— А когда я должен был сказать тебе, Кейт. Тебя никогда нет рядом.
Она хмурится еще больше.
— Мы живем вместе.
— И даже когда ты дома, ты все равно где-то не здесь.
Она отводит взгляд и проводит рукой по волосам. Долорес наблюдает за ними — обеспокоенно — словно ребенок разведенных родителей, которые как раз ссорятся.
— Я не могу… — начинает Кейт. — Я не могу сейчас переезжать в Калифорнию.
Билли уставился на свою бутылку пива.
— Да, я знаю. Вот поэтому я и еду сам.
Кейт выглядит ошарашенной — обиженной и немного злой.
— Но… у нас были планы. Ты поддерживал меня, когда я была в школе, а теперь я… моя очередь сделать то же самое для тебя.
Билли отодвигает стул назад. Защитная реакция и некое отчаяние заставляет его сжать кулаки и напрячься.
— Ну что ж, планы меняются, Кейти. Ну, правда, ты вообще хотя бы заметишь, когда я уеду? Мне вот так не кажется.
Она собирается спросить, что он имеет в виду. Видно, как это вертится у нее на языке. Но она сдерживается и говорит:
— Я не хочу ругаться.
А это раздражает Уоррена еще больше.
— Конечно, ты не хочешь ругаться. Последнее время ты ничего не хочешь делать со мной! Ты слишком занята, чтобы куда-то пойти…
— Я работаю!
Он ее игнорирует.
— Ты не хочешь спорить, не хочешь разговаривать, не хочешь заниматься сексом…
Щеки Кейт вспыхивают, но я не могу понять, то ли это от смущения, то ли от злости.
— Все, что ты хочешь делать, это просматривать свои чертовы документы и решать, какой же костюм надеть на работу.
— Это не так!
— Я знаю, что бизнес — это мужской мир, но я не знал, что ты должна была одеваться, как мужик.
Вскакивает Долорес.
— Не будь придурком, Билли.
— Не вмешивайся, Ди-Ди.
С яростным взглядом, Кейт говорит своему жениху прямо в лицо:
— Да пошел ты на хрен.
Он как-то горько засмеялся.
— Интересно, а на чей хрен последнее время ходила ты? Уж точно не на мой.
Кейт резко встает и дергает свою сумку со спинки стула.
— Я иду домой. До свидания, Мэтью. Ди, я тебе позвоню.
Когда Кейт выходит за дверь, Уоррен поднимается чтобы пойти за ней, но Ди хватает его за руку.
— Билли! Не надо… не надо говорить то, чего ты уже не сможешь вернуть назад… то, чего ты на самом деле не думаешь, и мы оба это знаем.
Он просто кивает. А потом тоже уходит.
Ди делает большой глоток своего мартини.
— Ну вот, это произошло.
— Думаешь, у них будет все нормально? — спрашиваю я.
— Нет. Я уверена, что они помирятся, останутся вместе — будут сохранять отношения через расстояния. Их отношения, как морг… безжизненные. И Билли прав. Не могу вспомнить, чтобы они ругались и спорили до сегодняшнего вечера.
— Разве это плохо? — интересуюсь я, заканчивая свое пиво.
— Для них да. Они не спорят, не потому что счастливы — они не ругаются, потому что, мне кажется, в глубине души никто из них не хочет признаться, что ругаться больше не о чем.
Самые удачные браки и отношения — между лучшими друзьями — которые еще и хотят трахнуть друг друга. Самыми близкими друзьями, которые доверяют друг другу, и которые не могут отвести друг от друга глаз. Когда ты проводишь много лет с одним и тем же человеком — это должно быть комфортно. Они притираются друг к другу. Как заношенная пара штанов.
Но еще должна быть страсть — непреодолимое влечение. Необузданное желание. Иногда, как у Стивена и Александры, накатывать волнами. Они балуют себя этим, если в суете жизни им выпадает такой шанс. Но если страсть ушла, и ты даже не думаешь о том, чтобы возобновить этот огонь — все, что тебе остается — это дружба. Партнерство.
В восемьдесят лет, этого может быть вполне достаточно. Но в чертовы двадцать пять? Ты просто плывешь по течению.
— Ты готов идти? — спрашивает меня Ди.
— Ага. Кажется, на вечер мы остались с тобой вдвоем.
Она тыкает в меня кулаком.
