Ефим склонился ко мне:
– Настенька! Пожалуйста, не надо так вздыхать… Ну, что мне надо сделать, чтобы ты об этом забыла? – Я опустила на всякий случай ресницы, правда, не поняла – о чем это он? Про что мне забыть? – Послушай, это просто досадное недоразумение… Мне кажется, что я должен попросить у тебя прощения… – Тутя еще больше удивилась и даже начала волноваться, что так до конца и не пойму, о чем идет речь, а жаль, Ефим так красиво говорит! – Я очень сожалею, что все так получилось, но обещаю, что это больше не повторится… Никто не будет больше обижать маленьких девочек…
Наконец я поняла, в чем дело, и обрадовалась, а Ефим, заглядывая мне в лицо, тихо повторил:
– Никто не будет обижать маленьких красивых девочек…
– Смотри, – прошептала я, окунаясь в бездонную синеву ласковых глаз, – не обмани…
– И за это прости… – не сводя с меня глаз, Ефим взял мою руку и осторожно поцеловал синяк на запястье.
Перед моими глазами все закачалось, то ли от выпитого, то ли от услышанного, сердце заметалось, погнав горячей волной кровь по жилам и заставив вспыхнуть щеки пионерским костром.
Продолжение банкета запечатлелось в моем сознании довольно смутно, каким-то неясным мерцающим облаком. Помню, выпили за президента… Потом за нашего участкового Петра Игнатьевича, кто предложил тост, не помню, а Надька требовала выпить стоя, демонстрируя тем самым безграничное доверие и уважение к родной милиции. Тост прошел на «ура!», однако после него даже отрывочные воспоминания о происходивших событиях начисто стерлись из моей памяти до того самого момента, пока, повинуясь безотчетному, накатившему волной чувству страха, я не вздрогнула и не открыла глаза.
Скрипящие ржавые клещи плотным кольцом охватили голову, не давая повернуть затекшую шею, в мозгах грянуло и звонко раскатилось нечто подобное маршу Мендельсона, небрежно исполняемое неумелой рукой на церковных колоколах. Я охнула осипшим горлом и прошептала:
– Господи…
– Я здесь! – бодро раздалось в ответ, а я в ужасе замерла. По-моему, это слишком. С перепоя не умирают.
Или мне опять не повезло?
Через пару минут я поняла, что все еще присутствую на этом свете, шевельнулась и приоткрыла глаза. Сообразив, где я, и оценив обстановку, захотела тут же умереть всерьез.
Это была комната, в которой спали уехавшие ныне хозяева, я лежала на их высокой резной кровати, а рядом со мной, улыбаясь от уха до уха, сидел Ефим. Из одежды я краешком очумевшего глаза заметила на нем лишь джинсы, хотя совершенно точно помнила, что раньше была еще и темно-синяя рубашка на кнопочках. На левом предплечье Ефима синела замысловатая татуировка, на первый взгляд хитросплетение каких-то диковинных растений. Проследив мой взгляд, Ефим усмехнулся и потянулся к рубашке, висящей на спинке кровати. Я икнула, моргнула, открыла рот, и краска нестерпимого стыда залила щеки. Неужели?.. Торопливо ощупав бока, я с некоторым облегчением поняла, что все основные детали моей одежды на месте. Но почему я здесь? И где все остальные?
– Выспалась? – склонив набок голову, поинтересовался Ефим. – Голова не болит?
Совершенно сбитая с толку, я молчала. Жизнь в одно мгновение превратилось в нечто расплывчато-неясное, тонко покалывающее где-то внутри иголочками смутного беспокойства.
– Почему я здесь? – испуганно прошептала я, машинально подтягивая к подбородку пестрое лоскутное одеяло. В нем я без труда опознала произведение Иркиной тети Лены.
– Уснула, – пожал плечами Ефим.
– Уснула? – не поняла я. – А потом?
– Потом? Потом спала…
Я подозрительно сощурилась и постаралась еще раз незаметно проверить детали своего туалета. Кроме туфель, все на месте.
– А перед этим?
– Что перед этим?
– Ну.., перед тем, как уснула?
Вдруг на лице Ефима появилось виноватое выражение, а мое сердце громко ухнуло и оборвалось…
– Видишь ли, Настенька… Перед этим.., ты выпила немного лишнего…
– Ну?!
– Ну ничего… С каждым бывает!
– А после?!
– После чего?
