- Из Чечни, - просто ответил Илья.
В Гелином лице появилось что-то скорбное, даже трагическое.
- Садитесь, Сережа, - сказала она тихо.
Во все время их разговора Анджела Дэвис тянула вверх руку.
Геля улыбнулась:
- Да?
Анджела Дэвис поднялась и ткнула пальцем в значок на своей груди.
- Ну, и как вас теперь называть? - с иронией в голосе спросила учительница.
- Анджела Дэвис. - Мулатке явно нравилось ее новое имя.
Геля удивилась:
- Откуда ты знаешь про Анджелу Дэвис?
Девушка кокетливо потупилась.
- Один человек сказал.
В классе засмеялись.
- Ты что-то хотела спросить, Анджела Дэвис...
- Я вчера читала Бальзак?а, - стала рассказывать девушка, но учительница ее поправила:
- Во-первых, не Бальзак?а, а Бальз?ака, а во-вторых, что я слышу, ты стала читать книги? Ну, наверное, волк в лесу сдох!
- Волк жив, - успокоила Анджела Дэвис. - Это я на листке календаря прочитала. Меня бабка дома закрыла, телевизор сломался, у магнитофона батарейки потекли, спать не хотелось, я оторвала листок и...
- Прочитала?
- Прочитала.
- Весь листок целиком?
- Нет, только первое предложение.
Класс засмеялся вместе с учительницей.
- И что же это было за предложение?
Анджела Дэвис задумалась, вспоминая, и выпалила:
- "В основе всякого большого состояния лежит преступление". Это правда или нет?
Геля улыбнулась, обвела взглядом класс и спросила:
- А вы как думаете?
Илья тут же поднял руку.
- Сергей. А фамилия? Извините, я забыла.
- Нечаев.
- Нечаев. Сергей Нечаев. Да, Сережа...
- "В основе всякого большого состояния лежит преступление" - эта мысль давно уже стала банальной. Но она имеет небанальное разрешение. В каждом отдельном случае такое преступление детерминировано наказанием. - Илья говорил спокойно и уверенно.
- У, какие мы слова знаем! - удивился сидящий на соседней парте здоровый балбес. - Так ты русский или чеченец?
- Чеченец, - бросил в его сторону Илья.
- Тогда молчу, - балбес поднял вверх руки.
- Прекратите! - строго вмешалась учительница. - Какая разница: кто чеченец, а кто русский? Разумеется, преступление детерминировано, то есть обусловлено, наказанием. Это гениально доказал Достоевский в своем романе "Преступление и наказание", который мы недавно прошли.
Илья поморщился:
- Достоевский как раз ничего не доказал. Раскольников хотел отнять награбленное у него же, и если бы Достоевский изобразил его не истериком и психопатом, каким был сам, а нормальным хладнокровным человеком, то и старуху бы убивать не пришлось...
- Нормально наехал бы, - поддержал кто-то из мальчишек.
В классе засмеялись. Геля смотрела на новичка с интересом.
- Достоевский еще и сестру старухи приплел... А потом гениального следователя выдумал, какого просто быть не может. Следователь - это тот же милиционер, а где вы видели гениального милиционера? И все это с единственной целью: загнать бедного, больного студента в угол... Достоевский сначала придумал ответ, а потом подгонял под него задачу.
- Меня вообще тошнит от этого Достоевского, - поддержала Илью школьница, судя по виду - отличница.
- Но постойте, Сергей, - с улыбкой заговорила Геля. - Вы же сами себе противоречите! О какой детерминированности преступления наказанием можно в таком случае говорить?
- Об общественной.
- Например?
- Например, 1917 год. Великая Октябрьская революция.
Геля кивнула.
- Поняла. Вы считаете, что революция в России была неизбежна? Что ж...
- Она была детерминирована тысячами тех самых больших состояний, в основе которых лежало преступление. Количество перешло в качество. Тысячи отдельных преступлений родили одно большое наказание.
А класс между тем разделился надвое, но не на тех, кто был за учительницу и кто за новичка, а на тех, кто наблюдал за диспутом и кто следил за Гелей. Это были в основном девчонки. Они пялились на Гелин живот и возбужденно перешептывались, и активнее всех в этом была, пожалуй, Анджела Дэвис.
Но Геля так увлеклась дискуссией с новым учеником, что ничего этого не замечала.
