Трое судей уселись за стол, обвиняемый же тревожно ожидал решения своей участи. Этьенн взял перо и написал на листе бумаги:
— «Именем королевы!»
— Ваших прежних преступлений, — начал маркиз, — мы теперь ни разбирать, ни вспоминать не будем. Вас зовут Жюль Гри, вы сын владельца гостиницы на Ночлежном острове Пьера Гри, не так ли?
— Так! Допрос, кажется, обещает быть любопытным, дерзко ответил бывший управляющий.
Виконт записал в протокол.
— Вас послали в уединенный замок Пиньероль, — продолжал маркиз. — По чьему приказанию отправились вы туда и какие вам были даны инструкции?
— Кардинал Ришелье сделал меня комендантом этого замка! О данных же мне поручениях я говорить не могу, так как они касаются государственной тайны.
— Так я вам напомню, какой приказ вы тогда получили, — сказал маркиз, вставая. Он подошел к двери, ведшей в соседнюю комнату, открыл ее и громко сказал:
— Господин граф Фернезе, войдите, прошу вас! Жюль Гри удивленно посмотрел на дверь, на пороге которой появился одетый во все черное человек, серьезного и важного вида. Подсудимый вспомнил, что он видел этого нечаянного свидетеля тайного суда у кардинала Мазарини, и вся дерзость и уверенность его мгновенно пропали. Но он не узнал в этом господине, носящем одежду знатных духовных лиц, бывшего мушкетера, прозванного Каноником.
Граф Фернезе вошел в комнату и поклонился своим друзьям, которые встали со своих мест, потом он бросил быстрый проницательный взгляд на замершего от страха Жюля Гри.
— Нам крайне необходимо ваше показание по одному делу, господин граф, — начал маркиз, — которое, именем королевы, предоставлено нам для судебного разбирательства этой ночью. Стоящий перед вами подсудимый по имени Жюль Гри говорит, что он получил от покойного кардинала тайные инструкции относительно замка Пиньероль, но отказывается объявить их, поэтому мы обращаемся за сведениями, в которых отказывает нам подсудимый, к вам, господин граф, и просим вас сказать нам, какие это были инструкции.
— После смерти рыцаря Раймонда, — начал Каноник, — которому было поручено управление замком и воспитание живущего в нем мальчика, кардинал Ришелье назначил управляющим замка человека, называющегося Жюлем Гри, который и получил от короля письменное распоряжение, в котором предписывалось не допускать жестких мер при воспитании мальчика, а самое главное — сделать все возможное, чтобы не допустить проникновения в замок посторонних.
Пленник с удивлением смотрел на графа Фернезе, так хорошо осведомленного о полученных им инструкциях.
— Не допускать жестких мер, — повторил маркиз, подождав, пока виконт записал слова графа, затем он обратился к неподвижно стоявшему Канонику.
— Будьте так добры, продолжайте, граф, — сказал он.
— Далее в приказе было сказано, что управляющий обязан сообразовывать свои действия с распоряжениями мадам Мариэтты, а также оставить старого кастеляна замка Баптиста Раналя в его должности и правах.
— Кардинал Ришелье тайно приказал мне поступать совсем по-другому, — перебил Жюль Гри графа. — Он во всем положился на меня и выразил желание, чтобы я обращался с мальчиком решительно и строго; он даже дал мне понять, что интересы государства требуют, чтобы мальчик был изолирован от внешнего мира и что смерть его была бы полезнее его жизни.
Три мушкетера переглянулись, негодуя, только Каноник был совершенно спокоен.
— Эти отвратительные словесные распоряжения, — с презрением сказал маркиз, — мы не принимаем как оправдание, потому что они могут быть вымышлены вами, или иначе выражены кардиналом; мы не можем привлечь мертвого к ответу! Не было ли в письменном приказе еще какого-нибудь распоряжения, господин граф Фернезе?
— Оно оканчивалось пожеланием, чтобы мальчику была устроена, по возможности, спокойная и приятная жизнь, чтобы на него смотрели, как на несчастного, и чтобы все меры, касающиеся наказаний, если бы они оказались вдруг необходимыми, принимались бы только по усмотрению мадам Мариэтты.
