Перед тем как силы порядка и закона принялись ломиться в дверь, Герда-Ева с застывшим в глазах презрением сказала:
— Ты глупец, Скотт. Не Гораций говорил мне. Я все изложила ему.
Ах вот оно в чем дело!
Глава 20
Испытывая какое-то чуть ли не извращенное восхищение Евой, я медленно произнес:
— Так, значит, главной фигурой, мозговым центром был не Гораций, даже не Луи Греческий. Гораций основал «Хэнди-фуд», купил остров, построил на нем фабрику и все остальное, но не он выдумал все это и не он выбрал тебя в жены. Ты подцепила его. Ты придумала всю операцию и избрала Горация в качестве своего прикрытия.
— Давно бы мог догадаться, — просто ответила она. В голове у меня отозвалось эхом: конечно. А я-то думал, что женитьба состоялась по инициативе Лоримера. С точки зрения Евы, в этом был особый смысл. Женившись на Еве, Гораций не смог бы просто так улизнуть со своими деньгами, надуть ее, даже если бы хотел. По законам Калифорнии, по меньшей мере половина его собственности принадлежала ей — когда бы она этого ни захотела. А в случае смерти вообще унаследовала бы все. Случись какая-нибудь неприятность, ни один из них не мог бы свидетельствовать в суде против другого, разве что по обоюдному согласию. Все продумано до мелочей в этом замечательном плане — с точки зрения Евы.
— Тогда, должно быть, это ты, а не твой муж, позаботилась вызвать сюда Луи Греческого.
— Разумеется, — согласилась она. — Я знаю его еще с тех пор, когда подростки называли его Жирный Луи. А еще раньше я сделала свои первые шаги в… в исправительном учреждении. Меня направили в школу для… — Она опять как-то странно улыбнулась. — Плохих девочек. Представь себе, говорили, что я плохая девочка, Шелл.
— Черт! А почему?
У нее не оставалось ни секунды, чтобы ответить, даже если она собиралась это сделать. Раздался громкий и властный стук в дверь.
И вдруг с первыми раскатами этого грозного стаккато лицо Евы сморщилось, перекосилось, и она зарыдала. Я чертовски смутился, потому что это произошло так неожиданно. Ее левая рука лежала на спинке дивана, а правой она закрыла глаза, ее голова поникла, а тело сотрясали рыдания.
Наверное, стук подействовал на нее как лязг стальной двери тюремной камеры. И для такого исчадия ада, как Ева, — даже для такого, — мысли о том, что ей суждено состариться и поседеть в тюрьме, было достаточно, чтобы из глаз хлынули слезы.
Я отвернулся, встал и направился к двери. Только сделал первые шаги…
Не знаю, что насторожило меня. Я ничего не услышал. А может, совсем наоборот, поскольку ее всхлипывания прекратились так же внезапно, как и начались.
Я лишь успел, любопытства ради, повернуть голову и увидеть, что у нее в руках оказалась бронзовая статуэтка и сама Ева выпрямляется. Я не видел ее лица. И все же заметил, что греческий божок размером в фут рассекает воздух; с одной стороны — этот нелепый ребенок, а с другой — дурацкий пучок винограда. В долю секунды я даже успел подумать, какая часть этой штуковины влупит в меня — этот дурацкий виноград или идиотский грек. Потом моя башка лопнула на части и мозги вытекли наружу. Во всяком случае, мне так показалось.
Я не полностью отключился. Я почувствовал, как пушистый ковер мягко-мягко коснулся моей щеки, и все краски смешались в черное и серое, как сумерки сменяются темнотой. И мысли продолжали копошиться, потому что я слышал стук и знал, что это ломятся полицейские. Но я не мог шевельнуться. По правде говоря, мне не очень-то и хотелось. Я слышал, как Ева пронзительно заверещала, и почувствовал на себе ее руки.
Я смекнул: она роется в моем кармане в поисках маленького хромированного пистолета. Она собирается прикончить меня. Но или затуманенная логика подсказывала, или я просто догадался: она не может меня убить. Не сейчас. Она не сделает этого, пока Джим еще жив. Я почувствовал, как ее руки изо всех сил дернули меня за рубашку и галстук. Серость в глазах прояснилась, и я увидел перед собой ее лицо.