– После того как лишнего выпила, черт! – не выдержала я, взбешенная его бестолковостью. Он просто издевается, задавая дурацкие вопросы, хотя прекрасно понимает, о чем идет речь.
Однако Ефим молчал, воспринимая мое смущение с явным удовольствием. Плотно сжатые губы и веселые бесенята в глазах говорили о том, что он едва удерживается от смеха. Я рывком сдернула одеяло и села:
– Девчонки где?
Он снова пожал плечами. Сбросив ноги с кровати, я собралась встать, но Ефим удержал меня за руку:
– Подожди…
Черта с два! Я не послушалась, а он, видимо, приняв это за элемент любовной игры, руку не выпустил и дернул меня к себе. Марш Мендельсона разом перешел в «Прощание славянки» в исполнении сумасшедших барабанщиков, я вскрикнула и схватилась за голову.
– Ты что! – заваливаясь на Ефима, взвизгнула я и инстинктивно свободной рукой со всего размаха залепила ему пощечину. – С ума сошел!?
– Точно, сошел, – забормотал он, выпуская мою руку и торопливо отдвигаясь в сторону, – совсем забыл, с кем дело имею…
Я сердито фыркнула и, сверкнув глазами, пообещала:
– Еще раз протянешь руки…
– Я понял. Я все очень хорошо понял…
Направляясь к двери, я прикинула, не слишком ли сурово повела себя для первого свидания, решила, что в самый раз, и громко захлопнула за собой дверь.
Дом у Ирки двухэтажный, эта спальня находилась на втором этаже, в самом конце коридора. В коридоре никого не было, кроме их кошки Масленки, получившей свое имечко в самом раннем детстве за маниакальную страсть к маслу. Теперь Масленка была уже взрослой кошкой, и, хотя детских пристрастий не меняла, это не мешало ей быть чертовски умной, иной раз умнее другой собаки. Она, к примеру, с большим энтузиазмом выполняла команду «Фас!», правда, пользовалась при ее исполнении не зубами, а когтями. Плантацию тети Лениной клубники местные пацаны обходили за километр. Ко мне Масленка, слава богу, уже привыкла, поэтому, доброжелательно потеревшись белоснежным боком о ногу, сосредоточенно проследовала к двери, из которой я вышла, и, обернув вокруг себя пушистый хвостик, села и замерла, терпеливо поджидая появления вражеских ног на охраняемой территории.
– Правильно, Маська, – одобрила я, спускаясь вниз по лестнице, – когда он выйдет – распусти ему джинсы на шнурки!
Оказавшись внизу, я огляделась и прислушалась. Тихо, никаких признаков мыслящих существ не наблюдалось.
– Эй! – позвала я и, не рассуждая особо, принялась открывать все двери подряд. – Люди, где вы?! Ау!
Добравшись до угловой комнаты, той самой, в которой происходил столь неудачно завершившийся прием гостей, я покачала головой. Глаз приятно радовала гора грязной посуды вперемешку с огрызками и объедками.
Пустые водочные бутылки сиротливо жались к ножкам стола, глянув на них, я дрогнула. Чтоб я еще раз…"Вообще-то Ирка настоящая свинья. Могла бы и убраться!"
Наконец я добралась до веранды. Дверь, обычно распахнутая настежь из-за разбухших от постоянных ливней половиц, была плотно закрыта чьей-то заботливой рукой. Это меня насторожило. Кому это понадобилось преодолевать трудности, сражаясь с дверью? Я торопливо ткнула ее рукой, но, как и следовало ожидать, она не открылась. Чуть отступив, я изловчилась и налегла на дверь с размаху, крашеные доски прогнулись, застонали и нехотя подались. Влетев на веранду и с трудом удержав равновесие, я огляделась и остолбенела. Да, денек сегодня… То есть ночка… Или утро, я запуталась уже…
На потертом зеленом диванчике возле круглого стола сидел Юра и моргал на меня с самым что ни на есть удивленным видом. На коленях у него сидела всклокоченная Ирка в расстегнутой блузке, она была без очков, поэтому подслеповато щурилась, стараясь разглядеть вошедшего.
В первый момент я растерялась и ойкнула. Но мы же не малые дети, в конце концов, это личное дело каждого, может, у них любовь до гроба. Я деликатно кашлянула в кулак:
– Вообще-то я Надьку ищу…
– А-а-а… – протянула Ирка, пытаясь сосредоточится. – Стаська, это ты!
