Внезапный крик заставил меня вздрогнуть.
Я увидел, как из тени домов к Кеччо метнулись черные фигуры. Поднялась рука, что-то блеснуло в темноте. Кеччо бросило вперед.
— Маттео! — крикнул он. — На помощь! На помощь!
Мы кинулись к нему, вытаскивая мечи. Завязалась схватка, нас трое против четверых, звенели удары мечей, послышался крик одного из нападавших, сраженного Маттео. Донесся топот бегущих ног, из-за угла появился небольшой отряд, раздался голос Эрколе Пьячентини:
— Что тут происходит?
— Помоги нам, Эрколе! — ответил Маттео. — Одного я убил. Кеччо ударили кинжалом.
— Ага! — И по приказу Эрколе его люди ринулись в бой.
Новые крики, звон мечей, тяжелые удары тел о землю.
— С ними покончено! — крикнул Маттео.
Все эти крики и шум схватки перебудили жителей ближайших домов. В окнах зажглись свечи, из них выглядывали женщины в ночных рубашках и колпаках. Открывались двери, на улицу выскакивали мужчины в сорочках и с мечами.
— Что такое? Что такое?
— Кеччо, ты ранен? — спросил Маттео.
— Нет. На мне кольчуга!
— Слава Богу, ты ее надел. Я видел, как тебя бросило вперед.
— Это от удара. Поначалу я не понял, ранен я или нет.
— Что случилось? Что случилось? — Горожане окружили нас.
— Они пытались убить Кеччо! Кеччо д’Орси!
— Господи! Он жив?
— Кто это сделал?
Взгляды устремились к четырем мужчинам, мешками лежащим на земле, из их ран струилась кровь.
— Они мертвы!
— Грабители?! — воскликнул Эрколе. — Они напали на тебя, не зная, что ты не один.
— Грабители! С какой стати грабителям нападать на меня этой ночью? — спросил Кеччо.
— Смотрите, смотрите, — указал кто-то из зевак, — один шевелится.
Не успели эти слова сорваться с губ мужчины, как один из солдат Эрколе вонзил кинжал в шею раненого, крикнув:
— Bestia![21]
Дрожь пробежала по распростертому на земле телу, и оно застыло.
— Глупец! — сердито рявкнул Маттео. — Почему ты это сделал?
— Он убийца, — ответил солдат.
— Он нам нужен живым, а не мертвым. Мы могли бы узнать, кто его нанял.
— О чем ты? — спросил Эрколе. — Это же обычные грабители.
— Вот и стража! — крикнул кто-то.
Подошли стражники, их быстро ввели в курс дела. Командир выступил вперед, осмотрел лежащие на земле тела.
— Они все мертвы.
— Унесите их, — распорядился Эрколе. — До утра оставьте в церкви.
— Стоп! — остановил его Кеччо. — Пусть принесут факелы, вдруг мы кого-то узнаем.
— Нет, сейчас уже поздно. Сделаем это завтра.
— Поздно будет завтра, Эрколе, — возразил Кеччо. — Несите факелы.
Принесли, осветили лицо первого мужчины, перекошенное гримасой смерти.
— Я его не знаю.
Потом второго.
— И его тоже.
Лица двух остальных также оказались незнакомыми. Кеччо покачал головой. Но тут же раздался голос:
— Эй, да я его знаю!
Мы повернулись к кричавшему.
— И кто он?
— Я его знаю. Это солдат из гвардии графа.
— Ага! — Маттео и Кеччо переглянулись. — Из гвардии графа!
— Это ложь, — возмутился Эрколе. — Я знаю их всех, а этого вижу впервые. Говорю вам, это грабители.
— Эрколе, безусловно, прав, — кивнул Кеччо. — Это обычные грабители. Пусть их унесут. Они уже заплатили высокую цену. Доброй ночи, друзья мои. Доброй ночи, Эрколе, и спасибо тебе.
Стражники подхватили трупы за голову и ноги и одного за другим унесли по темной улице. Мы втроем двинулись дальше, зеваки разошлись, все вокруг вновь стало тихо и пустынно.
Мы молча шли бок о бок. Добрались до дворца д’Орси, вошли, поднялись наверх, в кабинет Кеччо. Слуги принесли свечи, удалились, плотно затворив за собой дверь, после чего Кеччо повернулся к нам.
— И что?
Мы с Маттео промолчали. Кеччо сжал кулаки, глаза его сверкнули, он прошипел:
— Негодяй!