— Воины уик-энда… в среду. Давай, пошли.
***
Следующие несколько часов, мы ходим по барам. Играем в дартс и бильярд. Она сделала меня на пятьдесят баксов в нашей последней игре, потому что я не сразу понял, что имею дело с опытным жуликом.
А следовало бы знать.
В конце концов, мы оказываемся в клубе — прижимаясь, потираясь друг о друга в толпе людей на танцполе. Но все это время Ди более податливая, чем обычно. Она кажется какой-то подавленной. Встревоженной. Не та непредсказуемая и бунтарская девчонка, которую я знал последние несколько недель.
Я завершаю вечер — намного раньше, чем это бывало в прошлые года — и мы возвращаемся к ней домой. Там мы просто заваливаемся на диван и болтаем ни о чем… и обо всем. Постепенно, мы заговариваем о домашних питомцах, и я рассказываю ей все о Кинге, огромном черном Датском Доге, с которым я вместе рос. Я искренне любил этого здорового волосатого засранца, поэтому был вроде как в ужасе, когда Долорес сказала:
— У меня никогда не было собаки.
— Правда? Никогда? Даже… чихуахуа?
Она машет головой.
— У меня был хомячок — они довольно самостоятельные. Моя мама никогда не хотела брать на себя ответственность за собаку. Плюс сюда еще и слюнофобия.
Я улыбаюсь, потому что чувствую, что это будет забавно.
— Что?
— Слюнофобия. У меня стойкое отвращение к любому человеку или животному с чрезмерно продуктивной слюнной железой.
— Ты сейчас шутишь.
— Я еще могу терпеть слюнявые поцелуи — ну ты это уже знаешь. Это довольно возбуждает, в определенные моменты. Но слишком много слюней — это мерзко. А харкание, распускание слюней — это просто недопустимо. Прям тошнит.
Долорес не волнует грязь или пот или неопрятность. Она не боится грызунов — даже крыс размером с кота, которые рыщут по городу и довольно-таки ужасны, я вам скажу. Она влюблена в мой мотоцикл и на самом деле любит змей. Ничего не могу поделать, но такой бзик — это прореха в броне «мне на все похрен» — кажется мне прикольной. Смешной.
И мне хочется прям поиздеваться над ней немного на эту тему.
Девятилетний мальчишка, сидящий во мне — тот самый, который махал длинноногим пауком у лица Александры, не смотря на последствия, которые следовали за этим — вылазит наружу. Это единственное объяснение того, что я делаю дальше.
— Значит… тебе не понравится, если я сделаю вот так?
Я громко очищаю свой нос и скапливаю на задней стенке горла большой шарик слизи.
Долорес отклоняется назад, с отвращением закрывает глаза и поднимает руки в знак протеста:
— Не делай так больше.
Я сглатываю слюну и насмехаюсь:
— Думаю, ты, на самом деле, не захочешь, чтобы я тут перед тобой изобразил Джона Бендера.
Джон Бендер — это из «Клуба «Завтрак». Если вы не понимаете, о чем я, посмотрите и узнаете.
Она, и правда, выглядит немного так, будто в панике.
— Даже не смей!
Я широко улыбаюсь. Потом наклоняю голову назад, открываю рот и выпускаю в воздух огромный харчок. Он пролетает какое-то расстояние, на мгновение зависает, а потом снова приземляется в мой раскрытый в ожидании рот. Прежде чем я успеваю сказать «вкусно», Ди уже орет, вскочив на ноги.
— Ааа! Как противно!
Она скачет, пританцовывая, будто ей под платье заползли муравьи, и тычет в меня пальцем, когда орет:
— Ты больше не Мальчик-Клитор или Бог! Ты Человек-харчок и ты мне противен! Больше никогда не буду с тобой целоваться!
— Ты бросаешь мне вызов?
Она нервно смеется и отходит назад.
— Нет… нет, ты и твой грязный язык держитесь от меня подальше!
В один миг, я соскакиваю с дивана и хватаю ее за талию. Ди старается вырваться и мы оба с визгом падаем на пол, катаемся по нему и смеемся. У меня получается оказаться сверху. Сцепляю вместе ее запястья и завожу ее руки над ее головой. У нее просто нет шансов сбросить меня, но это не останавливает ее от попыток.
