– Без четверти пять.
– Нынче вторник?
– Ага, – ответил я. – Он самый.
– Я вернулся домой часа в четыре.
– И ширнулся?
– Видать, так, – он потряс головой, поморщился и прижал ладонь ко лбу.
– Ой, башка болит!
– Извини, что пришлось потревожить тебя, парень. Ничего, через минуту опять ширнешься.
– Иисусе... как же голова трещит.
– Джанки, послушай меня. Всего одну минуту.
Он прищурился и взглянул на меня исподлобья.
– Что стряслось, Клей?
– Ты сегодня видел Билли-Билли?
– Конечно. Часов в восемь, возле кинотеатра на углу Четвертой улицы и авеню Би.
– А потом?
– Нет. А что случилось с Билли-Билли?
– В каком состоянии ты его застал?
Он ухитрился выдавить кривую улыбку.
– В таком же, в каком ты меня. В отключке. Он валялся в проулке возле кинотеатра.
– И это было в восемь часов?
– Да. А что? В чем дело, Клей?
– Он впутался в убийство где-то после полуночи.
– Билли-Билли?
– Может, он заглядывал к тебе час или два назад?
– Да я только в четыре до дому добрался, Клей.
– Ладно. Весьма вероятно, что он придет сюда, и довольно скоро. Если это случится, задержи его и позвони мне. Немедленно. Хорошо?
– Ну конечно, Клей.
– Если он придет после девяти утра, позвони Клэнси Маршаллу, я буду у него в конторе.
– В девять я буду спать, Клей.
– Да, надо полагать. Извини, что поломал кайф.
– Черт, да ладно! Все равно надо было сперва пожрать, а уж потом отрубаться. – Он снова поморщился и потер лоб. Потом замер и спросил:
– Так Билли-Билли поджаренный?
– Совершенно верно.
– И насколько, Клей?
– Только что не подгорает.
– Его могут снять с довольствия. Клей? Он ведь мой друг, ты знаешь, я не продам его, как Иуда, и не буду держать тут взаперти, чтобы ты пришел и угробил парня. Поищи кого другого, Клей. Билли-Билли – мой кореш.
– Не волнуйся, Джанки, не ты один его друг. Мне велели уберечь его и вывезти из города.
– И далеко?
– Никто не собирается его убивать, – сказал я, начиная злиться, Джанки Стайн – не тот человек, который должен решать судьбу Билли-Билли.
– Ладно, – ответил он, – если увижу – задержу.
– Куда еще он мог податься? Он знает, что его ищут, и ему нужно где-то отсидеться. Куда он пойдет?
– Ума не приложу, Клей. Сюда, наверное. А может, попытается своим ходом убраться из города.
– Сомневаюсь. Во всяком случае, надеюсь, что нет. Если он попробует сбежать, наверняка попадется.
– Ну, тогда не знаю, Клей. Он бы пришел сюда. Понятия не имею, к кому еще ему идти.
– Как насчет покупателей?
– Да нет, черт возьми, – Джанки потеребил свой лоб дрожащими пальцами.
– Есть одно место, в которое он иногда захаживал, но только днем, насколько я знаю. Как-то раз он заглянул туда вечером и вернулся без гроша.
– Без гроша?
– Он ходил туда за деньгами. Одно время я думал, что он сдает кровь в какой-то больнице. Ну, что-то в этом роде. Но нет: суммы-то были разные. Да и нечасто он туда ходил, понятно? Только когда оставался совсем без наличных. Последний раз он был там месяца два назад, когда ты искал его из-за просроченного долга. Там-то он и достал деньги.
– И ты не знаешь, где это место? Тебе ничего о нем не известно?
– Мне очень жаль, Клей. Он сказал только, что ему не велели болтать.
Билли-Билли даже под кайфом никогда об этом не говорил.
– А больше он никуда не мог пойти?
– Насколько я знаю, нет, Клей.
– Ладно. Ты можешь какое-то время обойтись без иголки? На тот случай, если он объявится?
– Голова чертовски болит, Клей.
– Попробуй, ладно? Мне необходимо разыскать этого парня.
– Я ни за что не ручаюсь, Клей. Смотри, – он протянул руки. Они тряслись. – Видишь?
– Хорошо, тогда вот что: не возражаешь, если кто-нибудь недолго посидит у тебя?
– Черт, да не возражаю я!
– Прекрасно. Держись.
