— Спрячьте икру от Ороля, — сказал Дэвид. — A bientot, chere Madame.27
— A tout a l'heure, Monsieur.28
Выехав из отеля на заезженное до блеска черное шоссе, петляющее среди сосен по холмам, он почувствовал, как напряглись мышцы рук и плеч и как уперлись ступни в тугие округлые педали, когда он под палящим солнцем одолевал подъем за подъемом, вдыхая запах сосен и моря, принесенный легким бризом. Он пригнулся вперед, перенес нагрузку на руки и наконец вошел в ритм, который поначалу был неровным, но постепенно установился, когда он миновал стометровые каменные отметки, а потом и первый и второй километровые столбики с красной макушкой. На мысу дорога пошла под уклон вдоль берега моря, и он притормозил, слез с велосипеда, вскинул его на плечо и стал спускаться по тропинке к пляжу. Прислонив велосипед к сосне, от которой в жаркий день пахло смолой, он спустился на прибрежные камни, разделся, положил эспадрильи на шорты, рубашку и кепи и нырнул с камней в глубокое, прозрачное, холодное море. Вода понемногу светлела, когда он плыл к поверхности, и, вынырнув, он тряхнул головой, чтобы вода не попала в уши, и поплыл от берега. Он лежал на спине и, покачиваясь на волнах, смотрел на небо и принесенные бризом первые белые облака.
Потом он поплыл назад к бухте и, выбравшись на бурые камни, уселся на солнце, вглядываясь в море. Хорошо было одному, особенно когда удавалось сделать все намеченное на день. Потом, как всегда после работы, подступило чувство одиночества, он стал думать о девушках и затосковал сразу по обеим. Он думал о них, но не о том, что такое любовь — увлечение или долг или что произошло и что ждет их впереди, а просто о том, что ему их недостает. Он скучал по обеим. По каждой в отдельности и обеим вместе.
Греясь на солнце на камнях и глядя на море, он понимал, что это скверно. «Ни с одной из них ничего хорошего не получится, да и от себя хорошего не жди, — подумал он. — Только не пытайся обвинять тех, кого любишь, или распределять вину между всеми тремя. Не ты, а время назовет виноватых».
Он смотрел на воду и пытался осмыслить случившееся, но ничего не получалось. Хуже всего то, что произошло с Кэтрин. Скверно и то, что ему понравилась другая. Незачем было копаться в собственном сознании, чтобы понять, что он любит Кэтрин, что любить двух женщин плохо и ни к чему хорошему это не приведет. Он еще не понимал, насколько все скверно, но ничего хорошего уже не ждал. «Мы и так связаны, точно три шестерни, вращающие одно колесо, — подумал он, — но на одной из шестерен уже сорвана резьба, и она никуда не годится». Он глубоко нырнул в прозрачную холодную воду, в которой тонула его тоска по кому бы то ни было, и, вынырнув, тряхнул головой, поплыл далеко в море, а потом вернулся к берегу.
Он оделся, не обсыхая, сунул кепи в карман, выбрался на дорогу, сел на велосипед и поехал вверх на невысокий холм. Мышцы бедер ныли без тренировки, но он налег на педали, постепенно набирая темп, точно гонщик и его велосипед слились воедино, превратились в некий живой механизм. Потом он покатил по крутому спуску вниз свободным колесом, едва касаясь тормозов и не замедляя на поворотах, пронесся по черной, бегущей меж сосен дороге и свернул по тропинке на задний двор гостиницы, откуда было видно поблескивающее из-за деревьев по-летнему синее море.
Девушки еще не вернулись. Он прошел к себе, принял душ, надел свежую рубашку и шорты и вышел в бар, где уже красовалось новое зеркало. Он позвал официанта, попросил принести лимон, нож и лед и показал ему, как делается коктейль «Том Коллинз». Потом сел на табурет у стойки и, глядя на себя в зеркало, поднял высокий стакан. «Не знаю, стал бы я пить с тобой месяца четыре назад», — подумал он. Официант принес «Эклерёр де Нис», и Дэвид стал читать, чтобы скоротать время. Он расстроился, не застав девушек по возвращении, без них было тоскливо, и он начал волноваться.
Когда они наконец вернулись, Кэтрин была очень возбуждена и весела, а Марита подавлена и молчалива.
— Привет, милый, — сказала Кэтрин Дэвиду. — Ты посмотри на зеркало! Они все-таки его повесили. И какое красивое! Только слишком уж правдивое. Пойду приму душ перед обедом. Извини за опоздание.
