— Почему нет? Надо только соблюдать осторожность. На дне любой чашки будет отстой, но пить его не обязательно.
— Ты, как я понимаю, для себя уже решил, что отправишься в ад, если согрешишь.
— Это честнее, чем пролезать на небеса через черный ход, становясь праведным, когда ты слишком стар, чтобы грешить.
— Я согласен с тобой. Едва ли кто будет уважать человека, который подается в монахи потому, что его преследуют неудачи.
Я увидел, что Джулия одна, и воспользовался возможностью заговорить с ней.
— Джулия, — позвал я, подходя к ней.
Она смотрела на меня в недоумении, казалось, не могла вспомнить, кто я такой.
— Ах, мессир Филиппо! — воскликнула она, словно память наконец-то подсказала ей правильный ответ.
— После нашей последней встречи прошло не так много времени, чтобы ты забыла меня.
— Да, я помню, что в последний раз, оказав мне честь и посетив меня, вы повели себя крайне грубо.
Я молча смотрел на нее, не зная, что и ответить.
— Ну? — Она улыбалась, глядя мне в глаза.
— И тебе больше нечего мне сказать? — спросил я, понизив голос.
— А что бы вы хотели от меня услышать?
— Ты такая бессердечная?
Она вздохнула, посмотрела в другой конец зала, словно надеялась, что кто-то подойдет и прервет этот надоевший ей разговор.
— Как ты могла? — прошептал я.
Несмотря на самоконтроль, на щеках Джулии проступил румянец. Какое-то время я рассматривал ее, а потом отвернулся. Теперь уже я не сомневался в ее равнодушии. Покинув дворец Моратини, я отправился бродить по городу. Встреча с Джулией пошла мне на пользу. Я окончательно убедился, что моя любовь отвергнута. Остановился, топнул ногой и дал себе слово, что больше не буду ее любить, забуду эту презренную, злобную женщину. Гордость не позволяла мне пресмыкаться перед нею. Я даже жалел, что не убил ее. На этой прогулке я решил, что должен собрать волю в кулак и покинуть Форли. Вдали от города у меня возникнет множество дел, и очень скоро я найду другую женщину, которая займет место Джулии. Она не единственная женщина в Италии, и уж точно не самая красивая и не самая умная. Пройдет месяц, и я сам буду смеяться над своими душевными терзаниями…
В тот же вечер я сказал Маттео, что собираюсь покинуть Форли.
— Почему? — изумленно спросил тот.
— Я живу здесь уже несколько недель, — ответил я. — Нельзя злоупотреблять гостеприимством.
— Чушь. Ты знаешь, я буду рад, если ты останешься здесь на всю жизнь.
— Ты очень добр, — рассмеялся я, — но дом-то не твой.
— Это не имеет никакого значения. Кроме того, Кеччо очень привязался к тебе и, я уверен, хочет, чтобы ты как можно дольше жил в его доме.
— Разумеется, я знаю, что ваше гостеприимство не знает границ. Но мне уже хочется вернуться в Читта-ди-Кастелло.
— Почему? — В голосе Маттео слышалось сомнение.
— Приятно, знаешь ли, приехать на малую родину.
— Ты провел вдали от Кастелло десять лет. И я не понимаю, с чего такая спешка.
Я уже собрался запротестовать, но тут вошел Кеччо, и Маттео прервал меня:
— Послушай, Кеччо, Филиппо говорит, что хочет нас покинуть.
— Но он же не хочет, — рассмеялся Кеччо.
— Я действительно должен, — ответил я без тени улыбки.
— Да нет же, — покачал головой Кеччо, — нам не обойтись без тебя, Филиппо.
— Для спешки с возвращением в Кастелло причин у тебя нет, — заявил он, когда я изложил свои доводы, — и я уверен, что скоро ты нам очень понадобишься. Крепкий меч и храброе сердце никогда не бывают лишними.
Я пожал плечами:
— Здесь все спокойно, как на кладбище.
— Внешне — да, но это лишь видимость. Я уверен, это затишье перед бурей. Не может Джироламо и дальше так себя вести. Его долги растут с каждым днем, и соответственно связанные с ними проблемы. Он должен что-то предпринять. Любая попытка поднять налоги вызовет волну возмущения, а потом всякое может случиться.
Меня начала раздражать их настойчивость, и я ответил излишне резко:
— Нет, я должен ехать.