– Нет, не я. Это папа римский.
– Тебя же Ефим унес…
– Кх-м… Куда унес? – вытаращилась я, холодея. Что здесь вообще творилось?
– Ну наверх…Я ему сказала к дядьке на кровать тебя положить. Ты ж уснула, со стула упала…
«Какой ужас!» – подумала я и густо покраснела. Ну, может, и не особенно густо, но покраснела точно. Не придумав ничего лучше, я спросила:
– А времени сколько?
Юра, до сего момента культурно молчавший и не принимавший участия в нашей интимной беседе, встрепенулся и услужливо сообщил:
– Одиннадцать сорок…
Я схватилась за сердце. Домой хоть не показывайся.
Стас меня со свету сживет и непременно наябедничает маме, которая примется пить валидол и упрекать меня в полнейшей безответственности. Правда, это будет не раньше чем через пару недель, но все равно, я этого ох как не люблю! Ух, шпионище…
– Так где Надька? – снова спросила я, морщась от головной боли. – Мы домой пойдем…
– Она давно ушла. С Колей. Он ее провожать пошел.
У Надьки были небольшие проблемы с ориентацией.
Они и тебя сначала хотели домой отнести, но потом решили, что в деревне этого не поймут. По-моему, они правы…
«По-моему, тоже, – обрадовалась я, представив, как бы они несли меня через всю деревню в этом костюме, – это был бы смертельный номер…»
– Ладно, я пошла!
– Угу! – отозвалась подружка, машинально теребя волосы на затылке новоиспеченного кавалера. – Вечером зайди… Поговорим…. О саде…
После этих слов она тайком от кавалера скорчила таинственную рожу, как видно, намекая, что узнала нечто интересное.
«Ага, – я снисходительно поджала губы, – понятно, она на задании. Мата Хари фром Горелки!»
– Приду, – буркнула я, разворачиваясь и думая о том, что для начала неплохо было бы добраться до дома.
Я вышла на крыльцо и глянула вверх. Солнце стояло в зените, высоко в безоблачном небе весело носились стрижи, и все указывало на то, что денек, начавшийся для меня столь печально, будет отменным. Стараясь не вертеть шеей и не напрягаться, я поковыляла к калитке, держась для верности за ветки кустов. Возле калитки меня ждал сюрприз в виде Ефима, восседающего на невысокой скамейке. Как он сумел оказаться здесь раньше, чем я, было неизвестно. Мимо меня он не проходил, уж я бы его заметила. Не иначе как вылез через окно, видно, Масленка стояла насмерть.
– Ты домой? – весело поинтересовался Ефим, я кивнула. Он прямо-таки поражал своим оптимизмом и жизнерадостностью. – Нам по дороге.
Я хотела равнодушно кивнуть, но тут вдруг в голове что-то гулко ухнуло и раскатилось сухим металлическим дребезжанием. Поэтому я лишь кротко моргнула и чуть слышно всхлипнула. Ефим быстро поднялся с лавочки и распахнул передо мной калитку.
Добравшись до дома Степаниды, я осторожно потянула на себя дверь и заглянула в горницу. Никого. Я прислушалась. Тихо. Просочившись на родимую территорию, я шустро просеменила к своей двери. Дверная петля предательски скрипнула, я шмыгнула в комнату и затаилась. Однако изощрялась я напрасно. В доме явно никого не было. Да всем просто плевать. Так что, Анастасия, можешь помирать в канаве, тонуть в речке, заблудиться в лесу – пожалуйста! Никому и дела нет. Все занимаются только собой. Бабка, как пить дать, упилила в город, летом это ее излюбленное развлечение, а Стас…
Интересно, а чем занят Стас? Вот уж кому здесь точно делать нечего, кроме как меня изводить. Но это занятие он вроде бы бросил, так где его носит?
Неужели толчется, как и все местные лодыри, у пивной палатки с необычайно подходящим названием:
«Донна Анна»? Я сердито скинула уже осточертевший костюм и сунула туфли в коробку. Пойти, что ли, умыться? Лучше пойду попью. Жажда мучила ужасно. Накинув халатик, я выглянула за дверь.
Оказавшись на кухне, остановилась и задумалась.
Раньше мне никогда не доводилось мучиться похмельем, поэтому, что теперь делать, я совершенно не знала. Из чужих разговоров и анекдотов я теоретически представляла, что наутро надо похмеляться, но вот как именно?