— Вы слышите? — обратился маркиз к Жюль Гри. — Эти сведения уничтожают все ваши дерзкие уверения! Мы очень благодарны вам, господин граф, за ваши сообщения!
Каноник поклонился своим друзьям и молча вышел из комнаты.
— После этого можно подумать, — воскликнул Жюль, не сдерживая больше своего бешенства, — что не мне, а этой женщине был поручен надзор за ребенком. Но это совершенно ложное предположение! Не ей принадлежал он! Не она была его воспитательницей, иначе к чему было бы посылать меня с тайными инструкциями. Мальчик не сын Раймонда, а родной брат малолетнего короля.
Мушкетеры с изумлением переглянулись.
— В теперешних моих обстоятельствах, — продолжал Жюль Гри, — я не считаю себя обязанным сохранять тайну! Пусть ее узнает весь свет! Мальчика этого хотели устранить, так как он мог сделаться опасным… Кардиналу Ришелье было бы приятнее всего, если бы ему принесли известие о смерти ребенка! Теперь вам известна тайна, которую желали скрыть от всех!
Виконт не записал в протокол этого показания, высказанного обвиняемым в запальчивости.
— Это не ваше дело разбирать и обсуждать эту государственную тайну, — сказал маркиз спокойно, — данное показание может служить только доказательством глубокой испорченности обвиняемого! Если бы вы были честным человеком, вы должны были бы сохранить открытую вам с такой непостижимой доверчивостью тайну обычно столь подозрительным кардиналом.
— Что мне честь, когда мне грозит опасность! Я поклялся только одному кардиналу не изменять тайне, но кардинал умер, что освобождает меня от клятвы.
— Теперь вам остается только защищаться от предъявленных обвинений, которые будут вам сейчас представлены, — продолжал маркиз, — потом вы выслушаете наш приговор.
— Я не принимаю вашего приговора: вы не судьи! Вы лично ненавидите меня, — воскликнул Жюль Гри. — Вот справедливость! Давно ли во Франции стало принятым нападать на человека, силой брать его и тайно судить? Вы неожиданно напали на меня! Вас было трое, а я один! Мне интересно будет узнать, однако, долго ли вы намерены продолжать эту комедию!
— Во-первых, вы обвиняетесь в том, что постыдным образом злоупотребляли вашими правами. Вы жестоко обращались с мальчиком, вы били его плетью, вы целые месяцы заставляли его томиться в сыром погребе, посадив на хлеб и воду! Признаете ли вы себя виновным в этом?
— Я повторяю, что имел на то полное право и действовал согласно инструкциям его эминенции.
— Во-вторых, — когда мы, по приказу ее величества королевы, прибыли в замок для расследования ваших низких поступков, вы стреляли в нас из мушкета, и то, что пуля скользнула только по одежде барона, не более, как счастливая случайность, вы же со своей стороны имели намерение лишить его жизни, а это называется покушением на преднамеренное убийство.
— Ложь! Подлая ложь! Я защищался!
— Ваша вина по отношению к нам, по просьбе господина барона де Сент-Аманд, прощена вам! Мы не хотим, чтобы вы думали, что мы в нашем приговоре руководствуемся личной враждой.
— А, так вы хотите очиститься от этого подозрения? Премного благодарен вам за ваши великие милости! — засмеялся Жюль Гри.
— Но мы знаем друг друга! Будет еще и на моей улице праздник! Вы не раз еще вспомните эту ночь, это я вам обещаю. Произнесите только ваш приговор! Увидим еще, чья возьмет!
— Теперь я приступаю к последнему и самому главному пункту обвинения, — снова начал маркиз, не обращая внимания на дерзкие слова обвиняемого, — к убийству старого кастеляна замка, Баптиста Раналя.
— Убийство? — спросил, побледнев, Жюль Гри.
— Кастелян перед смертью показал, что вы смертельно ранили его у блокгауза, в лесу. Раналь работал около срубленного дерева, когда вы подошли к блокгаузу, держа в руках уже приготовленный мушкет. Вы приблизились к старику, грубо начали выговаривать ему за то, что он отнес мальчику немного пищи. «Мальчишка должен умереть», — кричали вы, — «а вы даете ему есть! Я научу вас подчиняться»! Когда же старик Раналь спросил вас, имеете ли вы право морить голодом несчастного мальчика, вы подняли свой мушкет и выстрелили в кастеляна. Хотите ли вы что-нибудь сказать в ответ на это обвинение?