- То есть вы хотите сказать... - Она наморщила лоб, пытаясь понять ход мыслей новичка.
- Я хочу сказать, что новая революция в России неизбежна.
Учительница громко засмеялась:
- Какая революция, Сережа? Время революций давно прошло. Пройдите по улицам: люди гуляют, влюбляются, ходят в театры...
Илья снисходительно улыбнулся:
- Когда революционные солдаты и матросы брали Зимний, в опере пел Шаляпин.
- К черту революцию! - воскликнула Геля, шутя, но несколько все же нервно. - Революция - это кровь, это безвинные жертвы...
- Жертвы революции не бывают безвинны... Это общее наказание за отдельные преступления.
- Ну, хорошо, а дети? - Геля, похоже, теряла терпение. - В чем, например, виноваты дети?
- Дети отвечают за своих отцов.
- И за матерей! - выкрикнула Анджела Дэвис, и все снова засмеялись. Все, кроме учительницы.
- Хорошо же вас учили в вашей Чечне, - задумчиво проговорила Геля и направилась к двери.
- Это - самообразование, - с интонацией превосходства ответил Илья.
Геля открыла дверь и выглянула в холл. Женщины с вязанием в руках там уже не было. Она вернулась к столу и внимательно посмотрела на новичка. Глаза его откровенно издевательски смеялись.
- Вы еще о детской слезинке скажите, - негромко предложил он.
- Скажу! - нервно отозвалась Геля. - Достоевский не только великий русский писатель, но и пророк! Он предсказал сто миллионов жертв в России, и его пророчество сбылось!
Илья засмеялся и снисходительно и сочувственно посмотрел на учительницу.
- Достоевский - великий симулянт. Он даже эпилепсию выдумал, чтобы быть похожим на пророка. Известно же, что эпилепсия - болезнь наследственная, а в их роду ею никто не болел, ни до, ни после. Его сто миллионов - просто ровная цифра, взятая с потолка, истерика. Но есть статистика. За последние несколько лет продолжительность жизни в нашей стране упала на десять лет, что эквивалентно одновременному расстрелу восьмидесяти миллионов граждан. Плюс пятнадцать миллионов наркоманов, которые стали наркоманами в эти же годы. Они будут "расстреляны" завтра. Может быть, эти сто миллионов имел в виду ваш пророк? А что касается детской слезинки, то советую вам не забывать о четырех миллионах беспризорных детей...
Илья сел и продолжал, улыбаясь, смотреть на учительницу.
- Я не понимаю... - растерянно проговорила она.
Илья развел руками.
- В России неизбежна новая революция.
Класс зашумел. Он весь был на стороне Ильи.
- Ура! Революция!
- Будем Зимний брать!
- Не Зимний, а Кремль!
- Ур-ра!
- Да вы практически не жили при советской власти, а я жила. - Геля попыталась призвать учеников к благоразумию, но они не слышали.
- Вы пожили, дайте нам пожить!
- За-мол-чи-те!!! - закричала Геля и трижды сильно и громко стукнула ладонью по столу.
Стало тихо. Школьники смотрели на учительницу с удивлением. Кажется, такой они ее еще не видели. И вдруг девочка с ангельским лицом и ясными детскими глазами поднялась и спросила высоким, чистым голоском:
- Ангелина Георгиевна, вы залетели?
Геля не поняла сразу смысл вопроса.
Школьники же поняли.
- Беременная, беременная, беременная... - бормотали они, уставясь на живот учительницы, и - засмеялись, заржали - открыто и издевательски.
- Дегенераты! Кретины! Уроды! - истерично за-кричала Геля и выбежала из класса.
После того случая Геля больше не появлялась в школе, жила безвыездно в своем Царском селе. Странно, но школьники не особо об этом жалели и почти не вспоминали свою любимую учительницу.
XIX. Как Павка попу махры в тесто насыпал
Явочное место они устроили за городом, в заброшенном пионерском лагере, выходящем на берег Дона. Ветер, не стихающий даже на закате, скрипел и постукивал ржавым тросом голого, без флага, флагштока.
Анджела Дэвис лежала на животе на дощатом квадратном возвышении, болтала в воздухе ногами и читала "Как закалялась сталь". Она была в купальнике и делала вид, что загорает.