— Останься еще на месяц. Я думаю, решающая стычка произойдет раньше.
Я не видел разницы между месяцем и годом.
— Я неважно себя чувствую и думаю, что мне необходима смена обстановки.
Кеччо на мгновение задумался.
— Очень хорошо. Мне нужен надежный человек, чтобы поехать во Флоренцию и завершить одно дело с Лоренцо де Медичи. Ты обернешься за полмесяца. Если ты неважно себя чувствуешь, то эта поездка подбодрит тебя. Поедешь?
Я задумался. Полмесяца не такой уж длинный срок, но новые впечатления отвлекли бы меня, и Флоренцию мне хотелось увидеть. В общем, я решил, что этого времени все-таки хватит, чтобы излечиться от тоски.
— Поеду, — кивнул я.
— Отлично. И у тебя будет приятный компаньон. Я уже говорил насчет этой поездки с Шипионе Моратини. У меня и мысли не было, что ты захочешь покинуть Форли. Но возможно, это и правильно, отправить вас двоих.
— Если я поеду, то один, — возразил я.
Кеччо уставился на меня:
— Почему?
— С Шипионе мне скучно. Я же хочу в полной мере насладиться поездкой.
Я твердо решил, что ни один из Моратини мне не нужен.
— Как тебе будет угодно, — пожал плечами Кеччо. — Я скажу Шипионе, что он потребуется мне для другого дела.
— Спасибо.
— Когда ты поедешь?
— Тотчас же.
— Тогда пойдем, я тебе все расскажу и дам необходимые бумаги.
Глава 15
Наутро я сел на лошадь и отправился в путь вместе с Маттео, который вызвался меня проводить.
Но у городских ворот стражник загородил нам дорогу и спросил, куда мы направляемся.
— Туда, — коротко ответил я, двинувшись дальше.
— Стоять! — крикнул стражник, ухватившись за уздечку.
— Что это значит? — возмутился Маттео. — Ты знаешь, кто мы?
— У меня приказ никого не выпускать из города без разрешения моего капитана.
— Какие тут тираны! — вскричал Маттео. — Так какого черта ты здесь торчишь? Зови своего капитана.
Стражник махнул рукой другому солдату, который ушел в караульню. Сам он продолжал держать уздечку. А я в это утро пребывал в дурном настроении.
— Будь добр, убери руки, — буркнул я.
Судя по выражению его лица, он собирался мне отказать.
— Сделаешь, что тебе говорят?
Он колебался, и я двинул рукояткой хлыста ему по пальцам. Он тут же, выругавшись, убрал руку и, похоже, проткнул бы меня мечом, если б посмел. Мы нетерпеливо ждали, а капитан все не появлялся.
— Какого черта он не выходит? — спросил я, и Маттео, повернувшись к другому солдату, приказал:
— Пойди и скажи ему, чтобы он немедленно пришел.
В этот момент появился капитан, и мы все поняли, потому что перед нами появился Эрколе Пьячентини. Он то ли увидел, как мы подъезжали к воротам, то ли прознал о моей поездке, вот и решил поизмываться над нами. Мы оба пришли в ярость.
— Какого черта вы не поторопились, когда я послал за вами? — спросил Маттео.
Он нахмурился, но не ответил. Повернувшись ко мне, спросил:
— Куда вы направляетесь?
Мы с Маттео переглянулись, потрясенные дерзостью Эрколе, и я взревел:
— С какой стати вы нас остановили?
— Я имею право отказать в проезде любому.
— Думайте, что говорите! — воскликнул я. — Клянусь, граф узнает о вашем поведении, а нынче у графа вошло в привычку делать все, как говорят ему д’Орси.
— Я ему это передам, — прорычал Пьячентини.
— Передавайте ему что угодно. Думаете, меня это волнует? Можете сказать ему, что я считаю его капитана грубияном.
— Вы не проедете, пока я не дам на то разрешения.
— Клянусь Богом, — воскликнул я вне себя от ярости, — я не могу разобраться с вами здесь, но если мы когда-нибудь встретимся в Читта-ди-Кастелло…
— Можете рассчитывать на любую сатисфакцию, — с жаром ответил он.
— Сатисфакцию! Я не собираюсь пачкать мой меч, скрестив его с вашим. Я прикажу своим слугам отхлестать вас плетьми в публичном месте.