Рассолом от соленых огурцов? Или от маринованных?
Или водки выпить? Если водки, то сколько? При одном воспоминании о национальном напитке меня замутило, и я с трудом сдержала рвотный позыв. Мамочки… Я заскулила и села на табурет. Люди, где вы? Через пару минут, справившись с накатившим приступом слабости, я поднялась и сунулась в буфет.
– Надо что-нибудь съесть, – бодро сказала я самой себе и икнула, – да, Стаська, ничего-то ты по-людски сделать не можешь! В кои-то веки приглянулся парень, так нет, надралась и загремела со стула. Хорошо, человек с понятием оказался, до кровати донес… А потом? – снова всполошилась я. – Было что-нибудь или нет? Нет!
Я бы, наверное, поняла. Или не поняла? Ну надо же, как все отвратительно! И ведь главное, не спросишь же!
Тут я расчувствовалась и, шаря в буфете в поисках чего-нибудь совместимого с моим протестующим желудком, всплакнула. Прощаясь сегодня с Ефимом у калитки, мы договорились встретиться в восемь «У Лизы». Доживу ли я до восьми? Нет, не доживу. Вдруг я наткнулась на банку с солеными огурцами. Это как раз то, что мне надо. Дрожащими руками я торопливо открыла крышку и, придерживая пальцами выскальзывающие огурчики, слила рассол в стакан. Надеюсь, это поможет.
– Да… – осуждающе прозвучало сзади, я вздрогнула и с перепугу стакан опрокинула. – Ну надо же!
Привалившись плечом к стенке и скрестив на груди руки, на меня, укоризненно качая головой, смотрел Стас. Я выругалась с досады и, сунув стакан в раковину, принялась вытирать тряпкой стол. Везде свой нос сует!
Стас тем временем продолжал стоять, качать головой и разглядывать меня так, словно играл в игру «Найди семь различий!». Под его взглядом у меня все валилось из рук, и я разозлилась. Уронив два раза подряд на пол салфетку, затем крышку от банки, затем открывалку, я поняла, что необходимо взять себя в руки, и с размаху запустила мокрую тряпку в раковину, но промахнулась, она угодила на пол, а Стас едва не испустил дух, так глубоко вздохнул.
– Не вздыхай, – прошипела я, – в тебя буду кидать – не промахнусь.
Но тот продолжал свое занятие и тянул:
– Да!.. До чего дошла, это надо же! Учительница!
Младших классов! Рассол с похмелья хлещет! Видели бы тебя твои ученики!
Я совсем уже собралась послать Стаса куда подальше, но непривычное состояние организма сыграло со мной злую шутку, я плюхнулась на табурет, обхватила руками гудящую голову и заревела. Стас заткнулся, созерцая мое жалкое состояние, почесал в затылке и молча удалился.
Я украдкой глянула ему вслед, вытерла слезы, подняла с пола мокрую тряпку и поставила на плиту чайник. Если опохмелиться по науке не удалось, хоть чаю попью. Поминутно хватаясь за голову и охая, я с трудом одолела чашку чая и два небольших печеньица. Тут на кухне снова появился Стас, но сил ругаться с ним у меня уже не было, печенье окончательно подкосило мои силы, и глаза потихоньку полезли на лоб. Он уселся напротив и поинтересовался:
– Что, штормит?
Я хотела огрызнуться, но достойного ответа не нашлось. Неожиданно он встал, шагнул ко мне и потянул за плечи:
– Пойдем!
– Куда? – жалко вякнула я, послушно вставая. – Я не хочу…
– Иди, хотелка… – усмехнулся он и, взяв за руку, потащил меня на улицу.
– Зачем? – вяло тянула я, имитируя сопротивление.
Стас вытащил меня в сад, остановился возле кустов крыжовника и приказал:
– Стой здесь!
Я послушно встала, проявляя, вопреки предсмертному состоянию, некоторые признаки интереса к непонятному поведению «двоюродного». Через минуту Стас вернулся, держа в руке стакан с чем-то очень похожим на воду из ближайшей лужи. Настороженно следя за его действиями, я собралась было попятиться, но сзади оказались колючие крыжовенные кусты.
– Я не буду это, – начала я, но тут Стас меня оборвал:
– Заткнись…
Поджав губы, я решила обидеться и стоять насмерть.