И, может, это трение от того, что она извивается под моим телом. А, может, от того, что мне так весело. А, может, это такое фантастическое сексуальное влечение, которое мы испытываем, находясь именно в этом позе. Но какая бы ни была причина, я тут же, ужасно возбуждаюсь.
Тем не мене, я игнорирую свой стояк. Он еще не скоро пройдет. А мне надо ее немного попытать. Как щупальца из научно-фантастического ужастика, мой вытянутый язык медленно приближается к лицу Ди. Голова Ди мечется из стороны в стороны, а крик режет слух.
Потом она пытается меня укусить.
А я продолжаю настигать свою добычу. Лизнул ее щеку, потом лоб — при этом отставляю смачные слюнявые следы, как личинки, которые мутировали от утечки радиации. Добираюсь до ее закрытых глаз, и только собираюсь приблизиться к ее шее, когда в дверь раздается громкий звук.
Интересно, может соседи услышали громкий крик Ди и вызвали копов. Я скатываюсь с нее. Она поднимается, издает хрюкающие, но бунтарские звуки, пока вытирает свое лицо. Потом она мне грозит:
— Тебе крышка, Фишер. Не смыкай ночью своих глаз.
Я просто смеюсь.
Ди открывает дверь, даже не посмотрев в глазок. А там стоит, с поникшей головой, футляром с гитарой в руках — Билли Уоррен. Он поднимает глаза на Ди и спрашивает:
— Можно я останусь сегодня здесь?
Ди шире открывает дверь и Билли заходит.
— Да, конечно. Что… ты в порядке?
Он забрасывает свою гитару в угол. У него влажные глаза, словно он сдерживает слезы, но у него не получается:
— Кейт и я… мы… расстались с Кейт.
ГЛАВА 15
Билли рассказал Долорес некоторые детали, после чего настоял, чтобы она проверила, как там Кейт — звучит так, словно ее поезд переехал. Ди хватает свое пальто, и уже у дверей смотрит мне в глаза. Потом кивает головой в сторону своего брата, молча прося меня о том, чтобы я побыл с ним, пока ее нет.
Я киваю головой. На ее лице благодарная улыбка, и она уходит.
Оставив меня и малыша Билли одного.
Чувствую себя так, будто мне надо играть роль хозяина, но это квартира его сестры — очевидно, что он должен чувствовать себя здесь комфортно — потому что он знает, где находится крепкий ликер. Как только дверь закрывается, он проходит на кухню и возвращается с бутылкой водки, двумя стопками и пивом.
Он садится на диван, ставит все это добро на стол и наливает две рюмки. Одну двигает в мою сторону, а вторую тут же выпивает. К тому времени, как я успеваю проглотить свою выпивку, Билли уже заканчивает со второй.
Тяжело выдыхает и пристально смотрит на стол. Не поднимая глаз, он сообщает мне:
— Ты подходишь моей сестре. Ты делаешь ее… счастливой. У Ди плохой вкус на мужчин — всегда был. Обычно ей попадаются придурки — но ты, ты кажешься приличным парнем.
Я открываю свое пиво.
— Мне нравится думать, что это так. Она тоже делает меня счастливым.
Он кивает. Потом поднимает на меня свой взгляд.
— Она этого достойна — хоть и заставит тебя, скорее всего, пройти через ад. Долорес может быть огромной занозой в заднице, но это только потому, что ее обижали — потому что она доверялась неправильным людям… и теперь она боится, что ты тоже можешь оказаться не тем человеком. Но… она любит… сильно. Она отдает все, что у нее есть. Если она впустить тебя к себе в душу, она никогда тебя не подведет.
— Я знаю, что она достойна этого, — усмехаюсь я. — И я работаю над тем, чтобы она смогла впустить меня к себе в душу.
Билли берет свое пиво.
— Хорошо.
Предлагает мне выпить еще рюмку — я качаю головой, и он выпивает ее сам.
Потом говорит:
— Я знаю, что ты меня не знаешь, друг, но я надеюсь, что ты будешь честен со мной. Между Кейт и Эвансом что-то есть?
Какое-то мгновение я перевариваю эти слова, и потом осторожно спрашиваю:
— А Кейт тебе говорила, что между ними что-то есть?
Он делает глоток пива и качает головой.
— Неа, просто чувствую. Она постоянно о нем упоминает — либо он ее вывел из себя, либо он помогает ей решить проблему, либо о том, как он блестяще что-то сделал.
