Дженнифер представила столпотворение святых и ангелов в языках пламени над алтарем, подумала о перилах алтаря, к которым не посмел бы прикоснуться ни один рабочий из Бордо, о подсвечниках, выкованных из флорентийского золота, чтобы «доставить удовольствие детям»… Похоже, в монастыре Богоматери Ураганов скрывалась больше, чем одна тайна. И раз она включала золотые лампы и святых Эль Греко… Дженнифер сразу вспомнила письмо, которое нашла за триптихом, упоминание там трех миллионов франков теперь приобрело весьма провокационный смысл. Нервы разыгрались, и будто острая маленькая иголка зашевелилась в животе. «Понимаю, — девушка разозлилась, когда почувствовала, что голос ее дрожит. — Все это очень красиво. И все это делает донья Франциска?»
Голос доньи Франциски раздался за ее спиной: «Вы хотели меня видеть, мать-настоятельница?»
«О да… — Монахиня не выразила ни малейшего удивления. Очевидно, обостренные слепотой чувства уже подали сигнал о появлении третьего лица. — Рада, что вы пришли. Возник вопрос, который лучше как можно скорее разъяснить. Вы, конечно, уже встречались с мадмуазель Сильвер?»
«Да».
«Она пришла ко мне в несколько расстроенных чувствах».
Донья Франциска не взглянула на Дженнифер, но сказала тем же бесцветным сдержанным голосом: «Ее печаль очень понятна».
«Правда. Но не только естественная скорбь о смерти кузины привела ее ко мне. — Она повернулась к Дженнифер, которая замерла на своем стуле. — Донья Франциска — это именно тот человек, с которым ты должна поговорить, дитя мое. Расскажи ей то, что поведала мне — об убеждении, что существует какая-то тайна, связанная со смертью мадам Ламартин».
Взгляд доньи Франциски с почти ощутимым усилием перешел на лицо Дженнифер. Что-то сверкнуло в глазах, будто отблеск света на лезвии ножа. Злость? Озабоченность? Страх? Дженнифер сжала трясущимися пальцами сумочку Джиллиан, безуспешно пытаясь освоиться в ситуации, предвидеть которую не могла. «Это не важно, mа mеге. Возможно, не сейчас… Лучше оставить это…»
«Лучше сейчас», — сказала настоятельница решительно. И, повернувшись к напряженной фигуре казначейши, коротко, но точно изложила все сомнения и подозрения, которые Дженнифер недавно выложила перед ней. Дженнифер старалась не смотреть на испанку, но чувствовала, что та внимательно смотрит в ее лицо. Женщина стояла, как статуя, неестественно спокойная и тихая, но красный драгоценный камень сиял и бился на ее груди. «Поэтому я думаю, что лучше, — закончила настоятельница, — чтобы мадмуазель остановилась у нас на какое-то время и…»
Донья Франциска впервые шевельнулась, резко, как кукла на ниточках. Рубин сверкнул. «Здесь? Остановилась здесь?»
На лице настоятельницы появилось удивление. «Да. По крайней мере, мне кажется, это наименьшее, что мы можем для нее сделать, и это позволит ей спокойно наводить справки, здесь для этого — лучшее место».
«Справки? Какие еще справки ей могут понадобиться?»
«Хотя бы такая, — сказала Дженнифер, и удивилась глухому жесткому звучанию собственного голоса. — Как выглядела мадам Ламартин?»
Казначейша повернулась к ней. Возникла короткая напряженная пауза, потом женщина улыбнулась. «Невысокая и хрупкая. Светлые волосы слегка вились. Чисто-серые глаза. Густые прямые брови. — Она внимательно смотрела на Дженнифер из-под полуопущенных век. — Это правильное описание, мадмуазель?»
«Очень правильное», — прохрипела Дженнифер.
Донья Франциска опять повернулась к настоятельнице. Голос ее стал резким и скрипучим. «Видите, не нужны никакие справки. Никакой тайны. Предположения мадмуазель — это безумное…»
«Франциска…» Старый голос был спокоен, но испанка остановилась посередине фразы и опустила голову.
«Извините, мать-настоятельница».
«La petit — наша гостья и мы обошлись с ней неправильно. Ты можешь поговорить со мной об этом позже, после вечерней службы, но сейчас я была бы рада, если бы ты приказала приготовить комнату для мадмуазель».
