Она не решилась ответить, ее охватил страх при виде бешенства, отразившегося на лице отца.
– Отец… нет… пожалуйста… – Она услыхала свой истерический крик и закусила губу. Это была ошибка, не то. Нужно добиться взаимопонимания между этими двумя людьми. Аарон любит ее; она должна как-то убедить его.
Она собралась с духом и заставила себя усмехнуться почти естественно.
– У тебя нет причины, чтобы сердиться, папа, – быстро сказала она. – Капитан и я встретились здесь случайно. Он даже не знает моего имени…
– Ах так? В таком случае мне доставит удовольствие сообщить ему. Сэр, я – Аарон Бэрр, а это – моя дочь Теодосия. Она помолвлена с мистером Элстоном. Поэтому у нее есть два человека, которые будут счастливы отстаивать ее честь и доброе имя, которые она сама, по-видимому, ценит недостаточно.
Капитан Льюис поклонился.
– К вашим услугам, – холодно сказал он. – Но чести и доброму имени вашей дочери ничто не угрожает. Правда, я не знал, что она помолвлена, но все же, знай я это, – все равно искал бы любой возможности, чтобы поговорить с ней.
Аарон заметил, что Тео задохнулась, и увидел ее перепуганные глаза. Его ярость пропала. Ему стало совестно, что он позволил себе так разгневаться. Он давно уже понял, что в гневе нельзя быть хозяином положения. Пока преимущество было на стороне этого долговязого хладнокровного парня.
И тогда он совершил один из своих потрясающих поворотов, решив использовать всю мощь своей магической силы.
– Ладно, капитан Льюис, видимо, я переусердствовал. По чести говоря, вы должны признать, что ситуация была неординарная. И все же я хочу сделать скидку на молодую горячую кровь. Вполне естественно, что солдату просто приятно поволочиться за хорошенькой дамочкой.
Льюис не отступил; он окинул Аарона презрительным взглядом.
– Спросите вашу дочь, так ли это просто.
Аарон быстро продолжал:
– Мне не требуется спрашивать свою дочь. Я очень хорошо знаю, что она уже сожалеет о минуте безумия, которое ее охватило по молодости, и желаю вам приятного сентябрьского вечера.
– Полковник Бэрр, я много наслышан о вас. Я друг Джефферсона. Я слышал, что вы абсолютно беспринципный и обуреваемый корыстными интересами человек. Мне не внушала доверия ваша репутация, как не нравились и слухи о закулисных маневрах, дошедшие до меня даже за горами, в форте Уилинг, но я хотел бы надеяться, что меня ввели в заблуждение, поскольку у вас есть такая дочь.
Тео задохнулась. Невероятные слова: «закулисные маневры, беспринципный». И кто-то осмеливался так разговаривать с ее отцом! Неожиданно она увидела Льюиса в другом свете. Ей стало стыдно за собственное поведение. Она передвинулась к Аарону, робко дотронулась до его руки, и он, видя это, спокойно усмехнулся.
– Дорогая моя, кажется, этот неотесанный капитан позволяет себе критиковать меня. Полагаю, нам нет нужды выслушивать его мнение. Доброй вам ночи, капитан Льюис.
Меривезер Льюис не шелохнулся. Он досадовал на самого себя; проклинал свою прямоту и недостаток воспитанности. Он видел, как лицо девушки изменилось, как она отвернулась от него; она, душа которой так гармонировала с его собственными душевными движениями в течение нескольких часов.
По натуре он был сдержан и внешне даже холоден. Большую часть своих двадцати шести лет он провел на природе, ведя суровую жизнь пограничного офицера. В нем уважали мужество и решимость, но считали его жестким и черствым. И он был таким. Только реки, деревья и горы были его друзьями. О лесе и поведении зверей он знал столько же, сколько знают индейцы.
Ни одна женщина никогда прежде не коснулась его души. И все-таки он сказал ей истинную правду, когда говорил, что мечтал о ней. Глубоко в его душе таилась склонность к мистике, унаследованная от его шотландских предков.
Когда он увидел ее там, в театре, он почувствовал, что его мечты становятся реальностью. Они смотрели друг на друга, и он видел за ее хорошеньким личиком непробужденную страсть. Он не думал тогда о любви в общепринятом смысле слова. Он не думал об этом и теперь. Но он знал, что они принадлежат друг другу; что каждый из них найдет завершение друг в друге. Она также чувствовала это, но теперь она была для него вне пределов досягаемости. Ее помолвка не удержала бы его: он привык к более простому обществу, к местам, где нет закона, где мужчина берет ту женщину, которую захочет. Все дело было в перемене, происшедшей в самой девушке.
