— Потому что, потому что… мы с ним поссорились. — Штепан стискивает кулаки и зубы. — Выгнал меня из дому, пес эдакий!
Бигл слегка разочарован.
— Смотрите, Манья, вы, значит, признаетесь, что поссорились с Гордубалом?
Штепан злобно усмехается.
— Это всякий знает.
— И вы хотели ему отомстить?
Штепан фыркает.
— Повстречайся он мне… не знаю, что бы я ему сделал!
Бигл с минуту размышляет. Штепана голыми руками не возьмешь.
— Где вы провели эту ночь? — режет он напрямик.
— Дома был, здесь. Спал.
— Это мы еще проверим. Свидетели есть?
— Есть. Михаль, Дьюла, старик мой, их спросите.
— Вы меня не учите, кого спрашивать, — накидывается на него Бигл. — Вчера днем вы говорили с Гордубаловой. О чем?
— Не говорил я с ней, — заявляет Штепан твердо и категорически. — И не видел даже.
— Лжете! Она сама призналась, что ходила на свидание с вами. И вы спрашивали ее, когда приходить за вещами.
— Я ее десять дней не видел, — настаивает Штепан. — Как ушел от них, так и не был в Кривой. И хозяйку не видел.
Бигл свирепеет.
— Погодите, я вас научу говорить правду! Идемте, покажите, где вы ночевали сегодня.
Штепан, пожав плечами, ведет Бигла в избу. Гельнай стучит в окошко.
— Эй, старик, подите-ка сюда.
Старик Манья выходит, опасливо помаргивая.
— Сделайте милость, скажите, что случилось?
Гельнай машет рукой.
— Да Гордубала этой ночью избили, досталось ему палкой по морде. Слушайте, папаша, это не Штепан ли постарался?
Старик качает головой.
— Вот уж нет, с вашего позволения. Штепан не мог, Штепан дома был, спал. Эй, Михаль, поди-ка сюда. Скажи, где был Штепан этой ночью?
Михаль сначала молчит, потом говорит не спеша:
— Где же ему быть? Спал наверху, со мной и с Дьюлой.
— Так, так, — кивает головой Гельнай. — Я так и думал. А Гордубала не любили в деревне? Разбогател, приехал из Америки и даже соседей не угостил.
Старый Манья поднимает руку.
— Ох, и разбогател. На шее носил мешочек с долларами.
— Вы видели?
Ну, конечно, старый Манья видел, ведь Гордубал приезжал к нему покупать усадьбу и деньги показывал. Больше семисот долларов, изволите ли видеть. А в деревне — что верно, то верно — его не любили. У гордого человека нет друзей.
Гельнай серьезно кивает.
— Что это у вас дверь вся исколота, Манья?
— От шила это. Шило сюда втыкаем, которым плетем корзины. Круглый год тут торчит.
— Покажите-ка, какое оно, — интересуется Гельнай. — Первый раз слышу, что корзины делают шилом.
— Прутья вот этак сплетают. — Манья чертит рукой в воздухе. — Еще вчера здесь было шило, — сердится он. — Куда оно запропастилось, а, Михаль?
— А ну его, — равнодушно отмахивается Гельнай. — Другой раз буду здесь, погляжу. А вот жижа у вас течет на дорогу, это не годится, Манья. Дорога казенная.
— Прошу прощения, как будем навозить поле, все вывезем…
— Надо, чтобы была настоящая яма, цементная. Небось денег не хватает в хозяйстве?
— Ох, не хватает! — усмехается старик. — Амбар надо ставить новый. Михаль — глупый парень. Штепан куда толковей, вот бы кому быть хозяином.
С поля едет Дьюла, в телеге у него охапка сена, но шуму столько, словно гром везет.
— Подойди-ка сюда, парень, — по-отечески зовет его Гельнай. — Допрошу и тебя для порядка. Где был Штепан сегодня ночью?
Дьюла, разинув рот, вопросительно глядит на старика и на Михаля. Но никто и бровью не ведет.
— Здесь был, — ворчит Дьюла, — со мной и с Михалем спал на чердаке.
— Молодец! — хвалит Гельнай. — А что, хотел бы ты поступить в кавалерию?
Подросток блеснул зубами.
— Еще бы!
Бигл выходит из избы, тихонько ругаясь.
— Подите сюда, Гельнай. Штепана я хватил немного по морде и запер в избе.
— Этого не полагается, — замечает Гельнай. — Неприкосновенность личности и всякое такое.
Бигл непочтительно ухмыляется.
— Плевать мне на неприкосновенность личности! Хуже то, что я ничего не нашел. А как вы?