Донья Франциска сказала униженным, но вполне уверенным тоном: «У нас нет свободной комнаты, мать-настоятельница».
«Нет? Кто находится в той, где жила мадам Ламартин?»
«Сестра Мария-Жанна. Она простудилась».
«Да. А комната госпиталя?»
«Двое детей…»
«Помню. Тогда, кажется… — Слепое лицо повернулось к Дженнифер. — оказывается мы вам можем предложить крайне жалкое гостеприимство. Может быть, не возражаете разделить комнату? Если возражаете, не стесняйтесь, скажите».
«Разделить комнату? — Донья Франциска заговорила, пока Дженнифер не успела произнести ни звука. — Нет свободных кроватей».
«Несомненно, есть… Кровать сестры Марии-Жанны, раз она находится в свободной комнате. Мадмуазель не будет возражать разделить комнату с Челестой».
Дженнифер услышала, как казначейша коротко вдохнула, будто змея зашипела. «Мадмуазель Сильвер не захочет…» Девушка впервые подняла голову и глянула женщине прямо в глаза. Голубые глаза встретились с черными, как салютуют друг другу мечи. «Напротив. Буду восхищена».
Солнце быстро двигалось на запад, когда Дженнифер вышла из ворот и заспешила вниз по равнине. Золото дня темнело, удлиняющиеся голубые тени западных гор ползли по долине, прятали дорогу. Снова девушка почувствовала себя одиноко, замерзла и ускорила шаги, будто могла убежать от всего, что нахлынуло на нее за день. Совсем недавно она думала, что долина очень красива, вспоминала цветы, душистый ветер, бегущую воду и трех коней. Вот именно здесь они соскочили с дороги, чтобы броситься к потоку, она видела белую пенную воду, призрачную теперь в тени гор.
Неожиданно ее сердце дрогнуло, она замерла и подняла голову.
Над равниной, над призрачной Пти-Гав, черный на фоне яркого неба стоял всадник. Конь неподвижен, только ветер шевелит гриву. Наездник будто вырезан из черной скалы. Но в постановке молодых плеч пропала дневная легкость.
Голова наклонена вперед между напряженными плечами, как у сокола, наблюдающего, ждущего. Единственный звук рождала бегущая вода. Неожиданно всадник шевельнулся, конь встал на дыбы и исчез за скалами, будто ему вдруг стало больно. Застучали копыта по камням.
Дженнифер достигла главной дороги и повернула к Гаварни. Когда почти сразу около нее остановилась большая машина, и английский голос предложил подвезти ее до деревни, она с благодарностью согласилась и почувствовала, что с удовольствием возвращается к нормальной жизни. Скоро она мягко катила по дороге к отелю и удивительно приятной встрече со Стефеном.
9. Интерлюдия: с желанием
Дженнифер не осознавала, пока не вошла в столовую отеля, в которой не было Стефена, как сильно ее настроение зависело от ожидаемой встречи с ним. Она села, механически потянулась за салфеткой и уставилась в перегруженное меню невидящими глазами. Когда появилась пища, она ела, не ощущая вкуса, и постоянно смотрела на дверь. Но он не пришел. Должно быть, решил пообедать в собственном отеле, чем очень ее огорчил.
Она чувствовала себя иссушенной и опустошенной, погрузилась в душераздирающий вакуум между осознанием необходимости поступка и моментом, когда приходится делать первое движение. «Когда свершилась ужасающая вещь, и нужно действовать…» Вот она и попалась, будто в жутком сне, который еще кошмарнее делали терзавшие ее сомнения. А если она все-таки ошиблась? Если ничего неправильного и не происходило? И, в конце концов, что там могло происходить? Над ней издевались маловероятные фантомы — живая Джиллиан, где-то как-то спрятанная, в заточении, в опасности… Она постаралась выкинуть это из головы. Такого в жизни не бывает. Или бывает?
После обеда одеревенелая и с трудом держащая себя в руках Дженнифер нашла управляющего отелем и извинилась перед ним, на своем свободном правильном французском, за изменение планов. «Я давала понять, что это может случиться, — закончила она, — но не думала, что так скоро. Конечно, я заплачу за сегодняшнюю ночь».