Я подошел к телефону и позвонил парню по имени Джек Эберхардт.
Вообще-то он работает громилой, но сейчас мог посидеть здесь и подождать Билли-Билли. Кроме того, он не колется.
Джек спал, но, когда я втолковал ему, что мне нужно, обещал тотчас приехать. Я положил трубку и вернулся к Джанки.
– Ты слышал, что я говорил?
– Конечно. Кажется, я не знаю этого парня.
– Здоровый такой, – сказал я. – Брюнет со сломанным носом.
– Ладно.
– Потерпи до его прихода, хорошо?
– Договорились, Клей.
– Еще раз прости, что разбудил.
– Ничего, Билли-Билли – мой друг.
– Еще увидимся, Джанки.
– Конечно.
Он прищурился, посмотрел на свои карты, лежавшие рубашками кверху, и снова принялся тереть лоб ладонью.
Я ушел.
Глава 4
Колесные колпаки были на месте, и это меня несколько удивило. Я залез в машину и посидел с минуту, размышляя. У Билли-Билли не было друзей, кроме Джанки Стайна и этого неведомого европейца. И еще, быть может, содержателя, о котором мне говорил Джанки. Надо попробовать выяснить что-нибудь об этом источнике средств.
Билли-Билли мог пойти к одному из своих покупателей, хотя я сомневался в этом. Толкач старался не ставить себя в такое положение, когда он чем-нибудь обязан покупателю. Прийти к Джанки – единственное, что имело смысл.
Если, конечно, его не загребли легавые.
Очень умная мысль, нечего сказать. Я запустил мотор и поехал прочь от центра. Было почти шесть часов, быстро светало. Улицы приобрели унылый серый цвет, как бывает всегда на границе ночи и утра. По широким тротуарам Третьей авеню шагали немногочисленные пешеходы. Вид у них был усталый и измученный, машин почти не было, разве что такси. Шесть утра душного нью-йоркского вторника, когда блаженны только спящие.
Я тащился по длинному отрезку Третьей авеню, то и дело останавливаясь у светофоров, пока не добрался до восемьдесят шестой улицы. Тут свернул налево, проехал через центральный парк на проспект Колумба и очутился в своем гараже.
Пуэрториканский мальчишка устал, но по-прежнему улыбался.
– Жаркий будет день, – заметил он.
– В такую жару не уснешь, – сказал я. Вряд ли этот ребенок имеет кондиционер в своей каморке.
Его улыбка стала еще шире.
– Я пойду на Сорок вторую улицу в кино. Тридцать центов. Там вентиляторы.
– А ты парень с головой.
– Только и делаю, что думаю, – ответил он. – Может, вам пригодится башковитый парень, а?
Я покачал головой.
– Извини, дитя. Я не отдел кадров.
– Я классно вожу машину, – сообщил он.
Я вылез из «мерседеса».
– Не дай бог, твой хозяин это услышит.
– Но вы уж имейте меня в виду, ладно?
– Конечно.
Я вышел из гаража и зашагал к дому. Я прекрасно понимал, что у этого парня на уме. Такие же костюмы, как у меня, шикарная машина, как у меня, квартира, как у меня. Он думал, что получит все это, если вступит в организацию. Парню невдомек, что сейчас он в более выгодном положении.
Конечно, я мог найти ему работу. Возил бы в Канаду сигареты, а оттуда виски, если уж ему так охота крутить баранку. Восемьдесят долларов в неделю плюс издержки, и знай себе катайся из Монреаля в Вашингтон, где сигареты дешевле и нет налогов, вводимых штатом. Или вози наркотики из Балтимора в Саванны на север. Для громилы парень слишком тщедушен, для важного поста – слишком молод, и в нем слишком много пуэрториканской крови, чтобы он мог пойти в гору. Восемьдесят долларов в неделю плюс издержки, и более чем вероятная перспектива загреметь в тюрягу через год с небольшим. Я могу найти ему работу, если уж неймется, но в знойные дни он все равно будет ходить спать в кинотеатры на Сорок второй улице.
Войдя в дом и шагая к лифту, я решил, что на этот раз помогу парню.
Если он снова заговорит о работе, я устрою ему встречу с кем надо. Набирать людей – не мое дело, но и отшивать добровольцев – тоже.
В квартире было прохладно и уютно, поэтому несколько минут я просто стоял в гостиной и дышал. Я не спал и страдал от жары, голова была тяжелой.
