– Я даже не хочу спрашивать, что все это значит.
Ирка в ответ кивнула и согласилась:
– Вот и правильно!
Не знаю, чем бы все закончилось, если бы через несколько секунд я не услышала с улицы:
– Анастасия Игоревна, будьте любезны!
Переглянувшись с девчонками, я быстренько стряхнула с коленей прилипший к ним мусор и направилась к забору. Подружки потянулись следом, они никогда не упускали случая поболтать со Стасом на общие темы.
– Слушай, Стаська, – едва сдерживая смех, сумничала Надька, – ты теперь как Ленин в Шушенском.., поднадзорная…
Эти две дуры принялись хохотать, я же кипела со злости.
– Чего тебе?! – с разгону рявкнула я на скромненько стоявшего за забором Стаса.
Он изобразил улыбку и сообщил:
– Виктор Степанович с ребятами машину пригнал.
Ты не хочешь с ним повидаться?
– Нет, – прорычала я, – не хочу. У тебя все?
Стас загрустил:
– А Виктор Степанович хочет с тобой поговорить…
– Вот пусть сюда и идет…
– Его Вера Николаевна просила что-то тебе передать.
Я хрюкнула со злости, однако хорошо знала, что идти все-таки надо. Во-первых, я уважала Виктора Степановича и он ко мне хорошо относился, во-вторых, не стоило дожидаться, чтобы Стас перекинул меня через плечо и пронес через полдеревни. Мысленно еще раз прокляв оставленную в сумке записку, я сказала Стасу:
– Подожди минутку…
– Ну я тогда тоже пойду, – заявила Надька и направилась к калитке, а я развернулась к Ирке.
– Давай я к тебе попозже приду… Посмотрим, что будет…
– Давай, – закивала она, – договорились!
Через минуту, попрощавшись с тетей Леной, мы втроем направились домой. Надька жила неподалеку от нас, так что большую часть пути мы прошли вместе. Она весело болтала со Стасом, я молчала, раздумывая об Иркином рассказе, пытаясь определить, что в нем истина, а что плод ее воображения. Вскоре мы добрались до двора бабки Степаниды, где стояло ни много ни мало четыре «жигуля». Один из них принадлежал Стасу, а на остальных прикатила команда сопровождения.
– Ой, братик, – прогнусавила я, шлепнув рукой по теплому капоту, – твои ножки приехали!
В ответ на это «девятка» взвыла дурным голосом, я с перепугу шарахнулась в сторону, едва не сбив Стаса с ног.
– Вы что, очумели, что ли? – рявкнула я, придя в себя. – Сейчас здесь вся деревня будет!
В то же мгновение из дверей выкатились двое молодых людей в камуфляже. Увидев нас, один из них затормозил, второй быстро защелкал кнопками сигнализации. Машина умолкла, я, косясь на окно бабкиной комнаты, прошипела:
– Что вы, рехнулись здесь машины на сигнализацию ставить?
Сияя довольной физиономией, Стас шутовски развел руками:
– Извиняйте, принцесса, столичные замашки…
В горнице меж тем царило веселье. Стол был накрыт к чаю, причем бабка не поленилась вытащить свой любимый и бережно хранимый ведерный самовар, доставшийся ей по наследству от какого-то далекого предка.
Скатерть, используемая хозяйкой только в честь приезда моей мамы и по церковным праздникам, резала глаза ослепительной белизной и была вся уставлена бабкиными домашними заготовками. Все это великолепие с усердием поглощалось тремя мощными челюстями, на уголке восседала довольная бабка, чинно держа в руке блюдце с горячим чаем. Вошедшие вслед за мной молодцы резво бросились к оставленным по случаю аврала местам и ловко запустили ложки в вазочку с вишневым вареньем.
– Анастасия! – широко разведя руки в стороны, мне жизнерадостно улыбнулся Виктор Степанович Гольков, невысокий, коротко стриженный мужчина средних лет, выступающий сейчас в роли соседа-отпускника. – Это ты там под окном шумишь? – И, не дожидаясь ответа, развернулся к бабке:
– Опять выросла, ну надо же!
Эту сногсшибательную новость Виктор Степанович сообщал мне при каждой нашей встрече, правда, на сей раз он внес некоторое разнообразие, проинформировав об этом Степаниду Михайловну.