Он видел в ней пленницу, обуреваемую желанием, нетерпеливую пленницу, которая на короткое время освободилась от своих цепей, а теперь ринулась обратно, сбитая с толку, цепляясь за дорогие ей семейные узы в ее темнице.
И все-таки он не верил, что его отвергли. Он произносил имя, которое, как он только что узнал, принадлежало ей:
– Теодосия…
Этот зов был таким сильным и так наполнен чувством, что Аарон был изумлен. Как, Боже ты мой, все это могло случиться за такое короткое время? Он прижал дочь к себе.
– Моя дорогая девочка, будь добра, пожелай этому настойчивому джентльмену доброй ночи и удачи.
Тео подняла набрякшие веки. Ее темные глаза были заплаканы. Она увидела отчаяние Льюиса, и жгучая боль пронзила ее грудь. Но уверенность тут же пропала. Нельзя так резко менять образ жизни. Аарон, как всегда, был прав. Солдаты действительно увивались за хорошенькими девушками, а этот неотесанный капитан осмелился критиковать ее отца.
– Прощайте, капитан Льюис, – медленно произнесла она и отвернулась.
Углы его рта сложились в горькую улыбку. «Мы ведь еще не закончили то, что начали, Теодосия, – думал он. – Наступит день, когда мы встретимся вновь. Но это произойдет по-другому». Он коротко поклонился ей и быстро удалился, не оглядываясь.
Ничто не говорило ей о том, что она приняла самое важное решение в своей жизни. Ничто, если не считать тяжести в голове и глубокого разочарования. Сады, до того бывшие такими прекрасными, теперь казались помпезными. Впервые она заметила, что тропинка была замусорена обрывками бумаги и апельсиновыми корками. Было грязно, и подол ее желтого платья испачкался.
– Ты не могла бы объяснить мне смысл этой необычайной сцены? – спокойно сказал Аарон; но сознание того, что его авторитет на минуту пошатнулся, придало его тону резкость.
Она прильнула к его плечу.
– Не знаю. Я так устала, папа, пожалуйста, не спрашивай меня.
– Пожалуйста, без нервозности. Я просто в растерянности от того, что не понимаю твоего поведения. Прав ли я в своем предположении, что ты увидела этого… этого парня впервые сегодня в театре? И что он был в числе офицеров в соседней ложе?
Она поникла головой.
– И что он строил тебе глазки, а ты в каком-то необъяснимом порыве отвечала ему тем же?
– Пожалуйста, не надо. Это было не так.
– Но тогда как? Ты хочешь, чтобы я еще подбирал слова в ситуации, когда моя дочь бесстыдно назначает свидание на глазах своего отца и жениха? Ты весьма ловко отделалась от Джозефа, не так ли? Я встретил его у ворот в поисках твоего кольца с жемчужиной, которое, как я вижу, находится на своем обычном месте. Ты вызываешь у меня отвращение!
Его презрение потрясло ее. Она чувствовала себя опустошенной и ужасно усталой.
– Прости меня, папа, – прошептала она. – Пожалуйста, не сердись больше на меня. С этим покончено.
Аарон потрепал ее по руке. Ее поведение взволновало и задело его больше, чем ему хотелось бы. Он понял, что, несмотря на очевидную невероятность происшедшего, этот долговязый капитан влюбился в Тео, и что она была готова ответить взаимностью. Аарон редко недооценивал противника. Он сознавал, что этот дрянной капитанишка, несмотря на всю его грубую речь и неотесанный вид, был отнюдь не дурачком. Хотя он и сомневался в том, что появится возможность нового свидания этой пары, ибо Тео пришла в себя, а Льюис усвоил, что его отвергли, тем не менее, ему хотелось быть в этом абсолютно уверенным.
– Забудем обо всем случившемся, дорогая, – сказал он, – и не станем тревожить Джозефа твоей минутной причудой. Ему не обязательно знать об этом. Я попросил его подождать нас вместе с остальными, когда встретил у ворот, потому что он хотел найти тебя сам. И я очень рад, что так и сделал. Дадим ему возможность считать, что мы искали твое колечко и, наконец, нашли его.