— Он раздразнил меня своими словами! Я застрелил его потому, что он был строптивый, непокорный слуга!
— Вы совершили убийство и будете за это наказаны, — продолжал маркиз.
— Господа, — обратился он к Милону и виконту, — мы должны произнести приговор. Я считаю, что за убийство кастеляна он заслуживает смерти — кровь требует крови. О других его преступлениях мы уже говорить не будем. Только одна смерть может искупить его вину.
— За этими словами последовало торжественное молчание. Через несколько минут Милон встал со своего места.
— Я вполне осознаю важность вины обвиняемого, друзья мои, — сказал он, — и по человеческим законам убийца заслуживает смерти; несмотря на это, я предлагаю не передавать его в руки палача! По всему видно, обвиняемый действовал с разрешения кардинала Ришелье, поэтому я считаю, что лучше будет приговорить его к пожизненному заключению в Бастилии, таким образом мы сделаем его безвредным, и у него будет время раскаяться в своих преступлениях!
— О! Скажите, пожалуйста! Как вы добры и милостивы, — язвительно засмеялся Жюль Гри. Каким было бы правосудие в Париже, если бы я был наказан по вашему приговору! Маркиз вопросительно взглянул на виконта.
— Я согласен с мнением барона, — сказал Этьенн.
— Итак, приговор произнесен, — заключил маркиз. Верховный суд состоялся. — Преступник приговорен к пожизненному заточению в Бастилию. Подпишите протокол, друзья мои. Я завтра представлю его ее величеству королеве.
Все три мушкетера подписались под протоколом и встали со своих мест.
Жюль Гри ухмылялся и ждал, что будет дальше.
— Следуйте за нами, — приказал маркиз, — я не советую противиться нам или делать попытку к бегству, если вы дорожите жизнью.
— Куда вы хотите меня вести?
— В Бастилию!
— Это неслыханное насилие! — закричал Жюль Гри, теперь только понявший, что дела его плохи. — Вы не уйдете от моего мщения.
— Марш к карете! — скомандовал маркиз. Этьенн и Милон обнажили шпаги, чтобы проводить осужденного в Бастилию.
Через час Жюль Гри уже сидел за крепкими стенами Бастилии.
III. В СКЛЕПЕ СЕН-ДЕНИСКОЙ ЦЕРКВИ
Прошел год после описанных событий. Однажды вечером церковный сторож старого Сен-Дениского аббатства в необычный час отворил двери церкви и принялся зажигать свечи у икон.
Вероятно, в церкви должна была совершиться какая-нибудь торжественная служба, но какая, этого никто не знал. Поэтому около аббатства не было ни любопытных, ни молящихся.
В склепе этого храма, названного Крипта или подземный склеп, в основном покоились тела членов королевского дома.
Внутри церкви, около места ведшего на хоры, был ход в склеп, отверстие которого постоянно закладывалось четырьмя каменными плитами.
К вечеру, о котором мы говорим, каменные плиты были сняты, это обстоятельство указывало на то, что ночью кто-то намеревался посетить склеп. Не предстояло ли погребение кого-нибудь из королевской фамилии? Но ничего не было известно о смерти какого-либо члена королевского дома.
Обитатели Сен-Дени уже собирались отойти ко сну.
На улицах было тихо, только изредка можно было видеть возвращавшегося домой прохожего, засидевшегося допоздна где-нибудь в гостях.
Никто не обращал внимания на то, что высокие окна старинного аббатства были освещены, а перед церковью не было заметно никаких приготовлений, как то обычно бывает в торжественных случаях. Солдаты не были расставлены для охраны дорог, придворные не толпились на паперти церкви.
Пробило полночь.
В это время со стороны парижской дороги послышался громкий лошадиный топот.
Вскоре три всадника прибыли к аббатству, соскочили с лошадей и привязали их за поводья к железной решетке церковной ограды.
Потом они приблизились ко входу, куда проникал свет от зажженных свеч, при котором можно было узнать в прибывших всадниках трех мушкетеров королевы.