Я же поздоровалась с гостями, подсела к столу, налила себе чаю и, пользуясь подвернувшейся возможностью, налегла на земляничное варенье. Тут к нам присоединился Стас, и скоро я забыла о том, что зла на весь свет, смеясь над непрерывно сыплющимися анекдотами Виктора Степановича и правдивыми рыболовными историями охранника, которого звали Валентином. Еще двое ребят оказались заядлыми охотниками, и через пару часов голова моя пошла кругом от лососей, подстреленных в густых зеленых дубравах, и лосей, выловленных за ветвистые рога из бурных студеных речек. Когда чаепитие наконец подошло к концу, я глубоко сожалела о своем обещании вернуться к Ирке, потому что глаза слипались и больше всего мне хотелось лечь спать. Когда мы с бабкой убрали со стола и перемыли всю посуду, Виктор Степанович отозвал меня в сторонку:
– Настя, мама тут тебе кое-что передала… – он протянул небольшой бумажный сверток. – ..сказала, что это подарок твоей подружке на день рождения.
Я обрадовалась:
– Подарок? Вот здорово! А когда же она купить успела?
– Да это не она покупала, – сконфуженно кашлянул в кулак Виктор Степанович, – это я покупал… Когда Вера Николаевна утром позвонила, попросила Стасову «девятку» пригнать, заодно и про подарок сказала. Там, говорит, таких нету, купи, пожалуйста, Степаныч. Объяснила какой, а мне что? Мне нетрудно. Погляди, угодил, нет?
Не переставая в душе удивляться способности моей мамы предусматривать абсолютно все, я распаковала коробочку и с удовлетворением осмотрела витой золотой браслетик, о каком Ирка мечтала ровно столько, сколько я ее знала.
– Класс! То, что надо, Виктор Степанович, большое спасибо!
День рождения у Ирки послезавтра, и она грозилась пригласить нас с Надькой в город в ресторан. Пожаловавшись невзначай маме на то, что никак не могу найти в здешних магазинах нужную вещицу, я, пожалуй, поступила правильно. Мама же поступила как всегда: не занимала время разговорами, а просто сделала. Прав, видно, Стас – до нее мне далеко.
Я отнесла футляр к себе в комнату, раздумывая о том, как бы незаметно исчезнуть из дома при таком большом скоплении народа. Это тебе не бабка Степанида, ребята не зря получают деньги за свою работу, уж чего-чего, а охранять они умеют. Да, как всегда, все значительные события в моей жизни переплетались в один тугой клубок – именно тогда, когда свобода передвижения интересовала меня более всего, ко мне приставляют охранника, а затем присылают еще пятерых. Посидев в задумчивости на кровати, я решила вернуться в горницу, рассудив, что время еще есть, на улице светло и уйти незаметно шансов все равно нет.
В горнице меня ждал приятный сюрприз. Выяснилось, что гости не останутся, а уедут в ночь. Сделав печальные глазки, я понуро закивала и согласилась с тем, что если надо, значит, надо. И вот, распрощавшись с нами, ребята загрузились в машины, и три «жигуля», аккуратно развернувшись, выкатились за ворота.
– Стас, загони свою колымагу в сарай! – крикнула я, хорошо зная, что тот обидится за «колымагу».
Но Стас не желал отзываться, я пошла его искать, чтобы убедиться, что все же испортила ему настроение.
К большому своему удивлению, открыв дверь его комнаты, я увидела, что он преспокойно лежит на своем диване. Так вот почему он не пошел провожать ребят до ворот! Он просто-напросто завалился спать.
– Молодец, – сказала я, тихонечко закрывая дверь, – не такой уж ты приставучий парень.
В горнице все еще толклась бабка Степанида, наводя окончательный лоск, я помогла ей, и скоро мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.
За окошком давно стемнело, лениво перебрехивались напоследок собаки, а я лежала, положив руки за голову, и прислушивалась к затихающим звукам отходящей ко сну деревни. Наконец глянула на часы, поднялась, переоделась в джинсы и футболку и осторожно выглянула в окно. Где-то за околицей глухо ухнула сова, я перекинула ногу через подоконник, опять прислушалась и, не заметив ничего страшного, изготовилась спрыгнуть вниз. До земли было недалеко, но прямо под окном росли кусты шиповника, и оцарапаться мне не хотелось. Я примерилась и отпустила руку. В то же самое мгновение внизу что-то зашевелилось и кто-то сдавленно прошептал:
– Настасья Игоревна!
