Все это промелькнуло в моем мозгу за мгновение. И еще я осознал тот факт, что совсем ничего не знаю о человеке, которого вовлек в рискованную затею. Я только сегодня познакомился с ним. Единственное, в чем я не сомневался, — не станет же, черт побери, он применять силу. А если даже попытается (вздор, разумеется), у меня имеется револьвер 38-го калибра. Естественно, все эти мысли бредовые — мне нравился старина Эд.
И тогда он выхватил револьвер и выстрелил в меня. Во всяком случае, именно это он собирался сделать. Лицо Эда исказилось в рычащем оскале, когда он резко выхватил из-за пояса своих штанов огромный старый мушкетон и нацелился в мою голову.
— Эй! — завопил я.
Я понял, что произошло.
Страсть и жажда завладеть нефтью свели его с ума. Он обезумел. В его жилах кипело «черное золото». Неужели он решился прикончить меня?
Не Эд, а сущий дьявол. Я припал к земле, молниеносно сунул руку в кобуру и…
Бах! Эд выстрелил. Пуля просвистела над головой. Он промахнулся.
Тут же я услышал, как пуля со звоном чмокнула за моей спиной, и услыхал слабый крик. Я круто повернулся. В десяти метрах от меня, на углу хижины, в воздухе кувыркнулся человек. Он упал и покатился. Я заметил тощее длинное тело и редкие усы. Кощей.
Эд крикнул:
— У меня не было времени, чтобы попросить тебя отойти, сынок. Он взял тебя на мушку, поэтому у меня не было ни секунды.
— Эд…
У меня тоже не было времени выразить словами все, что я хотел сказать. Мы догадались, что бандитам из «Хэнди-фуд» представилась хорошая возможность понаблюдать, как самолет приземлился на острове, но мы не имели представления, что они предпримут дальше. Теперь мы знали наверняка.
Они бросились бежать сюда и, увидев нефть, — а она уже растеклась повсюду, — решительно настроились на то, чтобы не позволить нам покинуть остров живыми. Очевидно, сюда примчалась вся банда, и когда я обернулся, то увидел в двадцати — тридцати ярдах от хижины еще полдюжины человек. Только у одного из них было оружие в руках; он прицелился и выстрелил в меня. Я выхватил свой кольт и выпустил в него пулю. Эд закричал:
— Вон там! На той стороне тоже несколько человек!
Черт с ними, где они там. У меня даже не было времени, чтобы взглянуть. Я промазал, и тот человек снова выстрелил, а другие тоже выхватили оружие. Я только поддерживал беспрерывный огонь, попав в одного и ранив другого — очевидно, в ногу. Он накренился и упал, но встал и, хромая, побежал. Другие тоже скрылись из виду, устремившись к противоположному краю хибары, где прятались мы с Эдом.
Наконец никто больше в меня не стрелял. Но мой револьвер был пуст. Я слышал, как огромная пушка Эда громыхнула раза два или три, а когда повернулся к нему, его мушкетон глухо щелкнул, а рукав рубашки дернулся. На белой ткани проступило маленькое красное пятно. Он завертелся как кот, упал на одного колено, подняв оружие. Потом прыгнул и спрятался за стеной хижины, возле «рождественской елки».
— Даже не заметил, откуда взялась эта пуля, — заорал он. — Зайди в хибару, мальчик. Там они убьют тебя.
Но я не собирался безоружный прятаться в доме, пока не собирался. Когда кощей свалился на землю, я видел, как упал его пистолет, отскочив от стены на четыре или пять ярдов. Мне он был нужен позарез. Я не знал, что творилось за стеной, где лежал убитый, потому что не мог его видеть. Но через минуту я узнаю, как там дела.
Я повернулся, отыскал глазами пистолет, согнулся и бросился к нему. Я схватил его, крепко сжал в руке и, зацепившись за что-то ногой, покатился. Я почувствовал, как открылась забинтованная рана на шее, и ощутил нестерпимую боль в голове, но поднялся на колени, держа палец на спусковом крючке.
Огромный дородный детина промелькнул и скрылся за дальним углом хижины. Луи Грек. Но между ним и мной, где-то посредине, стоял другой тип. Как только я заметил его, он тут же выстрелил. Он промахнулся. Я — нет. Я выстрелил один раз, и он стукнулся спиной о доски, потом сполз вниз и так остался сидеть, подпирая хибару; его голова свесилась набок, подбородок касался груди. Мне достался тяжелый автоматический кольт 45-го калибра, тому типу он больше не понадобится.