Мы все знали, что приказ отдал граф.
— Клянусь Богом, я так рад, что ты жив и невредим, — сказал Маттео.
— Каким же я был дураком, поверив его словам! Мне следовало знать, что он никогда не забудет оскорбление, которое я ему нанес.
— Он все хорошо спланировал, — заметил Маттео.
— Кроме солдата, — напомнил я. — Не предусмотрел, что его могут узнать.
— Возможно, он командовал остальными. Но как хорошо он все подготовил, задержал нас после ухода остальных, чуть не убедил Филиппо и меня уйти домой, оставив тебя одного. Катерина в этом участвовала.
— Интересно, почему он не отменил покушения, когда понял, что вы не один? — спросил я.
— Он знает, что один я никуда не хожу, а второго такого случая могло и не представиться. Возможно, он думал, что им удастся отбиться от вас, может, даже убить.
— А Эрколе и его люди?
— Да, я думал об этом. Единственное объяснение — они ждали наготове, чтобы прикрыть их отступление, если бы они добились успеха, и убить, если бы покушение провалилось или они не смогли бы сбежать.
Так они и сделали. Я видел, как Эрколе подал знак солдату, добившему раненого.
— Возможно. Идея состояла в том, чтобы уничтожить всех свидетелей и исключить расследование.
— Что ж, теперь все увидят, что это опасно — выполнять грязную работу для Риарио.
— Это точно!
— И что теперь?
Кеччо посмотрел на него, но не ответил.
— Ты все еще отказываешься поступить с Джироламо так же, как он попытался поступить с тобой?
— Нет! — без запинки ответил Кеччо.
— Правда? — вырвалось у нас обоих.
— Так ты согласен? — добавил Маттео.
— Теперь я не вижу причин, мешающих мне самому свершить правосудие.
— Убийство? — прошептал Маттео.
— Убийство, — твердо ответил Кеччо, а после паузы продолжил: — Это единственный оставшийся у меня выход. Вы помните слова Лоренцо? Они со мной изо дня в день, я обдумывал их снова и снова: «Дайте Кеччо знать, что только дурак ставит перед собой цель, которую не может или не хочет достигнуть, а мужчина, который достоин зваться мужчиной, уверенно и с ясным умом идет к цели. Он видит суть и отметает все ложное. И когда разум подсказывает ему средства для достижения этой цели, он глупец, если отказывается воспользоваться ими. Если же он мудр, то действует быстро и без колебаний». Я знаю цель, и я ее достигну. И знаю средства, и буду действовать быстро и без колебаний.
— Я рад, что ты наконец-то так заговорил, — кивнул Маттео. — Многие нам помогут. Моратини присоединятся к нам. Якопо Рончи и Лодовико Пансекки так злы на графа, что придут, как только услышат о твоем решении убить нашего общего врага.
— Ты слеп, Маттео. Разве ты не видишь, что мы должны сделать? Ты принимаешь средства за цель.
— О чем ты?
— Смерть Джироламо всего лишь средство. Цель дальше и выше.
Маттео промолчал.
— Мои руки должны быть чисты. Никто не должен сказать, что мной двигали личные мотивы. И инициатива должна исходить не от меня. Идея убийства должна прийти со стороны.
— И кто, по-твоему…
— Я думаю, предложить ее должен Бартоломео Моратини, а я уступлю его доводам.
— Хорошо! Тогда я переговорю с ним.
— Нет-нет, ни ты, ни я не должны в этом участвовать. Потом ни у кого не должно остаться ни малейших сомнений, что д’Орси уговорили пойти на убийство ради блага общества. Понимаешь? Я скажу тебе, что надо сделать. Филиппо должен нам помочь. Он пойдет к Бартоломео, расскажет о нависшей над нами опасности, предложит Бартоломео убедить меня в необходимости убийства Джироламо. Вам ясно, Филиппо?
— Абсолютно!
— Вы это сделаете?
— Я пойду к нему завтра.
— Подождите, пока о покушении не станет известно всему городу.
Я улыбнулся обстоятельности Кеччо: он, несомненно, все продумал и не упускал ни единой мелочи. И куда только подевались его моральные принципы?
Ночная тьма уже начала разбавляться зарей, когда мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.