Но свежий воздух очень помог.
Я подошел к телефону и позвонил нашему участковому детективу, Фреду Мэну. Он был продажным легавым, не то что Граймс. Я знал, что Фред работает в ночную смену и уходит домой в четыре утра. Значит, он только что добрался до своего дома. Фред снял трубку после третьего гудка. Я назвался, сообщил, что мне нужны сведения, и Фред попросил подождать, пока он сходит за карандашом. Я подождал. Спустя минуту он вернулся и сказал:
– Валяй.
– Нынче ночью зарезали женщину, – сказал я и, выглянув в окно, поправил себя:
– Вернее, вчера. В ее собственной гостиной где-то возле центрального парка. Легавые прибыли на место часа в два. Они полагают, что знают, кто это сделал, но ошибаются. Ты можешь узнать что-нибудь для меня?
– Тут почти не от чего оттолкнуться, Клей, – с сомнением сказал он. Женщин то и дело режут на дому, это нечто вроде обычной простуды. Но я посмотрю, что нужно делать. Перезвоню тебе минут через пять. Ты дома?
– Ага.
– Тебе нужны имя и адрес, верно?
– Верно. А еще надо узнать, почему полиция так быстро прибыла на место.
И успела ли она кого-нибудь арестовать.
– Я позвоню, – пообещал он. – Через пять минут.
На самом деле ему понадобилось шесть. За это время я успел прикурить сигарету, ослабить узел галстука и развязать шнурки на ботинках.
– Это Фред, – сказал он. – Я же говорил, что не так все просто. С полуночи до половины четвертого утра зарезали четырех женщин в четырех квартирах, и все – в разных концах Манхэттена.
– Прекрасно, – проговорил я. – У полиции уже есть какие-нибудь подозреваемые?
– Двое. В нижнем Вестсайде задержали мужа убитой. А тот, который тебе нужен, вероятно, в верхнем Истсайде. Полиция ищет толкача по имени Кэнтел.
– Да, это он, – сказал я. – Его уже поймали?
– Пока нет.
Фред рассказал мне, что произошло. Убитую звали Мэвис Сент-Пол, и проживала она на Восточной шестьдесят третьей улице возле парка. Мэвис Сент-Пол была двадцатипятилетней блондинкой ростом пять футов восемь дюймов.
В графе «род занятий» она писала «модель». Правда, ни в одном агентстве фотомоделей она не числилась, во всяком случае, насколько было известно полиции. Ну, а выводы я мог сделать и сам.
– Этот Кэнтел – толкач, – сказал Фред, – и наркоман тоже. По существующей версии, он пытался ограбить квартиру и запаниковал, когда его застукали за этим делом. Поэтому он пырнул хозяйку и сбежал, оставив шляпу со своим именем и адресом.
– Да, парень с головой, – сказал я. – Почему полицейские так быстро прибыли туда?
– Анонимная наводка по телефону. Ты же знаешь, добропорядочный гражданин не хочет терять половину рабочего дня, выступая свидетелем в суде.
– Телефонная наводка? – переспросил я. Похоже, тут постарался не очень добропорядочный гражданин, который спихнул на Билли-Билли свою вину и отдал его на растерзание. Он вошел в телефонную будку и позвонил легавым, надеясь, что они прибудут на место, пока Билли-Билли еще не очухался. И если бы его расчеты оправдались, я сейчас спал бы спокойно вместо того, чтобы болтать с продажными полицейскими.
– Дай знать, если они поймают Кэнтела, – попросил я.
– Разумеется, Клей. Вряд ли это займет много времени.
– Что ты имеешь в виду?
– Дело ведет восточный отдел по расследованию убийств. Кто-то в верхах бьет копытом. Видать, припекло их с этим делом.
– С чего бы вдруг?
– Ума не приложу. Клей. Мне ничего не объясняют. Велят делать, я и делаю.
– Держи меня в курсе, – сказал я и быстро позвонил еще в одно место, на сей раз Арчи Фрайхоферу, приятеля Эда Ганолезе, который отвечал за поставку девиц для вечеринок. Он снял трубку после шестого гудка, и я услышал его медоточивый голос. Назвавшись, я сказал:
– Тебе о чем-нибудь говорит имя Мэвис Сент-Пол?
Молчание длилось несколько секунд. Потом Арчи сказал:
– Нет. Прощу прощения. А что, я должен ее знать?