Излишне будет объяснять, что после этого я с визгом шарахнулась в сторону и, неловко зацепившись в полете за что-то ногой, с треском завалилась в самую середину куста. Подо мной раздался полузадушенный вскрик, я активно забарахталась, пытаясь восстановить равновесие, и, свалившись наконец с чьей-то спины, очутилась на карачках.
– Кто здесь? – Я попыталась спросить грозно, но вышло как-то жалко. Вскочив на ноги и прижавшись спиной к стене, я тщетно старалась разглядеть того, кто все еще барахтался в кустах. – А ну, вылезай!
Пока я вверх тормашками летала по кустам, мне очень хотелось, чтобы здесь появился Стас, теперь же, разглядев поднявшуюся на ноги тонкую мальчишескую фигуру, я молилась, чтобы этого не произошло. Потому что я сразу сообразила, что это не кто иной, как тот самый Володя Савченко, по чьей милости я в настоящее время испытываю столько неудобств. Смущенно опустив глаза, мальчишка шагнул ко мне ближе и прошептал:
– Извините.., это я…
«Только бы Стас спал! – думала я, в напряжении косясь на соседнее окно. – Иначе здесь такое будет! Мама ОМОН вышлет». Но я зря волновалась, Стас так и не проснулся, видно, намаялся, бедняга.
– Хорошее ты время выбрал по гостям ходить, – буркнула я, присаживаясь на скамеечку под окном и жестом приглашая мальчишку сесть рядом.
– Я днем не мог… – он опустил голову, и я подивилась странной интонации. Не то чтобы он заплакал, но эти слова явно дались ему нелегко.
Вспомнив в конце концов, что я все-таки педагог, я постаралась придать голосу максимальную доброжелательность.
– В чем дело, Володя? Расскажи, пожалуйста.
Он сцепил пальцы и зашептал:
– Это я вам записку написал. Вы читали? – я кивнула. – И Ирине Захаровне тоже. Она нашла, я видел.
Нельзя ей у забора сидеть, у нее очки отсвечивают…
– Чего? – не поняла я. – При чем здесь очки?
– Они вечером костер жгли, Ирина Захаровна у забора была.., у нее очки, и они отсвечивают от огня.
Тут я сообразила, в чем дело, и задумалась. Так, интересно, а кроме него, еще кто-нибудь заметил сверкающую очками Ирину Захаровну? Следопытка недоделанная, если там и вправду то, о чем она рассказывает, ей запросто отвернут голову, чтобы не совала ее куда не следует.
– А зачем ты писал записки?
Тут парень заерзал и, томясь, пояснил:
– Анастасия Игоревна, вы не подумайте чего… У меня братан есть старший.., он очень хороший.., Он год назад из тюрьмы вернулся… Но вы не думайте, он ничего такого…
– Я понимаю, Володя, – ободряюще покивала я, хотя, признаться честно, пока еще ни хрена не понимала и очень опасалась разбудить Стаса.
– Ему почтальонша один раз телеграмму принесла…
Он тогда стал нервничать, как я понял. И бабушке говорит: «Поезжай в город, я в огороде сам разберусь». Бабка не хотела, но он настоял. И мне говорит, собирайся тоже.
А я говорю: «Чего я в городе не видал, все пацаны здесь».
Ну он разорался, обещал по шее дать… Бабку отвез, а я не поехал. Вадька рукой махнул… А потом к нему друзья приехали. В первый вечер за стол сели, один там все про баб… – Тут Володя крепко задумался, видно, пытаясь сообразить, какими словами передавать разговоры моих пляжных знакомцев, и думал достаточно долго. Определившись наконец, он продолжил:
– И тут Вадька вдруг ляпнул, мол, училки вон Вовкины есть, молодые и красивые. Про вас сказал… Ну, вот так, всю ночь сидели, пили, а этот все порывался по бабам.., то есть хотел к вам в гости… А на другой день сели за стол и стали про кого-то разговаривать, кто одному мужику ихнему руку прокусил…
Я заморгала и съежилась.
– Ну и что дальше?
– А Вадька говорит: "Это и были Вовкины училки.
Одна вот тут, за забором живет".
Он замолчал, я молчала тоже. Причина, побудившая пацана написать записки, теперь понятна, и я была ему за это весьма благодарна.