— Алиби, хоть убей, Карел. Всю ночь дрых на сеновале, как примерный мальчик.
— Врут! — восклицает Бигл.
— Ясно, что врут. Это у них в крови, друг мой.
— На суде заговорят, — злится Бигл.
— Плохо вы их знаете. Откажутся давать показания или будут ложно присягать. Как ни в чем не бывало. В деревне, Карлуша, это нечто вроде народного обычая.
— Так что же нам делать? — хмурится Бигл. — Арестовать нам сейчас Штепана, как вы думаете, Гельнай, а? Можно головой ручаться, что это он…
Гельнай кивнул головой.
— Ясно. Только смотрите, Бигл…
Он не докончил. Где-то слабо звякнуло стекло.
— Стой! — ревет Бигл и бросается за угол дома. Гельнай, не торопясь, следует за ним. На земле барахтаются два человека, в конце концов Бигл оказывается сверху.
— Давайте, я его подержу, Карел, — предлагает Гельнай.
Бигл поднимается и тащит за собой Штепана, выворачивая ему руку.
— Пошевеливайся! — хрипит он. — Вставай! Я тебе покажу, как от меня бегать!
Штепан, тяжело дыша, морщится от боли.
— Пустите, — хрипло бормочет он. — Я только хотел в Кривую… за вещами.
Дьюла кидается между ними.
— Пустите его, — кричит он. — А то я…
Гельнай берет Дьюлу за плечо.
— Легче, легче, малыш! А вы, Михаль, не вмешивайтесь не в свое дело. Штепан Манья, вы арестованы именем закона. Ну, иди, дурень, иди.
Штепана Манью везут в город. Уже не на коне он, не скачет с гордо поднятой головой, и все же люди останавливаются поглядеть. По бокам его — полицейские, с ружьями между колен. Не сдвинута у Штепана шапка на затылок, не смотрит он на долину — там вон река, там пасутся кони, виднеется болото за камышом… Молча сидит Штепан, уперся взглядом в рыжий затылок возницы.
Гельнай расстегивает мундир и заводит со Штепаном дружескую беседу. О Гордубале ни слова, все о хозяйстве, о доме в Рыбарах, о лошадях. Штепан сперва дичится, потом увлекается разговором.
Да, да, хорош был жеребчик. Зря его продал хозяин, бог весть кому и зачем. Восемь тысяч можно было бы за него взять, продать на конный завод, а перед тем пустить его на ту черную кобылу. Эх, сударь, хотел бы я поглядеть на них… У Маньи загораются глаза. Такого коня продал хозяин — грех, да и только! Мерина надо было продать или кобылу, вот что. А не жеребца… — Штепан искренне взволнован.
«С арестованными говорить не полагается, разве что вполне официально!» — огорченно думает Бигл.
— Вот вез бы нас тот жеребец, — говорит Штепан точно про себя, — я сам бы взял вожжи… То-то бы прокатились, эх!
IV
— Смотрите, Гельнай, — сказал вечером Бигл, — это кто- то из своих. Окно выдавлено изнутри, чтобы похоже было на взлом. Через дверь в избу не попасть, дверь была на засове. Значит, убийца был в доме уже с вечера…
— Не был, — возразил Гельнай. — Гафия мне сказала, что дядя Штепан вечером к ним не приходил.
— Хорошо. Значит, ночью его впустил кто-нибудь из домашних. Опять же выходит, что убийца не мог быть посторонним человеком. Штепан здесь пять лет в батраках жил. Вся деревня знает, что все это время у него была любовная связь с хозяйкой.
— Погодите. Во-первых, всего только четыре года. Первый раз это случилось на сеновале. Потом она ходила к нему каждую ночь в конюшню. Я, Карел, все это разузнал у Гафии.
— Ваша Гафия что-то многовато знает, — усмехнулся Бигл.
— Да, все деревенские дети такие…
— Теперь дальше: Гордубалова беременна, разумеется, от Штепана. Гордубал ведь приехал из Америки только в июле. Она знала, что все это откроется. Гордубал ни с кем не собирался делить жену.
Гельнай отрицательно покачал головой.
— Едва ли, Бигл. Гордубал ночевал в хлеву, а она — на чердаке или в клети. Я узнал это от соседки.
— А к батраку она все равно ходила.
— Как сказать, — задумчиво произнес Гельнай. — Гафия думает, что не ходила. Правда, последнее время Полана отлучалась из дому. Соседка видела, как она шла куда-то за деревню.