Ее шепот прозвучал как змеиное шипение:
— Если Джим мертв или умрет, значит, я добилась своего. У тебя не будет никаких доказательств против меня — ничего. Единственный человек, единственный, кто знал, что это я убила Аарона и Джима, — Гораций. А ты прикончил его. Даже Луи ничего не знает об этом. Аарон и Гораций — покойники, и, если Джим тоже умрет, тебе — крышка! Тогда берегись, ублюдок! Ты у меня попляшешь!
Потом — невероятно! — она чуть не расплющила мои губы своим ртом, поцеловав грубо, яростно, и бросилась к двери.
От шока и болезненного удивления мое сердце заколотилось быстрее, а тело заметно наполнилось силой. Я перевернулся на живот, поджал под себя руки и оттолкнулся от пола. В глазах посветлело, и, упираясь дрожащими руками, я встал на колени. Ева распахнула дверь.
— Скорее! Скорее! — кричала она.
За несколько последних секунд Ева полностью преобразилась. Она, на мой взгляд, стала похожа на девицу, у которой не все дома, впала в истерику, начала стонать, вопить и рыдать — слезы ручьем текли по ее щекам, косметика размазалась вокруг глаз. Она повернулась и начала яростно тыкать в меня пальцем. За ее спиной в дверном проеме стояли два офицера: один длинный, а другой маленький и лысый.
— Слава Богу, вы здесь! — орала она. — Арестуйте его! Он убил моего мужа!
— Перестань валять дурака!
Я до сих пор не уяснил, что у нее на уме, но был уверен: ее штучки не пройдут. Я просто не хотел дать ей возможности сейчас наболтать лишнего.
— Пусть эта крошка не пудрит вам мозги, ребята, — продолжал я. — Вам нужна именно она… Ева взвизгнула:
— Осторожно, у него револьвер. Ох, слава Богу, что вы здесь. — Потом, причитая и всхлипывая, ломая себе руки, она заскулила:
— О, Гораций, Гораций. Дорогой, мой дорогой. — Она растянулась возле тела мертвого Лоримера, принялась нежно гладить его и тыкаться в него носом.
Да, все эти вопли и стенания, ласки и поглаживания могли сойти за мастерское представление в маленьком любительском театре на Элм-стрит или за мелодраматическую сцену из немого кино, если бы на самом деле это не было смертельной дуэлью между Евой и мною. Не просто представление в театре или кино, нет, это была крупная игра, игра жизни со смертью. Восхитительное по мастерству представление.
— К стене, — приказал мне один из офицеров.
— Погодите минуточку, — сказал я, вновь обретая дар речи.
Я выпрямился, потряс головой; такое ощущение, будто кусок черепа отвалился. Но мозг работал четко. Во всяком случае, я надеялся на это. Я начал понимать, что мне он еще как понадобится.
— Это она вам нужна, — объяснял я. — Она — убийца.
— Она убила своего мужа?
— О, черт, нет. Она убила Аарона Парадиза. И сегодня днем стреляла в Джима Парадиза. Вот почему я оказался здесь — меня зовут Шелл Скотт. Частный детектив.
Мне пришлось рассказать этим парням, кто я такой, но на них это не произвело особого впечатления. К сожалению, я их не знал, и, очевидно, они тоже обо мне не слышали. Похоже, я ничего не значил в этом мире, и для них мое имя прозвучало как пустой звук.
— Да? — переспросил тот, что повыше. — Ну и что с того?
— Половина всего личного состава управления знает меня, в курсе, кто я такой и что из себя представляю. Позвоните Филу Сэмсону, капитану из отдела убийств. Он вам объяснит.
— Успокойся. Разберемся.
Ева так и лежала, распластавшись на полу рядом с Лоримером, однако я подметил, что она потрудилась отползти подальше и повернуться к нам головой. Не только головой. Время от времени она извивалась, изображая, наверное, агонию, — и каждый раз, как она это делала, ее волнующий глубокий вырез на плотно облегающем фигуру платье становился еще более глубоким и более волнующим. Несколько раз даже казалось, что вот-вот сами-знаете-что вывалится прямо на Горация. Полицейские тоже это видели. Да, артистка…
— Лицом к стене, — приказал лысый. — К стене.
— Ты говоришь как кубинский коммунист, — натужно пошутил я. — К стене, понимаешь…
— Марш к стене.