– Знаешь, Володя, может быть, тебе действительно лучше в город уехать?
Мальчишка кивнул:
– Да я теперь сам хочу. Вадька меня днем из дома не выпускает. Говорит: "Меньше знаешь – крепче спишь…
Сам остался, вот и не ной!" А на фига мне в доме сидеть?
Решил завтра с первым автобусом.
– Володя, а сколько у вас гостей?
Володька задумался, потом затряс головой:
– Человек десять. Точно не знаю, Вадька выходить не разрешал, я только ночью, в окно лазил.
– Ясно, – протянула я, однако на самом деле все было как раз наоборот. И на всякий случай поинтересовалась:
– А что они у вас делают-то?
– Знаете, Анастасия Игоревна, по-моему, они чего-то ждут!
Это прозвучало весьма неожиданно, я покосилась на Володю:
– Ждут? Это интересно…
Поговорив еще немного, я выяснила, что возвращаться сейчас домой Вовка не собирался, решив переночевать в соседском саду. В целом его план я одобрила, однако позволить ребенку спать на земле не могла, ближе к вечеру поднялся ветер, поэтому я решительно загнала ее через окно в свою комнату, строго приказав не шуметь и ложиться спать.
– А вы? – Он высунул удивленную физиономию из окошка, я сердито цыкнула и сказала:
– А у меня дела! Спи давай! Быстро!
* * *
Палить всю ночь на улицах фонари, вероятно, считалось у горелкинской администрации непозволительным излишеством, поэтому ко времени полного сонного затишья большая часть фонарей переставала освещать дорогу припозднившимся жителям. Однако сейчас подобная светомаскировка была мне на руку. В потемках все же спокойнее, не видишь ты, но зато не видят и тебя.
Размышляя подобным образом, я торопливо пробиралась вдоль темных заборов. Совершенно некстати на улице здорово похолодало. Поеживаясь на свежем ветерке, я ругала себя за легкомыслие: из-за всей этой суеты я не додумалась одеться потеплее, ветровка, к примеру, мне сейчас совсем бы не помешала. К тому же я забыла о комарах, которые, почуяв меня, явно воспрянули духом и решили не упускать подвернувшегося шанса на поздний ужин. Так мы и неслись стремглав по спящим Горелкам: я и комары. Оказавшись возле Иркиного забора, я тихо позвала:
– Ирка!
В ту же секунду от темных кустов отлепилась неясная фигура:
– Не ори… Иди сюда…
Подруга сурово хмурилась, скорее всего, сердилась за задержку.
– Где ты болталась? – язвительно осведомилась она. – Уснула, что ли? И ты что, на пляж собралась? В одной футболке тебя комары сожрут. Ну ладно, – смягчилась наконец Ирка, не умевшая, по правде говоря, долго сердиться, – я тебе кофту дам…
– Спасибочки… – отозвалась я. – Я тебе тоже удружу, объясню, как буйную головушку на плечах оставить…
Я вкратце поведала о самых последних событиях, о Володе Савченко и о сверкающих Иркиных очках. Сообщение об очках совершенно ошеломило подругу.
– Ну надо же! – растерянно прошептала она. – А кто-нибудь еще, как ты думаешь, заметил?
Я пожала плечами. Мы немного помолчали, размышляя, и мне уже стало казаться, что сейчас Ирка предложит отменить плановое подглядывание, но она заявила:
– Что ж, придется без очков! Правда, без них я не очень хорошо вижу вдаль…
Я засмеялась, прикрыв рот ладонью. Женское любопытство действительно иной раз не знает границ.
Подстелив под себя телогрейки, мы заняли позицию возле забора. Ирка очки оставила в доме и вообще вела себя очень осторожно. За забором стояла полнейшая тишина, никого не было видно, свет в доме не горел, что в принципе не особенно удивительно по причине позднего часа. Но машины, три джипа и четыре легковые иномарки, присутствовали, темной громадой перегораживая большую часть двора. Минут через двадцать наш интерес к соседнему участку начал уменьшаться, я стала украдкой зевать и подумывать: не накинуть ли на себя телогрейку, на которой сижу? Этот процесс прервала увесистая дождевая капля, с глухим чпоканьем упавшая мне на голову. Я в удивлении посмотрела вверх, через несколько секунд над нашими головами сверкнула молния, почти сразу же отозвавшаяся громовым раскатом.