Потом все стихло. Слышался только сочный шепот выходящей из трубы нефти. Сейчас она текла даже быстрее, чем раньше, растекаясь вокруг нас и образуя огромное озерко. Нефть была у меня под ногами, скользкая и блестящая, она плавно растекалась, накрывая мои ботинки.
Я прыжками добрался до маленькой комнаты, где прятался Эд. Эд и «рождественская елка». Я заметил краешком глаза, как что-то промелькнуло слева. В десяти шагах, припав к земле, за низким серым кустарником шевелился человек. Последние лучи солнца отражались от металла в его руке.
Пистолет бандита медленно целился в Эда Кляйна. Я выбросил вперед руку и выстрелил трижды. Я не мог позволить себе тратить зря оставшиеся пули. Но я также не мог позволить себе потерять Эда. Одна пуля или больше попали в человека. Он завертелся на месте, словно кто-то дернул его и развернул по кругу, а потом упал лицом вниз.
Я побежал к Эду, но поскользнулся на нефтяной луже и упал; вскочив на ноги, я юркнул в комнату, которую мы открыли, разобрав по доскам стену.
Вид у Эда был мрачный, но он не паниковал.
— Сукины дети, — выругался он. — Они даже никогда меня не видели раньше. А пуляют.
— Какое это имеет значение. Они прикончили бы любого, кто обнаружил бы эту скважину, Эд, и считали бы, что вышли сухими из воды. И если мы не доберемся до самолета сейчас, они таки выйдут сухими из воды.
В боевых действиях наступило затишье. Я понял, что в ближайшую минуту или две никто не собирается атаковать нас, по меньшей мере трое из них уже убиты или умирают. Вряд ли мы сумеем долго сдерживать натиск этих свирепых ребят.
— Сколько патронов осталось в твоей пушке, Эд?
— Два.
Я проверил магазин своего автомата, защелкнул его на место и взвел курок.
— У меня три.
— Всего пять. Даже если ты стреляешь так же хорошо, как я, мы не сможем прикончить больше пяти человек. А я бы сказал, что их гораздо, гораздо больше…
— Да. И любой добавочный субчик ставит нам минус. Может, попробовать прямо сейчас рвануть к самолету?
— Пожалуй, — согласился Эд. — Или можно попытаться продержаться здесь еще минут пять — десять. Когда совсем стемнеет, у нас появится реальный шанс добраться до самолета.
Солнце только что закатилось за горизонт, и стало сумрачно; это серое время перед наступлением полной темноты, но пока еще было достаточно света, чтобы мы могли различать движущиеся поблизости предметы. И наоборот. И тут же прогремело еще три выстрела. Осколки, отскочив от обломков стены, обсыпали нас.
— Смываемся, — прошептал Эд. — Мне кажется, нам не стоит изображать здесь мишень. Давай-ка лучше…
Я услышал легкий треск, как если бы кто-то ступал по яичной скорлупе. Я еще обратил внимание на то, что почерневшая вокруг земля как бы пульсирует, то освещаясь, то опять темнея.
Нас осенило.
— Сукины дети сожгут нас заживо, — возмутился Эд. Это была правда. Дальний конец хижины полыхал в огне. Теперь до нас отчетливо доносился треск, он постепенно усиливался и перерастал в рев. Через тонкие щели в стене за спиной мы видели зарево — лачуга горела.
— По тому, как быстро все здесь полыхнуло, можно предположить, что они плеснули керосинчиком… Ой-ой-ой!..
— Что случилось?
— Придурки! Шелл, если тебе никогда не доводилось видеть, как горит нефтяная вышка, то сейчас твоим глазам представится нечто такое, что ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь.
— Не сомневаюсь, это незабываемые минуты. Только теперь до меня дошло. Эти идиоты подожгли хибару, и через несколько минут — или секунд — нефть вспыхнет, скважина загорится. А мы стоим у ее устья.
— Эд! — завопил я. — Перекрой кран, поверни эту штуковину!
— Ты хочешь, чтобы мы остались здесь и сгорели? — удивился Эд. — Давай сматываться!