— Вот человек! — удивился Бигл. — У вас сплетен, точно у старой бабы! А я стараюсь логически воспроизвести картину.
— Ага! А не лучше ли, Карлуша, заниматься этим делом про себя?
— Нет, вслух это лучше получается. Итак: этот болван Гордубал настолько доверял Штепану, что просватал ему малолетнюю Гафию. Вы только подумайте, Гельнай, это же настоящее средневековье — обручать ребенка!
Гельнай пожал плечами.
— Но потом, видно, Гордубал догадался, что жена изменяет ему, и выгнал Штепана.
Гельнай недовольно засопел.
— Что вы мне рассказываете, Бигл! Сперва Штепан ушел от них, и только потом хозяин обручил его с Гафией. Спросите любую бабу в деревне.
— Гм… — смутился Бигл. — Как же все это связать?
— Не знаю, Карлуша, не знаю. Я не умею составлять этих… как вы их называете?.. логических картин. Все это дело — семейная трагедия, и случай вовсе не ясный. Да он и не может быть ясным. Вы не семейный, Бигл. То-то и оно!
— Да ведь все ясно, Гельнай, как дважды два четыре. Полана хочет избавиться от мужа. Штепан не прочь жениться и заполучить усадьбу. Они сговариваются — и готово. Вчера она бегала за ним…
Гельнай покачал головой.
— Опять не то. Гафия говорит, что вчера сам хозяин посылал ее: иди позови Штепана, пускай вернется.
А впрочем, какое мне дело? Послушайте, Бигл, у покойного на шее не было мешочка с деньгами?
— Какого мешочка? — изумился Бигл. — Ничего не было.
— Вот видите! — говорит Гельнай. — А в мешочке больше семисот долларов. Поищите-ка их, Карлуша!
— Вы думаете — это убийство с целью ограбления?
— Ничего я не думаю. Однако же пропали денежки! Старый Манья однажды видел их у Гордубала. А семейство Манья нуждается в деньгах, — им нужно новый амбар строить.
Бигл тихо свистнул.
— Та-а-ак! Значит, настоящая причина в деньгах?
— Возможно, — соглашается Гельнай. — Обычно так бывает. Или месть, Бигл. Это тоже солидная версия. Гордубал швырнул Штепана через забор. Прямо в крапиву. За такое дело, Карлуша, в деревне ножом мстят. Так что можете выбрать любую версию, какая вам больше по вкусу.
— Что вы хотите этим сказать? — нахмурился Бигл.
— Хочу помочь вам логически воссоздать картину… — невинно замечает Гельнай. — А еще вполне вероятно, что Манья убил его из-за того жеребца.
— Ну, это уж глупо!
— Вот именно. В семейных делах как раз и убивают сдуру, милый Бигл.
Бигл обиженно молчит.
— Не сердитесь, Карлуша, — говорит Гельнай. — Тогда я вам скажу, чем был убит Гордубал. Шилом для плетения корзин.
— Откуда вы знаете?
— Вчера у Маньи пропало шило. Ищите его, Бигл.
— А как оно выглядит?
— Не знаю. Вероятно, вроде большой иглы. Вот и все новости, Бигл, — заключает Гельнай, принимаясь сосредоточенно выколачивать трубку. — Кроме разве того, что Маньи будут вывозить навоз.
V
Гельнай и Бигл, попивая вино, дожидаются конца вскрытия.
— Где вы нашли этот алмаз для резки стекла, Бигл?
— В клети у Гордубалов. Что вы скажете?
— Вот они, мужики, какие! — с огорчением говорит Гельнай. — Ему жалко выкинуть вещь, даже если это улика. Пригодится, видите ли, в хозяйстве. — Гельнай виртуозно сплевывает. — Жмоты!
— Гордубалова уверяет, что алмаз у них был давно, еще до отъезда Гордубала в Америку. Но стекольщик Фаркаш вспомнил, что Штепан с месяц назад покупал у него алмаз.
Гельнай свистнул.
— Целый месяц! Вот видите, Бигл, какое странное дело: они задумали это месяц тому назад. Убить кого-нибудь сгоряча, вдруг, могу, пожалуй, и я. Но вот эдак, готовиться долго, исподволь… А доллары не нашлись, вы говорите?
— Нет. Но в клети, кроме того, был электрический фонарик. Сейчас я выясню, где и когда Штепан купил его. Тоже вещественное доказательство, а? По-моему, налицо достаточно оснований, чтобы начальство выдало ордер на арест Гордубаловой. А они требуют, чтобы мы нашли еще какие-нибудь солидные улики.
Гельнай ерзает на стуле.