Приказ есть приказ. Они заставили меня упереться руками в стену, отставить назад ноги, пока один из них тряс меня.
— Ребята, вы совершаете роковую ошибку, — заметил я.
— Всего лишь рутинная работа. Мы зафиксируем ваши показания. Парень, что лежит вон там, мертв. Так что — обычные формальности…
Я закрыл варежку. Когда первые страсти понемногу улеглись, я смог все трезво взвесить. Да, я знал, что нет смысла сейчас брыкаться и доказывать свою правоту. Ева хорошо постаралась, но, клянусь, ни одна женщина в мире, даже такая сексуальная, с такой красивой фигурой и такая сообразительная, как Ева, не сделает меня идиотом.
Они вытащили из моей кобуры кольт, из правого кармана пиджака — пистолет Евы, а автоматический пистолет 32-го калибра — из другого кармана. Потом они позволили мне повернуться.
— Пожалуйста, выслушайте меня, — спокойно сказал я. — Эта женщина — Герда Лоример, известная также как Ева Энджерс. Это она вам нужна. Вот почему я позвонил… в отдел…
И тут до меня дошло. Опять с опозданием. Высокий — как я выяснил, его звали Винджер — поправил:
— Конечно. Только звонила женщина. — Он повернулся к Еве, которая стояла рядом с телом Лоримера:
— Это вы позвонили в полицию, мадам?
— Да, офицер. — Она всхлипывала, ее грудь тяжело вздымалась. А когда ее грудь вздымалась, то там было чему вздыматься! Она мяла свои груди так сильно, что кремовато-белой плоти стало тесно и она, выпятившись, нависла над тканью платья. — Этот человек — мистер Скотт — вломился сюда, застрелил моего мужа, потом обвинил Меня в… ох, каких-то безумных деяниях. — Она поднесла руку — очень осторожно — к виску. — Он ударил меня. Сказал, что я убийца, наркоманка, даже… сексуальная извращенка. — Она снова принялась умело разминать свои груди. — Потом…
Лысый полицейский обратился ко мне:
— Что скажете? Вы застрелили его?
— Черт, да. Он вышел на меня с пистолетом — с этим маленьким, автоматическим — и пытался меня убить. И мне пришлось…
— Ложь! — Ева выпрямилась, дрожа от «праведного» гнева, ее лицо перекосилось — как раз в меру. — Он убил моего мужа. Гораций был безоружен, а он его убил. Я ношу в сумке пистолет, маленький пистолет, и он забрал его. Я даже не успела им воспользоваться, у него было два собственных. Потом он набросился на меня, стал целовать…
— Схватил тебя и поцеловал…
— Целовал меня как сумасшедший, а потом попытался… — Она резко замолчала, скромно потупив глазки, стерва.
Винджер смотрел на мой рот, разукрашенный помадой. Наконец-то до меня стало доходить происходящее. Формальные улики — вот они: мой галстук распущен, сбит набок, на рубашке оторваны две пуговицы — бедняжка защищалась от насильника.
— Послушайте, — начал было я. — Минуту, друзья. Эта женщина жена убитого. Его звали Гораций Лоример, он был…
Я замолчал. Что я мог им сказать? То, что он обманывал государство, уклоняясь от уплаты налогов? Нет у меня никаких доказательств, под рукой нет, и в отношении контрабанды наркотиков… И у меня возникло неприятное ощущение, что, может быть, их никогда не будет.
Ева заговорила:
— Мой муж занимается — занимался — производством детского питания. Он выпускал консервы «Па Па».
В ее устах он вовсе не выглядел дьяволом в человеческом обличье.
— Может, и так. Но вы знакомы с капитаном Фини? Начальником отдела по борьбе с наркотиками?
— Мне известно, кто он такой, — сказал Винджер.
— Есть подозрения, что Лоример являлся крупным наркодельцом. В настоящий момент капитан Фини находится в Сан-Педро и проверяет информацию, которой я снабдил полицию. Может, ему даже посчастливилось уже собрать улики против Лоримера — покойного Лоримера.
Винджер кивнул. Он вел себя не как человек, который считает, что я вру; но также не создалось впечатления, что он верит мне. То есть он вел себя уклончиво. В любом случае он не позволял себе грубостей в обращении со мной и, как полагается, просто выслушивал обе версии одной истории.
