— Не хотите ли выпить и закусить с дороги? Я сегодня тоже еще не завтракал.
Офицеры с удовольствием отрдетили, что хозяин квартиры свободно владеет немецким языком и охотно согласились позавтракать вместе с ним. За столом они беседовали совсем непринужденно.
— Мы рады, что вы, русский человек, правильно оценили нашу великую Германию, — словно сквозь толстую стену, донеслось до Сергея Александровича поощрительное заявление Ауэ. Узнав, что Глинский был в Берлине, фон Бринкен спросил:
— Вы, конечно, были счастливы хоть недолго пожить настоящей жизнью высококультурного человека?
Сергей Александрович весь внутренне сжался. Вот оно страшное, мучительное… пришло. Не сметь сказать то, что думаешь, хочешь. Унижаться перед победителями.
Оба гитлеровца с недоумением уставились на молчавшего инженера.
С трудом выдавливая слова, Сергей Александрович высказал свое восхищение. С этого момента все, что ему когда-то действительно нравилось в Берлине, стало казаться отвратительно враждебным.
— А почему вы не эвакуировались вместе с заводом, господин Глинский? — в упор спросил Бринкен.
— Не успел, — ответил Сергей Александрович.
— Жалеете?
— Моя жена и сын уехали на восток, — уклончиво ответил Глинский.
Когда гитлеровцы ушли, он мучительно долго обдумывал свое положение.
Капитан Ауэ и обер-лейтенант фон Бринкен вернулись вечером.
За ужином продолжалась оживленная беседа. Незаметно разговор перешел на женщин.
— Я слышал, у вас очень хорошенькая жена, господин Глинский, — улыбаясь, сказал капитан.
Сергея Александровича невольно передернуло. Капитан это заметил:
— Господин Глинский, — укоризненно произнес он, — запомните раз и навсегда, мы, победители, умеем быть снисходительными к тем, кто к нам расположен. И мы никогда не трогаем то, что принадлежит человеку, который для нас может быть полезным. Поверьте, ваша жена много бы выиграла, если бы осталась вместе с вами. Жаль, очень жаль, что она поторопилась уехать. Но, впрочем, не огорчайтесь. Наши войска идут вперед быстрее, чем русская армия катится назад. Мы вернем вам вашу жену.
— Я был бы счастлив, — тихо сказал Сергей Александрович.
— Хорошенькая жена — это очень важно, — убежденно сказал Бринкен, — выпьем за счастливое возвращение всех хорошеньких беглянок.
Прошло несколько дней. Глинский делал вид, что он болен, и никуда не выходил из дома.
Встречаясь со своими квартирантами, он старался быть с ними любезным, угодливо восхищался вслух немецкой техникой. Уловив удобный момент, Сергей Александрович рассказал офицерам, какие неприятности по службе и даже в личной жизни приходилось испытывать ему из-за того, что он всегда был сторонником германской культуры.
Сам с собой он пробовал хитрить:
«Все это я делаю, чтобы скорее получить возможность попасть к своим и включиться в работу для Родины».
Но в глубине души он уже начинал понимать: навряд ли у него хватит сил голодным, грязным, ежеминутно рискуя жизнью, пробираться через линию фронта.
— Эх, Наташа, Наташа! Если бы ты была со мной. Ты такая сильная, чистая…
В этот же день Ауэ зашел к нему в кабинет. Следом за ним явился Бринкен. Это случилось впервые, до этого гитлеровские офицеры лично к нему не заходили. Сергей Александрович почувствовал, что его сердце тревожно сжалось, готовое вот-вот остановиться.
— Могу вас порадовать, — сказал капитан, — возможно, вы будете назначены инженером на знакомый вам завод. Комендант города полковник фон Роттермель склоняется к этому.
После короткой паузы Ауэ добавил:
— Вам предстоит блестящая карьера! Что вы на это скажете?
— Я польщен, — забормотал Глинский, — но я не уверен… справлюсь ли… Хватит ли у меня знаний… опыта?
— Если нам будет нужно, — хватит! — веско подчеркнул Ауэ.
— Вас, вероятно, удивляет такое широкое доверие к вам, у которого и жена и отец жены — коммунисты? Не беспокойтесь, господин Глинский, это не помешает вам стать нашим человеком. Но имейте в виду, решение должно быть принято очень быстро. Сейчас я предупреждаю по-дружески, завтра с вами будут говорить официально.
— Я… — растерянно замялся Глинский. — Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать?
— Бросьте гнилую мягкотелость, — бесцеремонно оборвал его капитан. — Не стану скрывать, вы произвели на меня хорошее впечатление. Свое мнение я доложил господину коменданту. Мы получили о вас сведения: часть из них не в вашу пользу, но от вас зависит, чтобы в дальнейшем мы их окончательно вычеркнули из вашего прошлого.
Молчавший до сих пор фон Бринкен уставился на Сергея Александровича тусклыми, бесцветными глазами и в упор спросил:
— Вам известно, где находится брат вашей жены, лейтенант Киреев?
— Я расстался с ним на вокзале, когда провожал жену. Где он сейчас — не знаю. — Глинский отвечал правду, но голос его несколько раз срывался.
— За его судьбу можете не беспокоиться, — усмехнулся обер-лейтенант. — Мы освободили его из тюрьмы.