— Мы заехали в город и зашли выпить, — сказала девушка Дэвиду. — Прости, что заставили тебя ждать.
— Выпить? — переспросил Дэвид.
Она потянулась к нему, поцеловала и убежала. Дэвид снова принялся за газету.
Когда Кэтрин вернулась, на ней были темно-синяя льняная рубашка, которая так нравилась Дэвиду, и брюки. Она сказала:
— Я надеюсь, дорогой, ты не сердишься. Мы тут ни при чем. А я встретила Жана и пригласила его выпить с нами, он согласился и был очень мил.
— Парикмахер?
— Жан? Разумеется. Какой еще Жан мог встретиться мне в Каннах? Он был просто очарователен и даже спрашивал о тебе. Можно мне мартини, дорогой? Я выпила только один.
— Сейчас уже будем обедать.
— Ну хотя бы один, дорогой. Мы только и делаем, что едим.
Дэвид не торопясь готовил два мартини, когда вошла девушка. На ней было белое платье из плотной ткани, и выглядела она свежей и бодрой.
— Можно и мне мартини, Дэвид? Ужасно жаркий был день. А как ты здесь?
— Оставалась бы дома и ухаживала за ним, — сказала Кэтрин.
— Я сам управился, — сказал Дэвид. — Море было хорошим.
— Какое яркое прилагательное, — сказала Кэтрин. Так и представляешь себе все в красках.
— Извини, — сказал Дэвид.
— Вот еще классное словечко, — сказала Кэтрин. — Объясни своей новой подружке, что такое класс, дендикласс, Дэвид. Это американизм.
— По-моему, я знаю, — сказала девушка. — Это третье слово из «Янки Дудл Денди». Не заводись, Кэтрин.
— Я не завожусь, — сказала Кэтрин. — Но еще пару дней назад, когда ты заигрывала со мной, это считалось просто денди-класс, а сегодня, если мне хочется пококетничать с тобой, ты делаешь вид, будто я бог знает кто.
— Прости, Кэтрин, — сказала девушка.
— Опять прости-извини, — буркнула Кэтрин.
— Может быть, пообедаем? — сказал Дэвид. — День был жарким, и ты устала:
— Я устала от всех, — сказала Кэтрин. — Пожалуйста, не обращайте внимания.
— Не за что извиняться, — сказала девушка. — Я не хотела бы быть занудой. Я не для того здесь осталась.
Она подошла к Кэтрин и поцеловала ее нежно и легко.
— Ну, будь умницей, — сказала она. — Пойдем к столу?
— Разве мы еще не обедали? — спросила Кэтрин.
— Нет, дьяволенок, — сказал Дэвид. — Только собираемся.
Когда обед подходил к концу, Кэтрин, которая, несмотря на некоторую рассеянность, держалась хорошо, сказала:
— Пожалуйста, извините меня, но я должна прилечь.
— Можно мне помочь тебе? — спросила девушка.
— Действительно, я выпила лишнее, — сказала Кэтрин.
— Я тоже вздремну, — сказал Дэвид.
— Нет, пожалуйста, Дэвид. Приходи, когда я засну, если хочешь, — сказала Кэтрин.
Примерно через полчаса девушка вернулась.
— С ней все в порядке, — сказала она. — Но нам нужно быть повнимательнее к ней.
Когда Дэвид вошел в комнату, Кэтрин еще не спала, и он присел на кровать рядом с ней.
— Не думай, я не развалина, просто я выпила лишнее, — сказала она. — Я знаю, я виновата. Я солгала тебе. Как я могла, Дэвид?
— Ты сама не знаешь, что делаешь.
— Нет. Я нарочно. Ты вернешься ко мне? Я не буду тебя терзать.
— Ты и так со мной.
— Если ты вернешься, мне больше ничего не надо. Я буду предана тебе, правда-правда буду. Ты хотел бы этого?
Он поцеловал ее.
— Поцелуй по-настоящему, — сказала она. — Пожалуйста, подольше.
Они плавали в бухте, которую обнаружили в первый день. Дэвид хотел было отправить женщин на море, а сам отогнать старенькую «изотту» в Канны, чтобы отрегулировать тормоза и проверить зажигание. Но Кэтрин уговорила его искупаться с ними, а машиной заняться завтра. После сна она казалась такой счастливой, здоровой и веселой, да еще Марита, взглянув на него серьезно, сказала: «Ну пожалуйста, пошли». Он уступил, довез их до ведущей к бухте тропинки, демонстрируя по дороге, как опасно ездить с такими тормозами.