Эд был из тех людей, что принимают решения молниеносно. Он бросился бежать, как вспугнутый дикий кролик, к пристани и нашему самолету даже раньше, чем выдохнул последнее слово. И по мере того, как он удалялся, это слово звучало слабым эхом.
— Давай! — крикнул он и побежал. — сматывать-ся-а-а-а!..
Я прикинул, что несколько первых ярдов ему удастся пробежать благодаря эффекту неожиданности, и хотел обеспечить ему это небольшое, совсем незначительное преимущество, а потом рвануть вдогонку. Он преодолел не больше десятка ярдов, как вдруг резко остановился, поскользнулся и рухнул.
Я прыгнул вперед, но прежде, чем настиг его, он уже был на ногах и мчался обратно ко мне.
— Какого черта! — взревел я. — Хочешь, чтобы я вел гонку?
— Мы туда не идем.
Он сделал отчаянный жест. Я проследил взглядом за его рукой, которая указала в сторону пристани, где мы причалили к берегу. В сгущающихся сумерках я увидел мерцающее зарево.
— Кажется, там тоже что-то горит, — предположил я. — Ну конечно, там, где мы приземлились. Самолет!..
Не успел я произнести роковое слово, как взорвался бак с горючим. Оттуда вырвалось маленькое красное облако, устремилось вверх и рассеялось над океаном. И через секунду — мощный взрыв.
Теперь мы находились на открытом пространстве, ничем не защищенные, выставленные напоказ. Прогремели три или четыре выстрела, пули просвистели мимо, и, хотя уже почти совсем стемнело, яркий отблеск пожара прекрасно освещал территорию. Лачуга была полностью охвачена огнем, ярко-красные языки пламени рвались в небо, клубился дым, вихрем взлетали красные искры.
Мы с Эдом заговорили одновременно.
— А вот и они, — заметил я, а Эд закричал:
— Эй, там лодка!
Семь или восемь человек врассыпную полукругом, пригнувшись, бежали к нам.
Я дважды выстрелил, и один атакующий грузно свалился. Другой упал. Прогремело оружие Эда, и я увидел, как человек закружился, выпрямился, постоял в задумчивости секунду и рухнул. Я насчитал три выстрела; осталось два патрона, по одному на каждого.
Бегущие притормозили и припали к земле, продолжая стрелять в нас. Мне казалось, что они сильно мажут, но вдруг я почувствовал боль в левой руке, и на бедре проступила кровь, смешиваясь с пятнами от нефти. Впрочем, мы с Эдом оба были перемазаны нефтью с ног до головы.
Мы проникли к земле и лежали бок о бок. Эд тихонько ругался. Я спросил:
— Что ты там говорил насчет лодки?
Он ткнул пальцем назад. И действительно, к берегу приближалась лодка. Она поворачивала в порт, и я заметил покачивающийся зеленый свет справа от руля.
— Черт, что это такое? — взвыл Эд. — Неужто проклятая мафия?
— Хрен его знает.
Я прищурился. Это был огромный красавец, весь белый, футов сто в длину. Кормовая часть, рулевая рубка и средняя часть палубы были оснащены орудиями, чем-то вроде пушек. В воздухе на верхушке мачты развевался флаг или знамя. На корме смутно виднелся еще какой-то опознавательный знак.
Включились прожекторы и осветили нас. Корабль продолжал поворачивать в порт, и я заметил на носу большие черные цифры: СС–95375.
Это было судно береговой охраны, один из патрульных кораблей.
На верхушке мачты развевался флаг береговой охраны; пушка, которую я видел, было знакомое мне двадцатимиллиметровое орудие; а флаг, реявший на корме, — американский флаг.
— Эд! — закричал я. — Это лодка береговой охраны!
— О Боже! Мы с ними тоже находимся в состоянии войны?
Я повторил тоскливо:
— Хрен его знает.
Какого черта береговая охрана здесь делает? Либо Бри-Айленд захватили оккупанты, либо…
А потом я вспомнил: Фини. Может быть. Может быть… если он нашел помеченный ящик со шпинатом и если в той банке с протертыми бананами…
Бу-у-ух! Это был мощный, но почти бархатный звук. Казалось, что красное сияние окутало весь остров. Воздух вихрился и сотрясал барабанные перепонки.
— Теперь полюбуйся, — сказал Эд тихим, нежным голосом.