Ким вышагивал внизу по периметру квадрата - то по часовой, то против часовой стрелки, бормоча и шлепая себя по голове какой-то брошюрой.
Илья находился чуть поодаль. Привязав к кусту акации бечевкой теннисный мяч, он ударял по нему рукой и при приближении мяча к лицу уклонялся, как от удара, то влево, то вправо, стараясь не закрывать при этом глаза и даже не моргать.
Солнце росло, собираясь на ночлег где-то за Доном. Внезапно в той стороне гулко ухнул взрыв, Илья вздрогнул от неожиданности и прозевал мяч, который ударил его в лоб.
- Черт, - досадливо проговорил Илья и услышал смех.
Смеялся Ким, смотрел на него и смеялся, впрочем, совсем не зло. Анджела Дэвис оторвалась от книги и глядела удивленно из-за плеча.
- Испугался? - спросил Ким. - Это браконьеры рыбу глушат. Я в прошлом году тоже браконьерил. Мамке два года зарплату не платили, все, что могли, продали, одни макароны ели. А сестренка их не ест, она же балериной быть мечтает. Ну, я пошел браконьерить. Сами рыбу ели и продавали еще. А сестренка знаешь как стала танцевать... Рыба полезная!
- Где взрывчатку брал? - продолжая хмуриться, спросил Илья.
- Ха, взрывчатку! Да у нас на базаре атомную бомбу можно купить! хвастливо ответил Ким и прибавил уже серьезно: - Только дорого.
Атомная бомба Илью не интересовала.
- Ты выучил? - спросил он строго.
Ким подумал и решительно кивнул.
- Отвечай, - предложил Илья.
- Это... - глухо заговорил кореец, раскачиваясь и закрыв глаза. - Первый удар: в январе 1944 года...
- Громче! - раздраженно потребовал Илья.
- Первый удар. В январе 1944 года под Ленинградом! - отрапортовал Ким громко, но продолжил вновь глухо и еле слышно: - Второй удар - освобождение правобережной Украины. Третий удар... Это... Ну... Как его... - Ким замялся и замолчал.
- Третий сталинский удар. Апрель-май сорок четвертого года. Освобождение Крыма. 4-й Украинский фронт. Генерал армии Толбухин, - отчеканил Илья и взглянул нетерпеливо на Кима. - Четвертый?
- Четвертый... - понурился соратник.
Возникла напряженная тишина, и в этот момент за-смеялась Анджела Дэвис, вначале тихо, а потом захохотала. Она даже перевернулась на спину и стала взбрыкивать ногами - так ей было смешно. Глядя на девушку, Ким прыснул в ладонь и виновато покосился на Илью. Тот сначала нахмурился, но не выдержал и улыбнулся.
Анджела Дэвис села, свесив ноги, и объяснила:
- Смешно... Как Павка попу махры в тесто насыпал...
Ким хихикнул, а Илья, наоборот, - он, кажется, не верил своим ушам.
- Как Павка попу махры в тесто насыпал? Да это же... на второй странице... - возмущенно говорил Илья, подходя к девушке. - Ты... ты же говорила дочитываешь...
Он выхватил из ее рук красный томик.
- Дочитывала! Я первую страницу дочитывала! - высоким скандальным голоском возразила Анджела Дэвис и обиженно отвернулась.
- Че-ерт... Черт бы вас побрал, - растерянно бормотал Илья, переводя взгляд с мулатки на корейца. - Ты не можешь выучить десять сталинских ударов... А ты... Ты не можешь прочитать "Как закалялась сталь". Да вы никогда не станете коммунистами! - за-кричал он.
Соратники виновато понурились. Илья поднял том Николая Островского над головой и воскликнул:
- Это же великая книга, понимаете?!
Ким сделал вид, что понимает.
- Не понимаю, - искренне и нахально призналась Анджела Дэвис. - Чего в ней такого великого?
- Все! Понимаешь, все! - закричал Илья. - Каждая страница, каждая строчка, каждое слово! Вот ты смеешься: Павка попу махры в тесто насыпал, да?
- Да.
- А в какое тесто?
Анджела Дэвис пожала плечами.
- В пасхальное! А ты знаешь, что такое пасхальное тесто?
Анджела Дэвис не знала. Ким знал.
- Это на Пасху куличи пекут. Мамка всегда на Пасху куличи печет. И тесто делает сладкое такое, - волнуясь, ответил он.