— Когда-нибудь ты убьешься на этой машине, — сказал он Марите. — Преступление так запустить ее.
— Может быть, купить новую? — спросила она.
— Да нет же! Для начала дай хотя бы тормоза отрегулировать.
— Нам нужна машина побольше, чтобы всем места хватило, — сказала Кэтрин.
— Отличная машина, — сказал Дэвид. — Только повозиться с ней надо как следует. А так в самый раз для тебя.
— Посмотрим, сумеют ли они привести ее в порядок, — сказала девушка. — А если нет, купим такую, как ты захочешь.
Потом они загорали на пляже, и Дэвид лениво предложил:
— Пойдем поплаваем?
— Плесни на меня воды, — сказала Кэтрин. — Я положила кружку в рюкзак. Ой, как хорошо! Можно еще? На лицо, пожалуйста.
Кэтрин осталась загорать, лежа на белом халате, расстеленном на плотном песке, а Дэвид и девушка поплыли в море, за камни у входа в бухту. Девушка плыла первой, но Дэвид догнал ее. Он поймал ее за лодыжку, притянул к себе, обнял, и они поцеловались, стараясь удержаться на воде. Она выскальзывала из его рук и, когда они целовались и тела их были совсем рядом, казалась одного роста с ним и какой-то другой. Марита нырнула, Дэвид отплыл в сторону, и она вынырнула, смеясь. Волосы у нее были гладкие, лоснящиеся, как у тюленя. Тряхнув головой, она снова прижала свои губы к его губам, и они целовались, пока вода не накрыла их обоих. Качаясь на волнах и соприкасаясь телами, они целовались крепко и весело и снова ныряли.
— Теперь я ничего не боюсь, — сказала она. — И ты не должен.
— Не буду, — сказал он.
Они поплыли к берегу.
— Пойди окунись, дьяволенок, — позвал Дэвид Кэтрин. — Перегреешься.
— Хорошо. Пойдем вместе, — сказала она. — Пусть теперь наследница загорает. Сейчас я ее смажу бальзамом.
— Только чуть-чуть, — сказала девушка. — Можно и мне воды?
— Ты и так насквозь мокрая, — сказала Кэтрин.
— Я только хотела попробовать, — сказала девушка.
— Зайди подальше, Дэвид, и зачерпни воды похолоднее, — сказала Кэтрин.
Дэвид медленно вылил прозрачную, холодную воду на голову Мариты, и девушка повернулась на живот, опустив голову на руки. Дэвид и Кэтрин плыли легко, точно морские животные, и Кэтрин сказала:
— Как было бы славно, не будь я сумасшедшей?
— Ты не сумасшедшая.
— Сегодня нет, — сказала она. — По крайней мере сейчас. Поплывем дальше?
— Мы и так далеко заплыли, дьяволенок.
— Ладно. Повернем к берегу. Но там, на глубине, вода кажется такой прекрасной.
— Хочешь, поплывем под водой перед тем, как возвращаться?
— Только раз, — сказала она. — Тут, где поглубже.
— Будем плыть насколько хватит сил, так, чтобы во время вынырнуть.
Глава шестнадцатая
Он проснулся, когда рассвело уже настолько, что были видны стволы сосен, и тихонько, стараясь не потревожить Кэтрин, поднялся, нашел шорты и пошел вдоль всей гостиницы по мокрым от росы плитам к рабочей комнате. Открывая дверь, он почувствовал легкое дуновение ветра с моря, обещавшее жаркий день.
Когда он сел за стол, солнце еще не взошло, и ему показалось, что он немного наверстал время, упущенное им в рассказе. Но как только он перечитал написанные его аккуратным, разборчивым почерком строки и слова перенесли его в другую страну, ощущение это исчезло, и ему снова предстояло решать ту же задачу. Когда солнце поднялось из-за моря, он этого даже не заметил, потому что уже давно пробирался по солнцепеку через грязно-серые, высохшие, потрескавшиеся озера и ботинки его побелели от солончаковой пыли. Солнце обжигало голову, шею, спину. Рубашка стала мокрой, и он почувствовал, как пот течет по спине и ногам. Отдыхал он стоя, не двигаясь, и, откинув с плеч рубашку, чувствовал, как солнце быстро сушит ее, оставляя на материи белые солевые разводы. Он видел себя стоящим на этой жаре и знал, что у него нет другого выхода, как только идти вперед.