Глава 20
Я не проспал, как мне показалось, и получаса, когда меня разбудил доносящийся снизу шум. Поднявшись, я подошел к окну, выглянул, увидел на улице толпу. Люди кричали и жестикулировали. Тут я вспомнил случившееся ночью и понял, что новости разлетелись по Форли и горожане пришли, чтобы узнать подробности. Я быстро оделся, спустился вниз и увидел, что и двор запружен толпой. Тут же меня окружили озабоченные люди, жаждущие узнать подробности происшествия. Ходили противоречивые слухи. Кто-то уверял, что Кеччо убили, другие утверждали, что он цел и невредим, большинство полагало, что его ранили. Все ждали Кеччо.
— Если он невредим, почему не выйдет к нам? — спрашивали они.
Слуга уверял их, что Кеччо одевается и спустится к ним с минуты на минуту… Внезапно раздался крик. Кеччо появился на верхней площадке лестницы. Люди бросились к нему, окружили, радостно крича, пожимали ему руку, обнимали ноги, просто прикасались к нему, чтобы убедиться, что он не ранен, целовали его камзол… Бартоломео Моратини вошел во двор, сопровождаемый сыновьями, и толпа раздалась, чтобы он мог пройти и обнять Кеччо.
— Слава Богу, ты невредим! — воскликнул Бартоломео. — Если что-то случится с тобой, для Форли это будет черный день!
Люди ответили криками согласия. Но тут же с улицы донесся глухой и недовольный ропот. Люди, стоявшие у лестницы, оборачивались, чтобы понять, что там такое.
— Расступитесь! Расступитесь! — послышались резкие крики. Толпу расталкивали, чтобы пропустить группу мужчин, в центре которой шел граф. Граф! Кеччо вздрогнул, но тут же взял себя в руки и поспешил навстречу высокому гостю. Джироламо подошел к нему, обнял, расцеловал в обе щеки.
— Мой Кеччо! Мой Кеччо!
Сторонники д’Орси, знавшие правду, изумленно переглянулись.
— Я поспешил сюда, как только узнал ужасные новости! — воскликнул граф. — Ты цел и невредим? Совершенно невредим?
Он вновь обнял Кеччо.
— Ты и представить себе не можешь, как я испугался, когда услышал, что ты ранен. Как же я рад, что это неправда! Господи, я благодарю Тебя за то, что Ты уберег моего Кеччо!
— Вы очень добры, мой господин, — ответил наш друг.
— Утешает только одно: грабители получили по заслугам. Мы должны принять необходимые меры, чтобы избавить город от таких опасных людей. Что скажут люди о моем правлении, если станет известно, что мирный горожанин не может ночью дойти до своего дома, не опасаясь за свою жизнь? Ох, Кеччо, я так корю себя за случившееся.
— У вас нет на то причин, мой господин, но… наверное, будет неплохо выяснить, кто эти люди, узнать, известны ли они в Форли. У них могут быть сообщники.
— Разумеется. Такая мысль приходила мне в голову. Давай выставим их тела на ярмарочной площади, чтобы их все могли увидеть.
— Извините, мой господин, — вмешался один из сопровождавших графа придворных, — но убитых оставили на ночь в церкви Сан-Спирито, а к утру трупы исчезли.
Мы с Маттео переглянулись. Кеччо не отрывал глаз от графа.
— Исчезли! — воскликнул тот, выражая крайнее неудовольствие. — Кто несет за это ответственность? Предложи награду за розыск тел и сообщников этих бандитов. Я требую, чтобы их нашли!
Вскоре после этого он отбыл, вновь расцеловав д’Орси, похвалив меня и Маттео за поддержку, оказанную Кеччо.
— Я сожалею, мессир Филиппо, что вы не уроженец Форли. Я бы гордился таким гражданином.
Бартоломео Моратини еще не покинул дворец д’Орси, поэтому, воспользовавшись случаем, я взял его за руку и отвел в галерею, уставленную скульптурами, где мы могли поговорить без помех.
— И что вы об этом думаете? — спросил я.
Он покачал головой:
— Это начало конца. Конечно же, всем нам совершенно ясно, что эти убийцы наняты графом. Притворной озабоченностью он никого не убедит в собственной невиновности. Весь город шепчет его имя. После провала первой попытки он не колеблясь предпримет вторую. Даже если он сможет простить оскорбление, нанесенное Кеччо, он не простит оскорбление, которое нанес себе сам. И в следующий раз он своего добьется.
— Меня это очень тревожит, — признался я. — Вы знаете, с каким уважением я отношусь к обоим д’Орси.
Он остановился, крепко сжал мою руку.
— Я просто не могу позволить Кеччо так безропотно отдать свою жизнь, — добавил я.
— Но что можно сделать?