Нефть горела. Черный дым клубился и взмывал вверх там, где еще недавно стояла хибара. Я четко видел «рождественскую елку», черный фонтан нефти, а потом огонь — и еще огонь. Казалось, что горит земля, будто пламя окутало эту часть острова и сжигает дотла. Языки пламени подбирались к нам. Разлившаяся повсюду нефть горела. А мы лежали, измазанные густой черной жидкостью, на пропитанной нефтью земле.
Эд первый опомнился и вскочил на ноги. И снова я услышал, как он крикнул:
— Давай сматываться-а-а-а!
Встав на ноги, я увидел, как огонь охватил лежавшего рядом с хибарой прямо в луже нефти человека. Страдалец подпрыгнул, одежда на нем вспыхнула, он пронзительно завопил. Он бегал, похожий на беснующийся факел, от его хриплого, истошного, истерического крика стыла в жилах кровь. Ничего более страшного я еще не слышал в своей жизни.
Я стоял как вкопанный, а огонь подбирался все ближе, я почувствовал, как теплая волна обожгла мне лицо, но я не в силах был оторвать взгляда от того бедняги. Он пробежал десять, а может, двенадцать шагов и упал. Секунду или две он продолжал кричать, все слабее, а потом затих. Навсегда.
Я снова услышал вой сирены. Повернулся и побежал за Эдом. Потом у меня за спиной раздался ужасный звук, будто три или четыре динозавра отрыгнули одновременно. Я обернулся.
Моя челюсть отвалилась, наверное, до пупка.
Я обалдел.
— В чем дело?..
Глава 22
Была снова суббота, миновала ровно неделя после того, как начали развиваться все эти события. Всего лишь неделя, а в памяти по-прежнему жили страшные воспоминания. И все равно я чувствовал себя превосходно. По нескольким причинам…
Во-первых, в прошлый понедельник Джим хорошо перенес операцию и теперь спокойно отлеживался и набирался сил; через несколько минут я в первый раз собирался его проведать. Во-вторых, сегодня вечером у меня свидание — и с кем же? Угадали? С Лори Ли.
Ева находилась в камере предварительного заключения и ждала суда — в прошлый понедельник поздно вечером Джим сумел сообщить полиции, что она стреляла в него. Вместе с ней за решеткой оказались Луи Греческий и одиннадцать его под ельников, оставшихся в живых после того, как целый корабль народу, включая капитана Фини, высадился на Бри-Айленд. Вот кто оказался на борту патрульного корабля береговой охраны. Капитан Фини сперва выступил в роли наблюдателя; на берег же высадились сотрудники таможенной службы США вместе с агентами из федерального бюро по борьбе с наркотиками.
Фини и его людям понадобилось совсем немного времени, чтобы вычислить ящик со шпинатом, внутри которого находилась помеченная мной банка бананового пюре, и когда ее вскрыли, обнаружили семь унций протертого банана и одну унцию чистого героина. Фини поставил в известность федеральное бюро по борьбе с наркотиками, и с этого момента полицейские Лос-Анджелеса отошли в сторону, передав полномочия федеральным агентам. Они битком набились в лодку береговой охраны и двинулись к источнику наркотиков — Бри-Айленду — и к тем двум ящикам «протертых бананов», что так и остались на фабрике под столом. Два ящика — девяносто шесть банок минус одна, которую я вытащил. Значит, девяносто пять баночек, и в каждой — по унции героина. Девяносто пять унций, или почти шесть фунтов, приблизительно два килограмма восемьсот граммов чистой, без примеси, отравы. И еще целая куча заготовленных впрок протертых бананов.
Потом наступил отбой, напряжение спало, но одним из самых замечательных моментов той ночи был факт, что нам с Эдом Кляйном предстояло вернуться на материк в лодке. Больше никаких самолетов — плавающих, прыгающих или кувыркающихся.
* * *
Я припарковал свой «кадиллак» на стоянке возле больницы «Дрейтон мемориал», куда перевели Джима из палаты «Скорой помощи» в Ломе, и зашагал, освещенный солнцем, к входу. Примерно в два часа я вошел в палату Джима.
Он сидел в кровати, подпертый со всех сторон подушками, не такой загорелый, как прежде, но чисто выбритый, и улыбался рыжеволосой сестре.
— О, Джимми, — говорила она, когда я вошел в комнату, — ты ужасный.
Он заметил меня и махнул рукой. Сестра повернулась и, залившись румянцем, заторопилась к выходу.