К половине одиннадцатого он пересек озера и оставил их далеко позади. Он уже вышел к реке и роще фиговых деревьев, где они собирались разбить лагерь. Кора на деревьях была зеленовато-желтая, а ветви — густыми. Дикими фигами питались бабуины, и повсюду на земле валялись обезьяний помет и обкусанные фиги. Пахло гнилью.
Здесь, в рабочей комнате, где он сидел за столом, чувствуя прикосновение бриза с моря, часы показывали половину одиннадцатого, а по-настоящему в рассказе наступил вечер, и он, расчистив себе место под деревом, сидел со стаканом виски с водой, опершись спиной о грязно-желтый ствол, и смотрел, как носильщики разделывают тушу антилопы конгони, подстреленную им в первой же заросшей травой болотистой низине, что повстречалась на пути к реке.
«Я оставляю их здесь с мясом, — подумал он, — и что бы ни случилось потом, сегодня вечером в лагере все будут довольны». Он спрятал карандаши и тетради, запер чемодан, вышел из комнаты и прошел по уже сухим и нагревшимся плитам во внутренний дворик гостиницы.
Девушка сидела за столиком и читала книгу. На ней были полосатая рыбацкая блуза, теннисная юбка и эспадрильи. Заметив Дэвида, она подняла голову, ему показалось, что она вот-вот зальется румянцем. Но Марита лишь сказала:
— Доброе утро, Дэвид. Хорошо поработал?
— Да, моя прелесть.
Она встала, чмокнула его в щеку.
— Очень рада. Кэтрин уехала в Канны. И велела сказать, что на море с тобой пойду я.
— Она не взяла тебя с собой?
— Нет. Она просила меня остаться. Она сказала, ты очень рано начал работать и, возможно, тебе будет одиноко, когда ты закончишь. Заказать тебе завтрак? Нельзя же постоянно не завтракать.
Девушка ушла на кухню и вернулась с oeufs au plat avec jambon29 и английской горчицей.
— Тебе было трудно сегодня? — спросила она.
— Нет, — сказал он. — Это всегда и трудно, и легко. Идет неплохо.
— Жаль, я не могу помочь.
— Никто не может, — сказал он.
— Но я могу помочь в чем-то другом?
Он хотел было сказать, что ничего другого не существует, но сдержался и сказал лишь:
— Ты и так помогаешь.
Он собрал кусочком хлеба остатки яичницы и горчицы с плоской тарелки и выпил чай.
— Как тебе спалось? — спросил он.
— Очень хорошо, — сказала девушка. — Надеюсь, тебя это не обидит?
— Нет. Ты поступила разумно.
— Может, не будем чопорными? — спросила девушка. — До сих пор все было так просто и хорошо.
— Давай не будем. Забудем все, и чепуху вроде «я не могу, Дэвид» тоже.
— Ну ладно, — сказала она и встала. — Если соберешься купаться, я буду у себя.
Он поднялся следом.
— Пожалуйста, не уходи. Я постараюсь не язвить.
— Ради меня не надо жертв, — сказала она. — О, Дэвид, и как мы только могли затеять такое? Бедняга. Достается тебе от женщин. — Она гладила его но голове и улыбалась. — Я возьму купальник, а то вдруг мы захотим поплавать.
— Хорошо, — сказал он. — Я только надену эспадрильи.
Они лежали на песке возле бурого камня, в тени которого Дэвид расстелил пляжные халаты и полотенца, и девушка сказала:
— Иди в море первым, а я потом.
Оторвавшись от нее, он медленно поднялся, пробежал, увязая в песке, по пляжу и отмели, нырнул там, где море стало глубоким и холодным, и поплыл под водой. Вынырнув, он сначала поплыл навстречу ветру, а потом повернул к берегу, где, стоя по пояс в воде, его ждала Марита. Ее темные мокрые волосы блестели, и по загорелой коже стекали капли воды. Он крепко обнял ее, и волны разбивались об их тела.
Они поцеловались, и она сказала:
— Вот море все и смыло.
— Пора возвращаться.
— Давай окунемся разок вместе, обнявшись.
Кэтрин еще не вернулась в гостиницу, и Дэвид с Маритой успели принять душ, переодеться, выйти в бар и приготовить мартини. Они видели друг друга в зеркале, и, глядя на Мариту, Дэвид подмигнул ей, чтобы не вешала нос. Девушка покраснела.