Управляющий открыл рот, чтобы возразить, снова закрыл и, внимательно посмотрев ей в лицо, стал преувеличенно любезным. Его доброта и очевидная симпатия ничуть не прибавили ей самообладания. Когда, наконец, она с ним рассталась, то почти побежала из освещенного фойе с единственной мыслью — найти Стефена.
Полусвет превратился в сумерки с несколькими тусклыми звездами, но она увидела его почти сразу. Он шел вдоль реки, ниже отеля. Дженнифер побежала вниз по крутому берегу между темными деревьями, спотыкаясь о корни сосен.
Стефен остановился у моста через водопад и смотрел, как кипит вода и поднимает над собой светящийся туман. Над рекой наклонились рябины, качали призрачными листьями. Вид знакомой фигуры вышиб из Дженнифер остатки много лет культивируемого самоконтроля. Пока приходилось справляться со своим грузом одной, она, к своему удивлению, как-то с ним справлялась. Но теперь проблемы давили на нее, и необходимо было ими поделиться. А для этого вовсе не нужно так твердо держать себя в руках. И вот Стефен, представляет собой все, что ей больше всего нужно. Спокойствие, силу… Не больше? Большой брат Стефен. Она неожиданно обрадовалась, что, похоже, его устраивают такие отношения. Погрузившись в невинность, как улитка в раковину, Дженнифер вытянула руки вперед и побежала к другу юности, крича его имя.
Стефен обернулся и увидел Дженнифер. Шум водопада заглушил ее приближение, и вдруг она появилась — призрачная фигура под соснами с вытянутыми вперед руками. «Почему, Дженни?»
«Стефен, ой, Стефен!»
Он повернулся, чтобы встретить ее, протянул руки. Любимая девушка бросилась к нему, прижалась крепко. Его сердце начало безумную гонку, застучало оглушительно и болезненно. Руки напряглись, голова наклонилась, рот шевельнулся в поисках ее губ… Но голова Дженнифер крепко прижалась к его плечу, его губы прикоснулись только к шелку ее волос. Он сказал хрипло: «Дженни. — Она не подняла головы. — Дженни». Никакого движения.
Только через пять мучительных и ослепляющих секунд он понял, что она плачет, не воспринимает ничего, кроме собственной печали. Дрожание ее тела вызвала не страсть, а слезы, а руки тянулись к нему только за утешением. Большой братик Стефен. Придержи лошадей, дурень, она даже не понимает, что это ты… Он прожил еще пять жизней, а потом услышал собственный неузнаваемый голос: «Почему, Дженни? Что случилось?»
Она мотнула головой, зарылась лицом еще глубже в его плечо, поэтому он замолк, бережно ее обнимая, пока всхлипы не стали затихать. Он уже полностью взял себя в руки, лицо его было, как маска, но дышал он учащенно и рука, которая все время рвалась погладить ее волосы, слегка дрожала. Скоро Стефен это заметил, его рот слегка дернулся, и он уронил руку.
Через какое-то время Дженнифер шевельнулась, немного отодвинулась и потянулась за носовым платком. «Возьми мой, — сказал он. — Понятия не имею, почему мужчины всегда снаряжены лучше, чем женщины, для таких оказий. Самозащита, надо полагать».
Дженнифер, вытирая глаза, выдавила из себя слабую улыбку. «Я промочила твое плечо? Извини. Должна сказать, что ты подозрительно уверено реагируешь на, как ты это назвал, подобную оказию. Что, много людей к тебе прибегают и на тебя плачут?»
«Не больше трех в день».
«Бедный Стефен. Прости меня».
«Глупая девочка, — издевательские слова, но голос мягкий, а глаза серьезные. Он слегка опустил руку ей на плечи и увлек к дальнему концу моста. — Пойдем туда, где мы друг друга услышим, и ты все об этом расскажешь».
Молодые люди начали подниматься по тропинке, ведущей к горным пастбищам, и почти сразу вырвались из холодной тени скалы. Теплый вечерний воздух, пахнущий землей и можжевельником, приласкал их полутонами горного ветерка. Рев реки за спиной перешел в бормотание и, в конце концов, пропал в темноте.
Они нашли низкую стену у края луга и там, сидя на еще горячем камне, глядя на траву у ног, она ему рассказала. Как ее приняли в монастыре, как она все больше предчувствовала несчастье, а потом о том, как донья Франциска преподнесла известие о смерти Джиллиан.