— Через полчаса прибудут кареты, — обратился виконт к появившемуся в дверях ризничему: — будьте добры объявить об этом почтенному аббату.
— Никто, надеюсь, не знает о ночном богослужении? — спросил маркиз старого церковного служителя.
— Я даже сам не знаю, какая будет служба.
— Тем лучше! Она совершится в полном уединении.
— Не умер ли кто-нибудь из высочайших членов королевского семейства? — спросил ризничий.
— Нет, старик, — ответил виконт, — служба будет не заупокойная, а напротив, будет совершен радостный церковный обряд.
— Вы ведь увидите и узнаете все, почему же не сказать вам об этом заранее — сказал Милон.
— Здесь совершится тайное бракосочетание!
— Что вы говорите, сударь, бракосочетание?
— Вы, конечно, удивитесь, только мы должны молчать, — продолжал Милон.
— Королева требует от всех свидетелей сегодняшнего торжества строжайшей тайны.
— Это долг, который налагает на меня мое звание, благородный господин мой! Но кого же будут венчать?
— Саму королеву, старина!
— Вдовствующую королеву! Вы смеетесь надо мной, — сказал с легким упреком ризничий.
— Если вы нам не верите, подождите!
— Но для такого торжества не сделано никаких приготовлений!
— Они и не нужны, — сказал маркиз, — церемония должна совершиться тихо, без малейшей помпезности. Это настоятельный приказ королевы.
— И это есть непременное желание королевы.
— Удивительно, — проворчал старик, — я хоть наскоро посыплю цветами.
— Сделайте это — ответил маркиз, — зажжены ли свечи в склепе?
— Маленький алтарь украшен, как всегда, когда внизу бывает служба!
— Но скажите же мне, господа, с кем вступает в брак наша благочестивая королева?
— Гм! Вы любопытны, — засмеялся Милон, — но скоро вы и сами увидите — кому ее величество отдает свою руку.
Ризничий покачал седой головой и недоверчиво посмотрел на мушкетеров, как бы думая, что они потешаются над ним.
— Доложите честному отцу аббату, что королева уже выехала из Парижа и через четверть часа прибудет сюда, — сказал виконт. Вы знаете, высочайшие особы ждать не любят, все должно быть готово к их прибытию.
— Спешу… однако удивительная это вещь… мне было бы очень любопытно узнать, кто…
Окончание речи старого ризничего поглотил мрак. Он торопливыми, маленькими шажками пошел из церкви в ризницу.
— Вот удивится-то, когда увидит, — сказал, улыбаясь, Милон.
— И есть чему удивляться, — тихо ответил маркиз, — но, несмотря на это, я вполне согласен с королевой, что хоть раз в жизни надо же настоять на своем и исполнить личное желание.
— Постойте, мне кажется, кареты уже едут, — сказал Этьенн, прислушиваясь.
— Я полагаю, их будет не более двух, — тихо ответил маркиз. Число свидетелей бракосочетания невелико.
— Знаешь, я никогда бы не поверил в это, — проговорил виконт сдержанным голосом, если бы мне рассказали… Но тетерь я и сам свидетель…
— Ты правду сказал, они едут! — крикнул Милон, — уже ясно слышен стук кареты.
Маркиз раскрыл большую стеклянную дверь, которая вела в церковь аббатства.
Маленькое местечко Сен-Дени никогда бы не сделалось столь известным, если бы в нем не было аббатства и находящегося под ним королевского склепа. Аббатство это принадлежало к самым прекрасным памятникам старинной французской архитектуры.
Еще в 250 году на месте, где теперь находится вышеупомянутая церковь, была построена часовня, в 630 году перестроенная королем Дагобертом. Он и был основателем монастыря.
Как одна из древнейших во Франции, обитель эта заслуживает, чтобы мы бросили взор на дальнейшую ее историю.
От первой ее постройки до настоящего времени, конечно, не осталось и следа, даже и от второй перестройки в 754 году сохранилось очень немногое.
Около 1144 года известный аббат Зугер выстроил нынешнюю церковь, разрушенную молнией в 1230 году.
Людовик IX вновь предпринял перестройку частично разрушенного здания, еще не раз подвергавшегося изменениям в последовавших за тем столетиях.