В таких ситуациях, я не люблю лгать. Меня воспитывали так — относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе. В тоже время, Дрю — мой лучший друг. И хотя Билли и кажется хорошим парнем, если мне понадобится спрятаться за чью-то спину, то она точно будет не его.
— Кейт не кажется той, которая будет изменять, Билли.
— Нет. По крайней мере, не была до этого.
Я киваю.
— А Дрю… ну, он не заводит интрижек с женщинами с работы. Это что-то вроде правила, по которому он живет. И раньше он никогда его не нарушал. Ни разу.
Он отклоняется назад, успокоившись — чувствую облегчение — от моего пояснения.
Потом, как-то небрежно, он заявляет:
— Это хреново.
Я соглашаюсь.
— Когда люди расстаются — всегда так.
Он фыркает.
— У меня это впервые. Кейт и я… мы вместе были вечность — с пятнадцати лет. Она была у меня первой во всем. И я думал, что будет последней тоже. Моей единственной.
Я просто киваю и даю ему высказаться.
— Но последние несколько лет… такое чувство, что мы тормозим друг друга, знаешь? Я не думаю, что когда-нибудь перестану ее любить… но теперь все по-другому. Этого не достаточно. Мы больше… не подходим… друг другу.
С сочувствием, я ему говорю:
— Такое случается… часто. Люди меняются.
Он тоже кивает.
— Дааа.
Делает еще глоток пива.
— Все равно хреново.
— Это временно.
Несколько минут мы сидим молча — время разговора по душам закончилось.
Так что я беру пульт и выбираю канал с фильмами по требованию.
— Хочешь посмотреть Хищника?
Билли наливает себе еще рюмку.
— Конечно. Ни разу не видел.
Я улыбаюсь.
— Это изменит твою жизнь.
***
За несколько часов до восхода солнца, Долорес возвращается домой. Я в полудреме на кресле, тогда как Билли спит в отключке на диване.
На столе стоит пустая бутылка из-под водки — она выполнила свою миссию.
Ди со вздохом скидывает туфли. Потом она видит меня. И она удивлена.
— Ты все еще здесь?
— А не должен быть?
— Нет, нет. Все в порядке.
Она накрывает своего кузена пледом, нежно убирая с его лица волосы, как мама болеющего малыша. Потом она проходит мимо меня в свою спальню. Я поднимаюсь и иду за ней.
— Как Кейт?
Долорес снимает свою одежду, в которой она была еще на вечеринке — стягивает ее и бросает на пол, так и оставляя ее там лежать. Сама остается в леопардовых трусиках и таком же лифчике без лямок.
— Кейт раздавлена. Страдает… Билли наговорил всякой ерунды, когда они ругались. Обидной ерунды. И она чувствует себя виноватой. Билли из кожи вон лез, чтобы поддержать Кейт, когда она училась. Она ненавидит себя, потому что не сможет отплатить ему тем же.
Ди продолжает стоять ко мне спиной, когда снимает свой лифчик, и разворачивается только после того, как натягивает через голову красную футболку.
— Спасибо, что остался с ним, Мэтью.
— Конечно.
Она вздыхает, но ее плечи напряжены.
— Я, правда, так устала.
Я начинаю расстегивать свою рубашку, чтобы лечь с Ди в кровать. Я не рассчитываю на секс, хотя, если учесть, сколько ее кузен сегодня выпил, не думаю, что его сможет разбудить даже самая бурная оргия. Но я не ожидал того, что она скажет потом.
— Сейчас ты можешь идти.
Мои пальцы застывают на пуговицах.
— Что?
— Я сказала, спасибо, я устала — ты можешь идти.
А ее взгляд плоский, лицо натянуто — как у манекена в магазине.
Я делаю к ней шаг, пытаясь не обращать внимания на ее вид.
— Ди, я знаю, ты расстроена…
— Или, может быть, я просто не хочу, чтобы ты здесь оставался, Мэтью! — взбунтовалась она. — Может быть, я просто хочу побыть одна.
И да — на тот случай, если вам интересно — вот оно мое яростное выражение лица. Челюсть напряжена, губы сжаты, глаза светятся адреналином. Меня злят ее слова — ее вид — ее чертово упорство не смотреть на меня и на наши отношения без нависающих над ними тени ее прошлого.