«Умерла? — сказал Стефен потрясенно. — Бедная Дженни, сочувствую. Надо же, такое ужасное событие, и ты так с ним столкнулась… Черт побери, даже если Джиллиан собиралась уйти от мира, они могли, по крайней мере, побеспокоиться и сообщить тебе об этом-то».
Дженнифер сжала покрепче руки и сказала, прерывисто дыша: «Вот именно, Стефен. Слушай…» И она стала рассказывать продолжение фантастической истории. Про дальтонизм и горечавки, необыкновенную скрытность умирающей женщины, о собственных разговорах и обо всем, что она видела… И через все это, как черная нить через цветную ткань, проходили голос и действия испанки, которая то лгала, то намеренно оскорбляла, но все время явно что-то оценивала и рассчитывала, что?
Луна поднялась уже высоко, повисла между звездами, как меланхоличный лебедь в пруду с лилиями. Гора и долина наполовину ушли в темноту. Ветер тихо и невидимо двигался по траве. Такая тишина, что слышно, как закрываются цветы под ногами. Стефен наконец заговорил, и его слова были противоядием для переживаний Дженнифер: «Похоже, ты пережила очень мучительный день, учитывая все обстоятельства. Дать сигарету?»
Ее широко открытые измученные глаза смотрели на него над пламенем зажигалки. «Стефен. Неужели ты мне не веришь?»
«Верю… До определенного момента».
«Момента? Какого момента?»
«Когда ты начинаешь соединять факты в теорию Великого Злодейства. Довольно странные факты, но со временем они, наверняка, найдут простое объяснение».
«Ты так думаешь?» Напряженный высокий голос. Сигнал опасности. Стефен, услышав его, внутренне показал себе язык.
Но ответил он просто и без затей: «Милая девочка, послушай сама, что утверждаешь. Две молодые женщины, похожие друг на друга, каким-то образом меняются местами. Одна умирает, даже на смертном одре утверждая, что она — другая. Вторая, достойная уважения и не лишенная чувства ответственности англичанка, исчезает бесследно. Перед тобой стоят две проблемы. Первая — кем была умершая женщина? Вторая — где Джиллиан? — Он покачала головой. — Это чересчур».
«Почему нет?»
Теперь он стал намеренно грубым. «Потому, что разумнее принять не два маловероятных события, а одно — что Джиллиан умерла и похоронена».
Она заговорила не сразу, голосом маленькой потрясенной девочки: «А я думала, что ты поможешь мне, Стефен».
Он непроизвольно дернулся. «Именно это я и пытаюсь сделать, Дженни, разве не понятно? Не хочу, чтобы ты выдумывала какую-то фантастическую историю, и, возможно, попала в какую-нибудь весьма неловкую ситуацию, выдумывая обвинения против людей, которые вряд ли окажутся такими опасными преступниками, как ты вообразила».
«Только донья Франциска, а она…»
«Совершенно справедливо. Она лгала и не понравилась тебе. Это не делает ее преступницей».
«Я не сказала, что она преступница! Но, если бы ты ее видел и говорил с ней, Стефен, ты бы тоже был убежден, что она совсем не такая, какой притворяется!»
«А кто вообще эта женщина? Что она делает в монастыре?»
Дженнифер пересказала слова сестры Марии-Луизы. «А потом я попробовала расспросить послушницу, которая выводила меня из монастыря. Она явно хорошая девушка, а ДОНБЯ Франциска внушает ей благоговейный страх. Я поняла, что эта донья заправляет всем, что не является непосредственно религиозным. Еще я поняла, не из слов девушки, а вообще из ее манеры, что донья Франциска никому особенно не нравится, и они думают, что она пользуется слепотой настоятельницы, но никто не хочет ничего говорить. Они в общем-то простые души и воспринимают людей так, как те пытаются себя преподносить».
«Похоже, ее власть необычайно велика, учитывая, что она не принимала постриг».
«Да. Я спросила, в чем причина. У меня создалось впечатление, что настоятельница позволяет ей вмешиваться во множество вещей в порядке компенсации за то, что не принимает ее в орден. Знаешь, о чем она заставила меня вспомнить? О хороших старых временах, когда королевы, герцогини и разочарованные дамы высшего света уезжали в монастыри, где политика не могла сильно их коснуться, и всем ужасно мешали, потому что к ним все время приходили посетители, у них были комнатные собачки и им приходилось уделять массу внимания».