– Да, папа, – сказала она.
И неожиданно ее сотрясла дрожь.
Аарон поспешил плотнее укрыть ее плечи маленькой шалью с бахромой.
– Ты и вправду выглядишь усталой, дитя. Мы выпьем по стакану вина, прежде чем отправиться домой. – Он взял ее за руку и быстрым шагом повел обратно к столикам.
Когда они вернулись домой, было уже поздно. Джозеф с трудом подавлял зевоту и воспринимал молчание Тео как нечто само собой разумеющееся. Они сонно пожелали друг другу спокойной ночи. На полированном столе их ожидали поставленные в ряд подсвечники. Каждый взял по свече, чтобы освещать себе путь к постели.
Все, кроме Аарона. Он поцеловал Тео в горячий лоб, поклонился остальным и исчез в библиотеке. Там он поставил свечу на письменный стол и заточил гусиное перо. Затем он написал письмо командующему нью-йоркским гарнизоном, в котором просил, чтобы некоему капитану Меривезер Льюису безотлагательно прервали отпуск и чтобы завтра же его вернули на пограничный пост.
Аарон подкрепил свою просьбу деликатно оформленным намеком: «Вопросы повышения в званиях часто доводятся до моего сведения, не только учитывая мой официальный пост, но и благодаря моей дружбе с генералом Уилкинсоном, вашим шефом. Полагаю, вы имеете право рассчитывать на мою поддержку».
Он промокнул и заклеил послание. Один из мальчиков-конюхов должен был на рассвете поспешить с ним в форт Джордж.
А наверху, в белоснежной спальне, вяло раздевалась Тео. Голова у нее разламывалась от боли. Она подошла к окну, выходящему на запад, прижалась лицом к холодному стеклу. В тусклом свете Гудзон был серым и тенистым. Ее отяжелевшие глаза вяло созерцали залив, от него веяло неизбежностью и спокойствием. Она вдруг подумала, что Льюис понял бы это. «Воды, пришедшие от моря, могут усилить прилив в реке».
Тео приложила пальцы к щекам и почувствовала, что они мокры от слез. Это удивило ее, она даже не заметила, когда они появились.
Она отошла от окна и забралась на свое высокое ложе. Тут же она погрузилась в тяжелый сон, недвижная, с едва различимым дыханием.
VII
Джозеф должен был вскоре отплыть в Чарлстон. Он рассчитывал, что его предстоящий отъезд сблизит их. Возможно, она поплачет и будет держаться поближе к нему. Может быть, она даже будет льнуть к нему и смотреть на него с такой же любовью, какую проявляет по отношению к своему отцу. А он будет нежно успокаивать ее, обещая скоро вернуться и назначить дату их бракосочетания.
Джозеф был обречен на разочарование. Наутро после похода в театр Теодосия проснулась с головной болью, которая заставила ее остаться в постели. Кроме головной боли, у нее поднялась температура, и полностью пропал аппетит. Доктор Юстис, спешно вызванный Аароном, заверил его, что недомогание не внушает опасений – это не зловещая лихорадка.
Поскольку головная боль день за днем продолжалась, не улучшая и не ухудшая ее состояния, доктор честно признался, что ее происхождение ставит его в тупик. Когда не помогла хлористая ртуть, он прописал болиголов и приложил пиявок к ногам, чтобы оттянуть дурную кровь от головы. Тео смотрела на липких черных слизней с омерзением, но пассивно поддалась лечению.
Она ненавидела постельный режим с детства. Но сейчас она лежала, бледная и тихая, покорно принимая заботу Натали. В день накануне отъезда Джозефа Аарон решил, что она достаточно понежилась, и попытался взбодрить ее.
Он вошел в ее комнату, источая присущую ему энергию.
– Доброе утро, дорогая. Сегодня ты выглядишь не такой бледной. Ну, как голова, получше?
Она медленно открыла глаза.
– Чуть лучше, может быть, – шепотом произнесла она, пытаясь изобразить улыбку.
– Гляди, что я тебе принес.
Она повернула голову с болезненным выражением.
Он держал клетку, сплетенную из камышовых прутьев, в которой сновала маленькая желтенькая пичуга. Она хрипло пискнула, а затем издала каскад трелей.