— Виктор в тюрьме? За что?!
— Об этом следует спросить командование Красной Армии. Советский военный трибунал не успел его расстрелять по независящим от него обстоятельствам: мы заняли город, — самодовольно рассмеялся фон Бринкен.
— Лейтенанта Киреева бросили в тюрьму как дезертира. Мы спасли ему жизнь, — пояснил Ауэ.
От раненых заводских рабочих колхозница узнала, кто Наташин муж, и в тот же день пошла в город.
Разыскать инженера Глинского оказалось нетрудно. Он жил на своей квартире.
Когда Сергей Александрович вошел в барак, Наташа бросилась к нему.
Значит, прошлое не исчезло безвозвратно… Они вместе с Сергеем уйдут к своим. Впервые в жизни Наташа почувствовала, что нуждается в поддержке мужа.
Оглядываясь кругом, Глинский говорил:
— Мне кажется, я сойду с ума не только от счастья, что нашел тебя, но и от того, что пришлось тебе перенести. Но где же Степа, где наш мальчик?
— Не знаю… Он остался с Асиной мамой… — Наташа рассказала мужу все, что знала сама.
— Поезд ушел, это многие видели. Я хочу верить, что Степу успели увезти. Надо скорее добраться к своим. Я готова не только идти пешком — ползти.
— Конечно, мы уйдем, Наташа. Надо только, чтобы ты немного окрепла. А сейчас — едем! — Сергей Александрович бережно взял жену под руку.
Наташа сердечно простилась с больными. У входа в барак стоял знакомый серенький «Оппель». Наташа молча села в машину.
Радостно возбужденный, Сергей Александрович не сразу заметил, что Наташа вся сжалась:
— Почему ты остался в городе, Сергей, и свободно разъезжаешь на собственной машине? — в упор спросила она.
Глинский ответил жене спокойно, но в голосе его звучала скрытая обида:
— Ты же догадываешься, родная, — я остался здесь не по своей охоте. Мне были даны точные указания: если не удастся эвакуировать цехи, то я должен взорвать их. Но немецкие танки ворвались в город так неожиданно, что я временно потерял связь со своими людьми. Уйти, не выполнив задания, я не имею права. Я должен войти в доверие к гитлеровцам, чтобы получить возможность свободно бывать на заводе. Кое-чего я уже добился: меня назначили инженером. Остальное тебе должно быть ясно.
— Прости меня, — шепнула Наташа. — Кругом такой ужас, так все отвратительно, я совсем потеряла голову.
— Ты права: страшно и отвратительно, — повторил Глинский. — Но мы должны выполнить наш долг. Ты можешь во многом помочь. Тебе тоже придется играть роль. Нелегко будет, знаю…
— Найдем ли мы нашего Степу? Жив ли он? — голос Наташи сорвался, и она горько заплакала.
Машина мчалась по шоссе. Сергей Александрович, склонившись к рулю, старался скрыть, что происходит у него на душе. Он слишком хорошо знал свою жену и не надеялся, что она простит ему трусость. Оставался один выход: обмануть ее. Что будет потом, он старался не думать. Наташа как можно дольше не должна догадываться о его положении.
Дорогой Сергей Александрович предупредил Наташу о «квартирантах».
— Я постараюсь оградить тебя от разговоров с фашистскими офицерами, скажу, что ты больна…
Но Сергей Александрович напрасно рассчитывал на тактичность своих квартирантов. Несмотря на его просьбу не говорить с его женой на темы, которые могут ее волновать, фон Бринкен при первой же встрече в упор спросил Наташу:
— Как вы смотрите на то, что ваш муж работает у нас?
Наташа равнодушно посмотрела на него и вяло сказала:
— Я чувствую себя еще настолько плохо, что не имею возможности интересоваться делами мужа.
— Вы ответили совсем, как чистокровная немка, дорогая фрау, — весело рассмеялся подошедший в этот момент капитан Ауэ.
— А как вы смотрите, госпожа Глинская, на то, — продолжал спрашивать фон Бринкен, — что ваш брат тоже служит у нас?
Лицо Наташи побледнело.
— Вы ошибаетесь, господин обер-лейтенант! — Она с трудом сдерживала волнение.
— Ваш муж может подтвердить, — с усмешкой возразил офицер.
— Успокойся, Наташа, — попробовал вмешаться Сергей Александрович.
— Да, да, успокойтесь, дорогая фрау, — подхватил фон Бринкен. — Ваш брат прекрасно устроен, он переводчик господина коменданта. И только сегодня я слышал, полковник фон Роттермель очень доволен им.
Наташа поморщилась: уж очень нагло врал немецкий обер-лейтенант.
— Объясни мне, в чем дело? Почему этот Бринкен так странно говорил о Викторе? — спросила Наташа мужа, когда они остались вдвоем.
Растерянный, с трудом шевеля дрожащими губами, Сергей Александрович тихо ответил:
— Не сердись на меня, но ты еще такая слабая, я боялся расстроить тебя.
Сбиваясь и путаясь, он передал Наташе все, что узнал о Викторе.
Наташа не дослушала мужа до конца. Смертельная бледность залила ее лицо. Казалось, она не переживет этого страшного известия.