– Кто-то должен, – отвечал я. – Она жила со мной на Восточной шестьдесят третьей улице и работала моделью.
Он усмехнулся.
– Ты можешь узнать, кто платил за ее квартиру? – спросил я.
– Поспрашиваю тут и там. Как бишь ее?
– Мэвис Сент-Пол.
– Мэвис? – Он опять хихикнул. – Поищу одну шлюху по имени Милдред, которая приехала из Сент-Пола.
– До девяти ты сможешь застать меня дома, потом я буду у Клэнси Маршалла.
– Хорошо, Клей.
– Действуй пошустрее, это важно.
– Через три часа я буду знать даже, где у нее родимые пятна, – пообещал Арчи.
– Были, – поправил я его. – Она умерла, поэтому будь осторожен.
– Никто ничего не пронюхает.
– Молодец, – я положил трубку и встал. С каждой минутой я чувствовал себя все более усталым, мне вынь да положь мои восемь часов ночного сна, а сейчас я уже потерял одну ночь.
Я пошел в спальню и удивился, увидев, что Элла не спит; она полусидела в кровати и читала книжку.
– Ты чего не спишь? – спросил я.
Элла захлопнула книгу и бросила на пол рядом с кроватью.
– Я пробовала уснуть, – ответила она, – но не смогла и тогда попыталась почитать, но тоже не смогла.
– Что-то не так, Элла? – спросил я, уже зная ответ.
– Я думала, Клей, – сказала она, и по выражению ее лица и тону голоса я понял, что это были за думы. Опять о моих «несчастных случаях».
– Подожди, пока я избавлюсь от пиджака и галстука, – сказал я, чтобы потянуть время.
Я повесил пиджак в шкаф, а галстук – на скобу на дверце, стянул рубаху и швырнул в угол, запустил башмаки под туалетный столик и уселся на край кровати.
– Ну и духота на улице, – сказал я.
– У тебя лоб весь мокрый. Приляг.
Я улегся, уронив голову на ее колени, а Элла нежно вытерла мне лоб уголком верхней простыни.
– Ты выглядишь усталым, Клей, – сказала она.
– Я и есть усталый. Но мне еще нельзя спать. Надо быть на совещании в девять утра.
– Так хорошо? – спросила она, нежно массируя мне голову кончиками пальцев. Это успокаивало.
– Прекрасно, – ответил я и начал было закрывать глаза, но почувствовал, что засыпаю, и опять открыл их.
Мы помолчали минуты три; усталость и напряжение таяли под пальчиками Эллы. Потом она сказала:
– Мне надо поговорить с тобой. Серьезно.
– Ладно, – ответил я. – Глупо было тянуть с этим. Все равно рано или поздно пришлось бы начать разговор, пережить все это и забыть раз и навсегда. Так почему не сейчас? Ведь потом уж не надо будет волноваться из-за этого.
– О твоей работе, – сказала Элла.
– Знаю.
– Клей, пойми меня правильно. Я не то чтобы потрясена, узнав, что ты плохой, бесчестный и все такое прочее. Ты не думай, дело в том... дело в той холодности, которую я иногда замечаю в тебе. Порой... как бы это сказать... порой в тебе два разных человека.
– Не надо...
– Клей, не говори только, чтобы я не валяла дурака. Знаю, знаю, ты прекрасно ко мне относишься, ты хороший парень, и нам здорово вместе, но вдруг... вдруг ты преображаешься, делаешься хладнокровным, начинаешь обсуждать, как бы устроить кому-нибудь «несчастный случай», что в действительности означает преднамеренное убийство, которое тебя ни капли не волнует. Ты спокоен, бесстрастен, и это пугает меня, Клей. Со мной ты другой, не бесчувственный. Ты двуликий, и одно из твоих лиц – лживая маска.
Боюсь, именно то, которое ты показываешь мне.
– Нельзя жалеть человека, которого ты должен убить, Элла, – сказал я. Иначе не сможешь это сделать.
– Но ты хочешь быть сострадательным?
– Я не могу, и тут ничего не поделаешь. Я не смею.
– Но ты можешь и не убивать, Клей.
– Я делаю то, что мне велят. Я человек Эда. Он мой хозяин. Скажет:
«сделай», я и делаю.
– Но почему? Клей, ты умный человек, ты не обязан быть мальчиком при Эде. Ты можешь стать чьим угодно сотрудником, ты способен принадлежать даже самому себе, надо только постараться.