– Ну, не здорово ли она поет? – сказал Аарон, в восторге от своего подарка. – Я купил ее у матроса с португальской шхуны. Она с Канарских островов и вылечит тебя своей веселой песенкой.
– Спасибо, папа. Она чудесно поет. – Ни за что на свете она не обидела бы его и не дала бы повода догадаться, что пронзительное пение птахи отдавалось у нее в голове шумом оркестровых тарелок.
Аарон поставил клетку на столик у окна и подошел к кровати.
– А теперь я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня.
– Конечно, если это в моих силах.
– Тогда вставай, дорогая. Хотя бы на несколько минут. Ты почувствуешь себя лучше… да, да, именно так. Я настаиваю. Ты ничем не больна, понимаешь ли. Юстис провел тщательный осмотр. Тебе не станет лучше, если ты будешь терять силы. Нужно собраться с духом.
Игнорируя ее протест, он подсунул руку ей под мышку и поднял ее. Комната завертелась перед ее глазами.
– У меня такое головокружение, папа… Я не могу.
Но его нельзя было удержать. Она спустила голые ноги с кровати, сквозь пелену тумана нащупывая стул, стоявший рядом. Кровать Тео была очень высокой, и поэтому требовался стул, чтобы забираться на постель и вылезать из нее. Она коснулась края стула кончиком пальцев, повалилась на бок и, несмотря на то, что отец поддерживал ее, стул соскользнул в сторону на полированных половицах, столкнув ее на пол. Она вскрикнула от боли.
– Что случилось? – резко спросил он, пытаясь ее поднять.
– Моя лодыжка… о, больно.
– Сильное растяжение сустава, – констатировал доктор Юстис, когда его срочно вызвали. – Нужен полный покой. Не может быть и речи о том, чтобы вставать с постели.
Когда врач ушел, и улеглась суета, Тео с удивлением обнаружила, что головная боль прошла, так неожиданно и незаметно. Она чувствовала слабость, но была спокойна, если не считать боли в лодыжке.
Аарона мучили угрызения совести, и он удвоил свою нежность по отношению к Теодосии. В тот день после обеда он съездил в город, где накупил в магазинах на набережной французских засахаренных фруктов с марципаном, корзинку сухих фиников и инжира из Смирны и большой, покрытый волосками кокосовый орех из Испанского Майна. Капитан, продавший его, заверил Аарона, что кокосовая жидкость считается очень полезной и наверняка придаст мисс Бэрр силы.
Кроме того, Аарон приобрел маленькую пачку китайского чая с жасмином и не мог устоять перед парой золоченых крошечных туфелек, на которых белым шелком были вышиты бабочки и которые, как ему было сказано, шились для французского маркиза. Когда он вернулся домой в сопровождении слуги со свертками, то наткнулся на Джозефа, с мрачным видом спускавшегося по лестнице. Джозефу не разрешалось заходить в комнату больной и лишь изредка дозволялось видеть Тео через приоткрытую щелку двери.
Последние дни он безутешно бродил по дому, причем даже Аарон не обращал на него внимания, будучи занят если не заботами о Тео, то политическими вождями северных штатов.
– У тебя нечто вроде хандры, Элстон, – сочувственно сказал он. – Но тебе нечего беспокоиться о Тео. Она будет в полном порядке, как только заживет лодыжка.
– Неужели я не могу зайти к ней, чтобы попрощаться перед отъездом? – спросил Джозеф с обидой.
– Конечно, можешь. Я пойду и подготовлю ее, а затем тут же проведу тебя.
Лицо Джозефа просветлело.
– Мне не нравится, что я покидаю ее на такой срок. – Во время своего пребывания в Ричмонд-Хилле он отрастил бакенбарды. Он гордился ими и постоянно чувствовал их на лице. В минуты смятения он растерянно перебирал их пальцами, пощипывая и поглаживая. Вот и сейчас он делал это. – Она может вовсе позабыть обо мне.
– Чепуха, – сердито сказал Аарон. – Конечно, не забудет. Пиши ей любовные письма, рассказывай о своих сердечных чувствах, о том, как сильно бьется твое сердце, когда ты думаешь о ней. Напиши, как сгораешь от нетерпения, дожидаясь дня свадьбы. Кстати, вы с ней уже решили этот вопрос?
– Нет, сэр. Я пытался, но она говорит, что не верит в ранние браки, и цитирует в качестве доказательства Аристотеля.