— Только одно, и вы это предлагали… Джироламо надо убить.
— Да, но Кеччо никогда на это не согласится.
— Боюсь, что нет. — Я тяжело вздохнул. — Вы же знаете, какой он совестливый.
— Да, и хотя, по-моему, он тут перегибает палку, я его за это уважаю еще больше. В наши дни так сложно встретить такого честного, прямого и совестливого человека, как Кеччо. Но, мессир Филиппо, приходится жить по законам своего времени.
— Я тоже убежден в благородстве Кеччо, но оно его и погубит.
— Боюсь, что да. — Бартоломео погладил бороду.
— Кеччо надо спасти, даже против его воли. Нужно, чтобы он понял необходимость убийства графа. Он не станет слушать ни меня, ни Маттео, но вы для него авторитет. Я уверен, если кто и способен повлиять на него, так только вы.
— Действительно, иной раз он прислушивается ко мне.
— Вы попытаетесь? Только он не должен заподозрить, что с этим предложением обратился к вам я или Маттео, а то не станет и слушать. Оно должно исходить исключительно от вас.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Как же я вам признателен. Только пусть его отказы не останавливают вас. Проявите настойчивость, ради нас. И вот что еще, вы знаете, что он начисто лишен эгоизма. Он не шевельнет и пальцем, чтобы спасти себя, но, если вы докажете ему, что делается все ради блага других, он не сможет вам отказать. Убедите его, что от него зависит безопасность всех нас. Такой уж он человек, побудить к действию его может только забота о других.
— Это я знаю, — кивнул Бартоломео. — Я пойду к нему и использую все аргументы.
— Я уверен, что ваши усилия будут вознаграждены.
Тут я показал себя идеальным пророком, потому что в предсказаниях опирался на факты.
Глава 21
Вечером Бартоломео вернулся во дворец д’Орси и попросил, чтобы его провели к Кеччо. По его просьбе нас с Маттео пригласили в кабинет хозяина, где уже находились два младших Моратини, Шипионе и Алессандро. Бартоломео выглядел даже более серьезным, чем всегда.
— Я пришел к тебе, Кеччо, побуждаемый чувством долга, и хочу поговорить с тобой о деле чрезвычайной важности. — Он откашлялся. — Прежде всего, ты уверен, что покушение на твою жизнь организовал Джироламо Риарио?
— К сожалению, должен признать, что да, уверен.
— Как и мы, абсолютно. И что ты собираешься теперь предпринять?
— А что я могу? Ничего!
— Ничего — это не ответ. Ты должен кое-что сделать.
— Что именно?
— Убить Джироламо до того, как он сумеет убить тебя.
Кеччо вскочил.
— Они говорили с тобой — Маттео и Филиппо. Это они надоумили тебя. Я знал, что речь снова зайдет об этом.
— Источник этой идеи только один — неодолимая сила обстоятельств.
— Никогда! Я никогда на это не соглашусь.
— Но он тебя убьет!
— Значит, я умру!
— Но ты погубишь семью. Что будет с твоей женой и детьми после твоей смерти?
— Если потребуется, умрут и они. Никто из д’Орси не боится смерти.
— Ты не можешь хладнокровно жертвовать их жизнью.
— Я не могу хладнокровно убить человека. Ах, друг мой, ты не знаешь, что для меня это значит. Я не религиозен, никогда не привечал священников, но что-то в моем сердце говорит — не делай этого. Я не знаю, что именно, совесть или честь, но этот голос ясно и отчетливо звучит во мне.
Он положил руку на сердце и говорил очень искренне. Мы проследили за его взглядом и увидели, что смотрит он на распятие.
— Нет, Бартоломео, — продолжил он, — нельзя забывать про Бога. Он всегда над нами, всегда смотрит на нас. И что я ему скажу, если мои руки будут обагрены кровью этого человека? Ты можешь и дальше убеждать меня, но, поверь мне, лучше оставаться честным и незапятнанным и, насколько возможно, придерживаться основных положений учения, которое оставил нам Иисус, скрепив его кровью из ран своих.
Бартоломео посмотрел на меня, словно говоря, что ему нечего противопоставить этим аргументам, но я энергичным кивком предложил ему продолжать. Он колебался. Совершенно не хотелось, чтобы он отступил, не позволив Кеччо должным образом сдаться. И Бартоломео предпринял еще одну попытку.
— Ты хороший человек, Кеччо, и меня глубоко тронули твои слова. Но если ты не хочешь спасти себя, подумай о других.