Я испытывал огромное удовольствие, бросая ему в лицо эти слова.
— Поехали, — подал голос Маттео, — нечего терять время.
Мы пришпорили лошадей. Стражники посмотрели на своего капитана, ожидая приказа остановить нас, но он промолчал, и мы миновали ворота. Когда отъехали на какое-то расстояние, Маттео повернулся ко мне.
— Джироламо что-то задумал, иначе Эрколе никогда не решился бы на такое.
— Это всего лишь бессильная злость глупца, — ответил я. — Граф скорее всего очень разозлится на него, услышав об этом.
Мы проехали несколько миль, а потом Маттео повернул назад. Оставшись один, я облегченно вздохнул. На какое-то время я получил возможность наслаждаться полной свободой. Перевернулась еще одна страница моей жизни… я мог забыть о ней и ждать чего-то нового.
Мартовский ветер будоражил мою кровь, заставляя ее бешено мчаться по венам. Ярко светило солнце. Цвели яблони, груши, миндальные деревья. Ветви плотно укутывал белый и розовый снег. Радовали глаз нарциссы и анемоны, каждая олива светилась счастьем. Весь мир смеялся этим ясным весенним утром, и я смеялся громче всех. Бодрящий весенний воздух опьянил меня, и я вонзил шпоры в бока моей лошади и помчался галопом по тихой и пустынной дороге.
Я решил забыть Джулию, и мне это удалось, потому что перемена обстановки позволила отвлечься от грустных мыслей и взглянуть на мир во всей его красоте. Но я не властвовал над своими снами. Ночью она пришла ко мне, села рядом, обвила шею руками, ласкалась, стремясь заставить забыть об испытанных страданиях. И сколь горьким стало пробуждение… Но я надеялся, что скоро уйдут и сны, и тогда я окончательно обрету свободу.
Я скакал, крепкий духом и в прекрасном настроении, по бесконечным дорогам, останавливаясь в придорожных гостиницах, через горы, минуя деревеньки, замки и процветающие города, и, наконец, оказался в центре Тосканы и увидел перед собой крыши Флоренции.
В гостинице я привел себя в порядок и отправился гулять по городу, пробуждая воспоминания. Обошел собор Санта-Мария дель Фьоре, прислонившись к стене одного из домов на дальней стороне площади, полюбовался прекрасной апсидой с мраморными панелями, сверкающими подлунным светом. Один вид собора наполнял меня покоем и умиротворением, очищал от всего греховного… Потом я вошел в баптистерий[16], чтобы в сумрачном свете рассмотреть удивительные двери работы Гиберти[17]. В столь поздний час улицы совершенно опустели и, прогуливаясь по площади Синьории, я увидел перед собой мрачный каменный дворец с башнями. Спустился к реке Арно, посмотрел на сверкающую под луной воду, на мост, облепленный домами, и, глядя на всю эту красоту, нашел странным, что деяния человека могут быть хорошими и чистыми, хотя сам человек столь злобен.
На следующий день я занялся порученным мне делом. Я привез с собой рекомендательное письмо для Лоренцо, открывающее все двери, поэтому меня тут же провели к герцогу. В комнате были двое: один — молодой, с лицом овальной формы, с резкими чертами и восхитительной кожей, с темно-каштановыми локонами, ниспадающими на лоб и уши. Но прежде всего взгляд приковывали огромные карие глаза, нежные и меланхоличные. Я подумал, что никогда раньше не видел мужчины красивее. Рядом с ним, оживленно разговаривая, сидел неприметный мужичонка, согнутый, морщинистый и жалкий, выглядевший продавцом из суконной лавки, если б не массивная золотая цепь на груди да одежда из темно-красного бархата с расшитым воротником. И лицо его не отличалось красотой: большой нос, широкогубый рот, маленькие глазки, блестящие и проницательные; коротко стриженные тонкие волосы, желтая, в крупных порах и морщинах кожа. Лоренцо де Медичи!
Когда я вошел в комнату, он остановился на полу-фразе, а потом обратился ко мне. У него был неприятный, грубый голос.
— Мессир Филиппо Брандолини, как я понимаю. Рад вашему приезду.
— Боюсь, я вам помешал. — Я посмотрел на юношу с меланхоличным взглядом.
— Нет-нет, — радостно возразил Лоренцо, — мы говорили о Платоне. Мне действительно надо бы заниматься более серьезными делами, но я никогда не могу отказать Пико.