— У меня, Карлуша, тоже кое-что есть. Штепанов деверь, некий Янош, рассказывает, будто неделю назад Штепан пришел к нему на пашню и сказал: «Ты, Янош, можешь получить хороший куш, пару волов получишь, сам их выберешь на базаре», — и все, мол, за легкое дело: прикончить Юрая Гордубала.
— Здорово! — восхищается Бигл. — И что же Янош?
— «А ну тебя, — сказал будто бы Янош. — Откуда у тебя такие деньги?» — «У меня-то их нет, — ответил Штепан, — зато есть у хозяйки. А у нас сговорено пожениться, как только мы избавимся от Гордубала».
— Значит, попались, — глубоко вздыхает Бигл. — Оба замешаны одинаково.
Гельнай кивает.
Выходит доктор. Он закончил вскрытие и спешит, семеня короткими ножками и близоруко поглядывая по сторонам.
— Господин доктор, — окликает его Г ельнай. — Не можете ли вы задержаться на минутку?
— А! — отзывается доктор. — Ну, допустим. Дайте-ка мне сливовицы. Бедняга уже попахивает. Работа не из приятных. — Он быстро опрокидывает стопку и крякает. — А знаете, господа, что зарезали-то они — покойника?
Бигл таращит глаза.
— Что-о?
— Почти покойника. Он уже чуть дышал. Агония. Воспаление легких в острейшей форме. Правое легкое насквозь гнилое, желтое, как печенка. Покойник не дожил бы и до утра.
— Значит, убийство было напрасным? — медленно говорит Гельнай.
— Да. Кроме того, на аорте вздутие — величиной с кулак. Не будь даже воспаления легких, достаточно было небольшого потрясения — и конец. Бедняга!
Полицейские удрученно молчат. Наконец Бигл откашливается и спрашивает:
— Ну, а причина смерти, доктор?
— Убийство. Прободение сердца в области левого желудочка. Крови вытекло очень мало, потому что уже наступила агония.
— Чем, по-вашему, нанесена рана?
— Не знаю. Гвоздем, шилом, большой мешочной иглой. Короче говоря, тонким остроконечным ребристым металлическим предметом длиною около десяти сантиметров, овального поперечного сечения… Довольно с вас?
Гельнай вертит стакан в толстых пальцах.
— А что, доктор… нельзя ли признать, что он… умер от воспаления легких? Видите ли, раз ему все равно суждено было умереть… стоит ли поднимать всю эту возню?
— Нет, так не годится, Гельнай! — кричит Бигл. — Ведь убийство налицо.
Доктор сверкнул очками.
— Было бы досадно, господа. Случай весьма занимательный. Редко приходится видеть убийство иглой или чем-нибудь в этом роде. Я положу сердце убитого в спирт и отправлю его, — доктор просиял, — одному видному эксперту в Прагу. Так что вы получите авторитетнейшее заключение. Ничего не поделаешь — это убийство, так говорит закон. Но, боже, какое ненужное убийство!
— Ничего не поделаешь! — повторяет Гельнай. — А один осел считает, что это ясный случай…
VI
Банка с сердцем Гордубала треснула в дороге, и спирт вытек. В лабораторию ученого мужа сердце прибыло в весьма неважном состоянии.
— Опять что-то прислали, — возмутился эксперт, седовласый господин. — Что там написано в бумаге? «Обнаружена колотая рана»? Ох уж эти мне сельские эскулапы!
Ученый авторитет огорченно вздохнул и издали воззрился на сердце Гордубала.
— Пишите: колотая рана исключена, отверстие слишком мало. Сердечная мышца прострелена пулей малого калибра. И поскорее уберите это!
— Пожалуйте письмецо из Праги, — приветствовал Гельнай Бигла, вернувшегося из Рыбар. — К вашему сведению, Карлуша, Гордубал был не заколот, а застрелен из малокалиберного ружья. Вот оно как.
У Бигла опустились руки.
— А что говорит наш доктор?
— Что говорит? Ругается на чем свет стоит. Не знаете вы его, что ли? И настаиваете на своем. Итак, значит, малокалиберное ружье. Пуля, правда, не обнаружена, но ничего не попишешь. Ищите человека с малокалиберной винтовкой, Бигл.
Бигл швырнул свою каску в угол.
— Я этого так не оставлю, Гельнай, — пригрозил он. — Я никому не позволю запутывать дело. Господи боже, все уж было почти готово, все сходилось — и вот пожалуйста! Разве можно с этим сунуться в суд? Милый человек, где мы добудем малокалиберную винтовку?