спросить Сашка Чайку! Ведь он же отличник, а я... Что я такое» И Галя непременно покраснеет и ответит ему тихо-тихо: «Ты герой, и я хочу дружить только с тобой!»
Короткие строчки найденного письма мелькают у Олега перед глазами. Он видит их, пусть письмо и запрятано между страницами задачника. Ему кажется, что он видит их сквозь эти страницы, сквозь толстую корочку переплета.
Нет! Медлить нельзя! То, про что узнал Олег, требует о него решительных действий. Но действовать нужно будет обдуманно и осторожно. Может быть, лучше всего по ночам, чтобы ни одна душа не могла догадаться, в чем здесь дело, о чем идет речь в этом письме...
Нелепый звук за окном заставляет Олега тревожно насторожиться. Ему кажется; что кто-то осторожно царапает стекло.
Отец тоже слышит этот звук и, отложив в сторону раскрашенную рыбу, спрашивает:
- Слышите?
- Может, это кошка?- отвечает мать.
Но теперь уже слышно ясно, что стучат в окно.
- А ну-ка, посмотри, Олег, кто там, - говорит отец и встает со стула.
Олег подходит к окну и смотрит в него. И сейчас же отскакивает назад.
Под окном стоит старый Кажан. Он поднял руку и, будто когтями, царапает согнутыми пальцами оконную раму.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Мать Галины Кукобы хочет уехать
Галя подошла к дверям и прислушалась. Мать попрежнему ходила из угла в угол, как будто какие-то неотвязные мысли не давали ей покоя. Мягкий ковер на полу делал ее шаги глухими, еле слышными, но Галя уже хорошо знала это звук за закрытой дверью, в комнате ее матери.
Девочка постояла, послушала и, вздохнув, отошла к этажерке, где лежали ее книжки и тетрадки. Она взяла учебник географии и села к столу.
Девочка смотрела в книжку, но в глазах ее стояли слезы, буквы расплывались, читать было невозможно.
- А мама все ходит и ходит – прошептала девочка.
В комнате, кроме нее, не было никого, но Галя говорила вслух, будто хотела рассказать кому-то о всех своих огорчениях.
- Мама уже и на меня стала покрикивать. К себе не подпускает!
Это началось совсем недавно. Еще осенью мать была такой веселой и здоровой. Тогда она ходила купаться к морю, хотя вода с каждым днем становилась все холоднее и холоднее и птицы уже улетали в теплые края за море. А когда задули осенние ветры, она и загрустила.
Раньше она всегда-всегда ходила смотреть, как выходят в море рыбачьи баркасы, как надуваются белогрудые паруса. Даже ветры она научилась называть по-рыбачьему. Знала, когда будет «молдаванка», когда «широкий», ветер с моря.И даже северо-западный «кимбур» любила мать, хоть рыбаки и сердятся на него: нельзя при этом ветре итти в море.
А потом все переменилось. Мать не хочет больше жить здесь, над морем, она хочет вернуться в Москву, откуда вся семья доктора Кукобы приехала два года тому назад в Слободку.
Галя помнит, как за обедом мать неожиданно сказала отцу:
- Ну, что же, ты думал о том, что я говорила? Больше здесь я жить не буду!
И она рванула воротник, будто ей нехватало воздуху, положила вилку, и встала из-за стола.
Она заперлась в своей комнате и целый день не выходила оттуда. Галя слышала, как мать ходила из угла в угол, вот так же, как она ходит сейчас. Поздно вечером отец вернулся из больницы, и Галя слышала, как он долго ласково уговаривал мать, но мать отвечала одно и то же: