На крыльце гостиницы их встретил Черевач. Узнав Бориса, уставился на Катю. Соломатину даже показалось, что в этом взгляде сквозило не любопытство, а, скорее, ревность: он оценивал, на кого променяли его жену.
— Иван Черевач, мой друг со времен суворовского училища. Ныне наша физзащита, — представил его Борис. — А это Катя.
Кто такая, откуда взялась — про то, насколько успел уловить Соломатин, в «наружке» не распространяются. И девушка, похоже, оценила его немногословность, легко пожав локоть.
— Здесь все нормально?
— Мои остались спать в военкомате, твои тут.
— Тогда порядок, — успокоился Соломатин.
И вдруг понял, что не знает, как поступить дальше: распрощаться с Иваном или пригласить с собой в кафе? И то, и другое несет в себе неловкость — если не перед ним, так перед Катей. Лучше, если бы Иван сам извинился и исчез в гостинице. Но он продолжал медлить.
Инициативу в свои маленькие руки взяла Катя.
— Все? — посмотрела она на Бориса. Помахала Ивану: — Мы почти на задании. Но вернемся. Едва отошли, поинтересовалась:
— Чего он так смотрел на меня, будто я не взяла с негр налог на прибыль?
— Его жена — моя первая любовь. Или теперь уже симпатия. Или, скорее всего, просто память о детстве, — не зная почему, признался Борис.
— И эта тайна всем троим известна?
— Само собой.
— Она не мешает вам дружить? — Соломатин лишь вздохнул. Первое время после прихода Черевача в налоговую полицию они виделись довольно часто, но потом стали не то что тяготиться друг другом, а испытывать определенные неудобства. Тут еще однажды в столовой столкнулись с Людмилой. Когда Черевач оформлялся в Департамент, она была в отпуске. Людмила ошалело взглянула на них.
— Иван Черевач, капитан налоговой полиции, — представился Иван.
Люда столь недоверчиво посмотрела, но не на него, а на Бориса, что тот улыбнулся: да, это так.
— Мы на диете или будем кушать? — вывела ее из оцепенения раздатчица.
Люда села за другой столик. Но несколько раз оглянулась словно не веря своим глазам.
Ни Борис, ни Иван не завели о ней разговор, выводя ее как бы за рамки своих отношений. Что ж, мужчины нередко предают женщин ради своих интересов.
Но, к сожалению, существовала еще и Надя, и хотя они старательно не касались и ее, легче и спокойнее оказалось ограничить свои встречи. На счастье, «физики» переехали в новое здание, осели там и почти исчезли из поля зрения Бориса.
Так что чем реже встречался теперь Борис с Иваном, тем, на удивление, более искренними становились их рукопожатия. И если отвечать на вопрос Кати — то нет, тайная явь не мешала их дружбе. Другое дело, что и дружба становилась все призрачнее, уступая место деловым, служебным отношениям, не лишенным в то же время юношеской романтичности.
Соломатин как-то набрался смелости и заикнулся Моржаретову насчет Людмилы — ее связь с криминальной структурой просчитывалась даже дилетантом. Но начопер резко оборвал — не твое, не лезь.
Не лезть так не лезть, это еще лучше. Он и спрашивал, чтобы не носить тяжкий груз на душе. Если бы еще не встречаться с ней. А то каждый раз, увидев ее, статную и царственную, начинал чувствовать сердце. Его-то не остановишь, ему не прикажешь.
Так что прогулка в кафе с Ракитиной — это и своеобразная самозащита. Пора разрывать паутину, которую он набросил на себя. Тридцать лет — та высота, с которой можно осмотреть горизонты не только впереди, но и оглянуться на проделанный путь.
Отбросив свои думы, Борис положил ладонь на затерявшуюся у него под локтем ручку Кати. Та подняла голову: что? Ничего. Вся высшая философия и смысл жизни — это, в конечном счете, женская рука в твоей ладони.
— Вы всегда такой… разный, часто меняющийся?
— Кажется, нет. Ваше присутствие навеяло и развеяло какие-то мысли. И слава богу.
— Рядом с женщиной нужно думать только о ней, — полушутя, полуназидательно дала мудрый совет Катя.
— Вот я и пришел к такому состоянию.
— Тогда говорите комплименты.
— Ой, тут сложнее, у меня, честно говоря, с этим напряженка.
— Ничего не желаю знать.
— Но только вы сразу не списывайте меня со счетов. Я готов учиться.
— А вот такой вы мне больше нравитесь. Ну что, как поет наш Аркадий Белый: «Мы поедем, мы помчимся за налогом утром ранним…» — она указала свободной рукой на открывшееся из-за угла кафе.
9.
Как увивались, как ластились здесь официанты, предупреждая любое желание! Мелькали тарелки, салфетки, огоньки услужливо вспыхивающих зажигалок. Полупоклоны и не исчезающие с лиц улыбки. Палец еще не успевал согнуться — «ко мне», а пред гостями вырастали добры молодцы в идеально подогнанных фраках. Свечи на столах, божественная музыка неизвестно откуда, черно-белый интерьер, подчеркивающий изящную строгость зала. Словом, все — ради дорогих посетителей.
К сожалению, Борис и Катя себя таковыми не почувствовали. Единственная услуга, оказанная им мимоходом, — то, что их усадили за проходной столик, с которого затем долго не убирали грязную посуду. За всем же великолепием и вышколенностью они могли довольно продолжительное время наблюдать лишь со стороны.
— Нас здесь явно не ждали, — не выдержала первой Ракитина. — Нас откровенно суют рылом в корыто, а мы, как всегда, молчим и лишь вытираемся.
Приметив спешащего к другим столикам официанта, резко выставила перед ним ногу. Тот недоуменно замер, и Катя взяла у него с подноса бутылку вина. Чувствуя, что они влезают в конфликт, Борис тем не менее следом снял оттуда и салаты.
— Мы еще заказывали лангет, — освобождая дорогу, напомнила Катя.
Официант, не зная, как среагировать на подобную наглость, оглянулся. В тот же миг около столика появились два «качка», стали за спинами непрошеных и чересчур ретивых гостей.
— Я сказала про лангет, — давая понять официанту, что он отпущен, спокойно произнесла Ракитина. Да еще взбила пальчиком челку.
Что говорить про обслугу — все кафе смотрело в их сторону. Лишь два милиционера, до этого скучавшие у крайнего столика, демонстративно вышли на улицу.
На очень крутых ни Борис, ни тем более Катя не смахивали. Те не являются своим ходом, без кавалькады автомобилей. Единственный вывод: ребята свалились с Луны и понятия не имеют, какие ныне порядки в России, кто правит бал и заказывает музыку. Из социализма парочка, когда можно было потребовать к себе внимания. Ох, зря, на свою голову они оттуда притопали…
— Вы, кажется, ошиблись адресом, зайдя сюда, — тем не менее почти дружелюбно начал тот, который стоял за Катей. Джентльмен!
Зато второй, хоть и с ехидной улыбкой, но выразился более конкретно:
— Попрошу вас вышвырнуться вон. И мухой. Иначе я вам помогу.
Борис ждал реакции Кати. Подняться первым или начать уговаривать ее последовать совету «качка» — это упасть не только в ее, но и в своих глазах. Значит, быть драке. И все из-зa того, что захотела она оправдать оперативный гардеробчик…
Сама Катя невозмутимо устраивала на коленях салфетку. И Борис, как и положено кавалеру, принял удар на себя:
— А у вас что, еще и мухи летают? Травить надо.
На круглом боку бутылки, словно в зеркале, увидел опускающуюся сверху руку. Впрочем, нужды смотреть на добытый Катей трофей не было: охрана действовала до примитивного однообразно, словно ей вместе с формой выдавалась и одна извилина на двоих. Точно такая же рука потянулась и к Ракитой, чтобы взять за шиворот и ее. В кафе наступила тишина. Лишь свечи потрескивали. Как говорят христиане, где трещат свечи, там много бесов…
— Стоп! — неожиданно хлопнула по столу ладонью Катя. От резкой команды «качки» замерли. — Вы, мразь паршивая, — глядя в стол, но совершенно ясно, к кому обращаясь, отчетливо и спокойно проговорила девушка. — Если хоть пальцем дотронетесь до нас, то с завтрашнего дня жалеть будете всю оставшуюся жизнь. И не гарантирую, что ее останется у вас много. Где хозяин кафе?
Действует и отрезвляет только спокойный и уверенный голос, и этим искусством Катерина овладела, видимо, сполна. Нa лицах сидящих прочиталась новая мысль: нет, такие свалились не с Луны. Кто остался в той темноте, откуда они пришли. Одиночки такими уверенными быть не могут. Так что нужно соображать.
Катя, завоевывая секунды, выстучала из пачки сигарету, ядом лежала зажигалка, но она примерилась к свече за соседним столиком. Якобы только ради этого встала, прошла туда.
— С вашего позволения, — попросила она. Прикурив, оглянулась на замерших в нерешительности охранников. Груда мышц, стриженые головы, в глазах только отблеск свечей. Насчет одной извилины на двоих, она, кажется, поторопилась. Про таких говорят, что голова им нужна, чтобы в нее есть.
В то же время если в такую машину заложена определенная информация, она в себе все шестеренки переломает, и хотя с опозданием, но опустит-таки занесенную руку.
Катя, благодаря сигарете отдалившаяся от противника, более зорко следила за тем, что творилось за спиной у Бориса. Сам Соломатин, прекрасно понимая, что любое его, после Ракитиной, движение приведет охрану в бешенство, сидел скромно и разглядывал бутылку. И все же удар пропустил. Наверное, потому, что это и не удар был вовсе — «качок» дернул из-под него стул.
Падая, капитан услышал облегченный смех зала, дождавшегося развязки и зрелища.
— Зря, — то ли сказал, то ли подумал Борис. Ноги его сегодня уже были в работе, и, помня промах на крыше, теперь уже не тычком, а широким замахом, словно собирался косить траву, подбил своего врага капитан. «Качок» зашатался, теряя равновесие, пошел задом, зацепился за стул и с грохотом упал на пол.
Бросившегося на помощь второго охранника достала в высоком прыжке Катя. Она не встречала его в лоб: легко выпрыгнув, ударила ногами в бок, по касательной. Огромная масса, уже нацеленная на удар по Борису, лишь чуть изменила направление и, не встречая преграды, пролетела мимо подхватившегося капитана.
Преградой оказался столик с гостями. Приняв на свои салаты, рюмки, свечи тушу охранника, он подломился, распростав ножки, как маленький теленочек. Грохот и треск заглушил визг отпрянувших от него, словно брызги, девиц.
Зато Катя… Что же это, оказывается, за прелесть — дерущаяся в кафе девушка. Умеющая это делать. Да еще в элегантном черном костюме. Не вцепляющаяся в волосы и глаза сопернице, а укладывающая на стол мужика. Да подбивающая после этого пальчиком челку. Нет, прелесть, прелесть! Таких женщин хочется носить на руках, оберегая от малейшего дуновения ветерка…
Да куда это понять тем, кто способен вызывать лишь бурю, тайфун, цунами. Опрокидывая, отшвыривая попадающиеся на пути стулья, уже одним этим вселенским грохотом вводя себя в неистовство, ломанулись охранники в новую атаку.
Почему-то не было подмоги. Наверное, подобного здесь еще не случалось, и увеличение штата охраны считалось просто излишним. Не появлялся хозяин, чтобы руководить действиями своих дебилов или же прекратить драку ради сохранения посуды и мебели.
И вновь вспорхнула Катя. Черными ножницами мелькнули ее ножки, доставая одним концом подбородок охранника.
Как хорошо, когда ножки элегантны! Плохо, что на них; туфли с каблуками.
Отбросил последнюю скромность и Борис. Залепил по морде нетронутой тарелкой с нарезанными помидорами второму «качку». Из строя не вывел, боли не причинил, а вот неудобств… Редко кому бывает безразлично, как он выглядит в глазах окружающих. Вот и охранник принялся судорожно стирать и размазывать по лицу майонез и томатный сок.
Не ожидая, когда на них нападут вновь, послал Борис своему противнику, похожему больше на краснощекую Маню, «привет от майора Красикова».
О-о, как заботились в суворовском училище о здоровье воспитанников! Преподаватель физо майор Красиков, выводя суворовцев на тренировки по рукопашному бою, умолял:
— Не бейте противника кулаком. Ведь у ваших пальчиков еще такие нежные косточки, их можно повредить. Смотрите, «то надо и как надо делать.
Он чуть приседал, и удар в противника шел тычком, тыльной стороной ладони.
— При этом вы бьете чуть снизу, чтобы зацепить и задрать вверх губы. А заодно и вбить вглубь, в переносицу, нос. Удар ничуть не слабее, зато кулачки ваши целехоньки…
Нет, не только бальным танцам учили в СВУ: «Товарищи суворовцы, взяли по табурету. Начинаем первое па». Не только физическим формулам и химическим реакциям: «Кто же это такой умный оказался и растворил ручку в физкабинете серной кислотой?» Учили готовности и умению вести бой и убивать, вступать в схватки и проламываться к победе. Эх, золотое время, жизнь без взрослой печали…
И как же вовремя вспомнился майор Красиков. Получивши его «привет» охранник зарычал, но в этом рыке была уже ярость, а боль. Катя, оказавшаяся превосходным знатоком восточных единоборств, сама не нападала, ждала реакции. Охранник не заставлял себя упрашивать, и только после этого мелькали ее то ноги, то руки. Выросла без майора Красикова, поди ж ты, тоже ничего оказалась.
Только после того, как подопечный Бориса из краснощеки Мани превратился в Кровавую Мэри, а Ракитина заставив очередной раз крутиться, сшибая столы, своего «качка», вспыхнул свет и появился хозяин. Вмиг все замерли, глядя на полного мужчину в изумрудном клубном пиджаке, делавшем его похожим на дорогую лягушку.
Пока он оценивал учиненный погром, Катя, стараясь успокоить дыхание, подошла к своему сохраненному столику — островку средь разрушенного былого благополучия.
— Что-то мне расхотелось этого лангета, — глядя на Соломатина, сказала она.
Тот, в упор не замечая подползшей лягушки, согласно кивнул:
— Деньги приятно оставлять в приличном кафе, а не в забегаловке.
Это был уже вызов всем присутствующим, облюбовавшим у точку и ставшим ее завсегдатаями. Но никто не возразил, возмутился: когда женские ножки служат для сокрушительных ударов в челюсть, а салаты идут не на закуску, а прямым «значением в лицо, лучше не встревать.
Взяв Катю под руку, бережно, как истинно хрупкое создание, Борис повел ее к выходу. На крыльце раскланялся с курившими милиционерами, а когда те попытались теперь уже официально, как стражи порядка, потребовать документы, показал им красную книжицу налогового полицейского. Те наверняка не успели ни прочесть, ни понять, кто все-таки перевернул вверх дном кафе, но спокойствие и уверенность незнакомцев в сочетании с красной книжицей благоразумно удержали их от дальнейших действий: значит, имеют право.
— Господи, какие мы все же дураки, — отойдя несколько метров, обвисла на руке капитана Ракитина.
Силы оставили ее, и то, что она столь мужественно держалась все это время, то, что она, по сути, и спровоцировала драку, казалось невероятным.
— Ладно, зато все соответствовало первоначальной легенде: за лук и чеснок не брались, костюм — не от Кардена, конечно, — Катя осмотрела себя, — но все же ничего. А что вместо французского прононса пришлось вспоминать восточное кэмпо — тоже не впервой, — подвела она итог неизвестного Борису расклада.
— А где овладевали восточной борьбой?
— Понравилось? — с гордостью и тайным удовлетворением спросила Катя.
—.Красиво.
— «Хочешь остаться живой — учись и этому», — так сказал однажды мой первый начальник, когда привел в секцию рукопашного боя. Послушалась. Не жалею. Хотя мальчики, в принципе, не виноваты, что из них сделали недоученных и недоразвитых вышибал, — вспомнила и пожалела она тех, кто хотел их самих вышвырнуть, как блохастых котят, на улицу.
— Перебьются. Они за это деньги получают. И, скорее всего, побольше нашего, — успокоил девушку капитан.
Хотя, конечно, можно было обойтись и без погрома. Но кто поймет женщину? Чего хочет женщина, того хочет бог.
— Ты сейчас в гостиницу?
— Да. А ты?
От «выканья» отошли не запнувшись и не заметив этого. Лишь на вопрос о ночлеге Катя пожала плечами:
— За меня не беспокойся. Впервой, что ли, оставаться одной посреди тундры.
Сказано больше, чем просто о работе и неизбежных ее коллизиях. Что-то душевное и одинокое прорвалось в словах Ракитиной. И именно эта грустная нотка насторожила Бориса, заставила прекратить расспросы: самая опасная женщина не та, которая бьет ногой в лицо, а у которой в глазах печаль. И если поддашься сочувствию, то взвалишь на себя такую ответственность, что тысячу раз проклянешь себя. Женщина — она и в самом деле слабее, ей обязательно нужно прислонить голову к чьему-то плечу. Вроде на минуту, ни на что серьезно не претендуя. Но только почему-то запах именно этого мужчины становится для нее наркотиком и без него делается еще тяжелее и невыносимее. Прислоняться хочется все чаще и чаще, и любое противление этому начинает восприниматься как кровная обида. Сильнее той, из-за которой когда-то было доставлено для успокоения плечо. И ничьей ни в чем вины…