То есть я видел перед собой знаменитого Пико делла Мирандолу[18]. Я вновь посмотрел на него и почувствовал зависть: одному человеку достались такой ум и такая красота. Явная несправедливость со стороны природы.
— И я нахожу эту тему невероятно интересной!
— Да, пиршество ума! — Лоренцо хлопнул в ладоши. — Тема эта неисчерпаема! Я могу говорить об этом днем и ночью целый год, а потом обнаружить, что не сказал и половины того, что хотел.
— Ты так много об этом знаешь, — Пико рассмеялся, — что можешь дать обширный комментарий на каждую фразу Платона.
— Ты негодяй, Пико! — со смехом ответил Лоренцо. — И каково ваше мнение о любви, мессир? — добавил он, повернувшись ко мне.
Я ответил с улыбкой:
Судьба мне кажется несчастной,
Когда любовь всего меня лишает,
Став бесконечных мук причиной.
Эти строки принадлежали перу Лоренцо. Услышав их от меня, он улыбнулся, и я понял, что его могла пронять только более тонкая лесть.
— У вас душа придворного, мессир Филиппо, — заявил Лоренцо на мою цитату. — Жаль, что вы предпочитаете свободу!
— Она разлита в воздухе Флоренции, и человек впитывает ее в себя каждой порой.
— Что, свобода?
— Нет, душа придворного.
Лоренцо пристально глянул на меня, потом на Пико, который с трудом подавил улыбку, вызванную моим язвительным замечанием.
— Ладно, с каким делом вы приехали из Форли? — спросил он, но, едва я начал объяснять подробности, прервал меня. — Все это вы уладите с моими секретарями. Расскажите мне, какова обстановка в городе. Ходили слухи о волнениях.
Я взглянул на Пико, который при этих словах поднялся.
— Я вас оставлю. Политика не для меня.
Я рассказал Лоренцо обо всем, что произошло. Слушал он внимательно, изредка прерывая мой рассказ вопросом. Когда я закончил, спросил:
— И что будет теперь?
Я пожал плечами:
— Кто знает?
— Мудрый человек знает, — воскликнул Лоренцо, — ибо он принял решение и сделает все, чтобы оно реализовалось. Только глупец доверяется случаю и ждет, куда кривая вывезет… скажите своему господину…
— Простите? — прервал я его.
Он сердито глянул на меня.
— Я просто хотел узнать, о ком вы говорите? — пробормотал я.
Он понял и улыбнулся:
— Извините. Я думал, вы из Форли. Разумеется, теперь вспомнил, что вы гражданин Кастелло, и всем известно, как трепетно ваши сограждане относятся к свободе и как дорожат ею.
Тут он меня, конечно, задел за живое, потому что Читта-ди-Кастелло стал одним из первых городов, потерявших свободу и в отличие от других совершенно не стремился ее вернуть.
— Тем не менее, — продолжил Лоренцо, — передайте Кеччо д’Орси, что я знаю Джироламо Риарио. Именно он и его отец руководили заговором, в результате которого погиб мой брат, а я едва избежал той же участи. Напомните ему, что граф не привык прощать или забывать нанесенные ему оскорбления. Вы говорите, Джироламо неоднократно угрожал Кеччо? Тот как-то отреагировал?
— Встревожился.
— А помимо этого?
Я смотрел на Лоренцо, пытаясь понять, что он хотел этим сказать.
— Он решил сидеть тихо и ждать, пока Джироламо найдет способ реализовать свои угрозы?
— Ему говорили, что это решение не из лучших, — осторожно ответил я.
— И что он на это сказал?
— Он напомнил об исходе неких недавних… событий.
Лоренцо отвел от меня взгляд, словно понял тайный смысл моих слов, и теперь ему известно все, что он хотел знать. Старик поднялся и прошелся по комнате, потом повернулся ко мне.
— Скажите Кеччо, что положение Джироламо крайне неустойчивое. Папа настроен против него, хотя и делает вид, что поддерживает. Вы помните, как Дзампеши захватил его замок Сан-Марко? Джироламо понял, что сделано это с молчаливого согласия папы, и не решился его отбить. Лодовико Сфорца, без сомнения, пришел бы на помощь своей сводной сестре, но он воюет с Венецией, и, если народ Форли ненавидит графа…