- А что значит это тесто, знаете? - победно продолжал Илья. - Тело Христово - вот что! Бога значит! Павка в Бога махры насыпал! Почему поп так и возмущался, почему Павку из школы выгнали... А теперь подумайте, почему именно с этого начинается "Как закалялась сталь"? Да потому, что коммунист в первую голову от Бога должен отказаться! Это - первое. Это - главное. А потом уже остальное.
- Что остальное? - упрямо спросила Анджела Дэвис.
- Например, любовь. От нее он тоже отказался ради революции! Вспомни Тоню Туманову... Тьфу, черт, ты ведь дальше не читала! Кстати, верите ли вы в Бога?
Анджела Дэвис хмыкнула, поежилась и, одеваясь, стала рассказывать:
- Мне бабка один раз сказала: "Если ты в церковь пойдешь, я тебе голову оторву". Я тогда сразу собралась и пошла, а навстречу мне Ирка Мухина. "Куда идешь?" Я говорю: "В церковь". Она говорит: "Не ходи. Я пошла перед экзаменами, думала, поможет, а меня поп к себе домой позвал видик смотреть". Ну, я - поворот на сто восемьдесят градусов...
- А ты? - обратился Илья к Киму.
Тот замялся и смущенно признался:
- Мамка с сестренкой ходят в церковь.
- А ты? - настаивал Илья.
- Я что, дурак? - обиделся Ким.
- Значит, в Бога вы не верите, - подытожил Илья и сделал неожиданный вывод: - Это плохо. Было бы лучше, если бы вы верили, а потом... Как Павка он сначала закон Божий учил, а потом попу махры в тесто насыпал и стал коммунистом... Бог... В Библии написано: "Все волосы на вашей голове сочтены". Когда я это прочитал, я пошел и остригся наголо! Он считает волосы, ха! А что он там делал, когда людей - миллион за миллионом, миллион за миллионом загоняли в газовые камеры? Волосы считал? Чтобы ими можно было набить побольше кожаных подушек? - Илья говорил это, очень волнуясь, он даже побледнел от волнения. Соратники смотрели на него удивленно и немного испуганно. Илья заметил это и улыбнулся.
- Наш бог - Революция. Она приходит наказывать и карать. Когда мы победим, своим первым декретом мы запретим это слово.
- Какое? - не понял Ким.
- Бог.
- Тогда его будут писать на заборах, - высказалась Анджела Дэвис.
Илья весело, заливисто засмеялся:
- Ура! Его станут писать на заборах! Как ругательство! Это будет наша полная победа! Слово из трех букв, а смысл не меняется! Все очень просто Бога нет! Бога не-ет! - взглядывая на небо, закричал он.
- Бога нет! - весело поддержала его Анджела Дэвис.
- Бога нет! - согласился Ким.
- Бога нет! Бога нет! Бога нет! - орали они, задрав головы и грозя небу кулаками, а Анджела Дэвис пыталась даже залезть по-обезьяньи на флагшток.
- Бо-га нет!! - скандировали они хором.
- Нет-нет-нет... - разносилось далеко над бывшим пионерским лагерем и над рекой, и никто им не прекословил, ничто не пыталось оспорить это утверждение.
Молодых людей это так развеселило, что они с трудом успокоились и, успокоившись наконец, уселись, свесив ноги, под флагштоком и стали смотреть на солнце. Оно передумало садиться за Дон и погружалось прямо в реку, окрашивая воду в красное.
XX. В Придонске будет бум!
Отец широко улыбнулся, протянул руку и предложил:
- Ну, мир, труд, май?..
Сын помедлил, но протянул в ответ свою ладонь.
- Давно бы так, - удовлетворенно прокомментировала процесс примирения мать.
Дело происходило в зрительном зале кинотеатра "Октябрь" - перед началом сеанса. Примирившись, семейство Печенкиных уселось в последнем ряду: удовлетворенный Владимир Иванович - посредине, умиротворенная Галина Васильевна - справа, и слева - никак не выражающий своих чувств Илья. Свет в зале погас, за-звучала индийская музыка - фильм назывался "Бродяга". Печенкин нетерпеливо потер ладони, заерзал в фанерном кресле, завертел головой.
- Ты еще не видел? - обратился он к сыну.