Вдруг ни с того ни с сего в моей голове начался болевой тарарам. Я поморщился и дотронулся рукой до больной шишки в том месте, где начинали расти волосы. Кожа была содрана и ощущалась рана размером в добрый дюйм. Я почувствовал липкую кровь на лбу.
— Как это случилось? — спросил Винджер.
— Она швырнула в меня эту проклятую статуэтку.
— К счастью, я все-таки попала в него, — съязвила Ева. — Когда он целовал меня… и все такое — мы сидели на диване…
Она не досказала фразу — догадайтесь, мол, сами…
Меня бросило в холод. Чуть позже я начал понимать, какая все-таки умная пройдоха моя Ева. Она не просто все спланировала быстро и четко до того, как позвонить в полицию, но и изобразила все в нужном свете, вставляя каждую мелочь в самый подходящий момент, чтобы она прозвучала как нельзя более убедительно и произвела бы самый выигрышный эффект.
Сейчас она торопливо продолжала:
— Мы сидели на диване. Я… я, защищаясь, отклонилась назад и схватила статуэтку. Я ударила его. — Она гордо дернула головой. — Потом я сразу позвонила в полицию. А примерно с минуту назад он начал приходить в себя. Слава Богу, что вы вовремя подоспели.
— Бред сумасшедшего! — возмутился я. — У тебя этот номер не пройдет, Ева. Я согласен, ты большая выдумщица. Кто-то другой мог бы и попасться на твою удочку, но только не я, со мной у тебя ничего не выйдет.
Я повернулся к полицейским.
— Ей приходится все это сочинять на ходу, и у нее, признаюсь, здорово получается. Но я хочу спросить у вас, есть ли смысл в том, что я явился сюда, укокошил ее мужа, а потом принялся трепать эту крошку? Боже, есть множество других, более приятных способов. Лично я за приглушенный свет и тихую музыку, а холодные трупы рядом с постелью охлаждают мой пыл. Если она говорит, что маленький автоматический пистолет принадлежит ей, то можете не сомневаться, так оно и есть. Но Лоример выбежал в спальню, а потом вернулся с ним…
— Врешь, он этого не делал. Я свирепо посмотрел на нее.
— Ева, заткнись. Или я сейчас подойду и врежу тебе разик как следует. — Я бросил взгляд на полицейских. — Даже если за это меня застрелят.
Она заткнулась.
Я стоял и рассказывал офицерам, что происходило на самом деле, излагая все быстро, пересказывая только основные моменты.
Затем Винджер сказал:
— Ладно. Давайте-ка прогуляемся в центр. Другой офицер воспользовался телефоном и позвонил в управление. Потом обратился к Еве:
— Не трогайте руками эту статую, мадам. Ева начало было поднимать с пола увесистое произведение искусства, которым меня огрела. Она выпрямилась.
— Извините. Я только хотела поставить Гермеса обратно на пьедестал.
— Кого?
Это имя прозвучало как колокол. Как колокол, звонящий по кому-то. Мне кажется, вы догадались, по кому. Оно всплыло в моей памяти, и это отразилось на моем лице.
Ева бросила на меня изумленный взгляд.
— Гермес, — вспомнил я, — произведение Праксителя.
Замечательно. Грандиозно. Такой же в точности статуэткой один сопляк из «Лупо» в Сан-Франциско расшиб башку своему возлюбленному. Если б я сразу узнал эту штуковину, это хоть мало-мальски расправило бы мои перья, насторожило бы меня и избавило бы от кучи проблем.
Но, к сожалению, я не узнал ее. Вы не находите, что мне иногда немножко не хватает культуры?
Винджер повторил:
— Поедемте в центр.
И мы поехали.
Глава 21
Отдел убийств находится на третьем этаже управления полиции Лос-Анджелеса, и, полагаю, я побывал здесь уже тысячи раз — правда, при более счастливых обстоятельствах.
Мой закадычный, самый старый друг в Лос-Анджелесе — капитан из отдела убийств Фил Сэмсон. К хорошим друзьям я также отношу лейтенанта Роулинза, сержанта Кейси и десяток других сотрудников из одного только отдела убийств. Я знаком еще с пятью сотнями полицейских Лос-Анджелеса достаточно хорошо, чтобы потрепаться с ними или поспорить за чашкой кофе. И большинство из них знают правду: я никогда не соврал ни одному из них, ни разу.