Солнце стояло в самом зените и обжигало мою ободранную кожу, по которой струился пот.
Удастся ли нам взять этот священный город, который его жители защищают с такой отвагой и хитростью? Город станет нашим лишь после того, как мы уничтожим всех его защитников. Я слышал, как радостно они кричали и плясали, отбивая ритм ударами копий о щиты. Они смеялись над нашими солдатами, сбежавшими с поля боя. С другой стороны города они заманили их к укреплениям, делая вид, что готовы сдаться и открыть ворота. Легионеры поспешили вперед, не слушаясь приказов центурионов, и были все убиты. Выжившие стыдились того, что они потерпели поражение, оказав неповиновение своим командирам.
Тит поднялся на возвышение, возведенное на форуме лагеря, и обратился к ним с речью. Он скрестил руки, его золоченые латы и шлем сверкали на солнце.
— Евреи, — говорил он, — сражаются с силой, которую им придает отчаяние. Они отважны и хитры. Они тщательно расставляют нам ловушки, и их атаки успешны благодаря строгой дисциплине. Вы, солдаты Рима, — указал он на них рукой, — кому подвластна удача, сегодня сражаетесь без командиров, вы не подчиняетесь их приказам, бежите с поля боя. И вот вы побеждены и унижены. Что скажет мой отец, император, когда ему станет известно о вашем поражении?
Он снова скрестил руки на груди и продолжал:
— Закон предписывает казнить легионеров за малейшее нарушение дисциплины.
Воины стояли, опустив головы.
Я вместе с командирами, окружившими Тита, просили его оказать снисхождение к солдатам. Пусть он услышит их мольбу! Пусть простит их, и отныне они будут беспрекословно подчиняться приказам.
Я сказал:
— Зачем убивать, Тит? Каждую минуту смерть может унести больше жизней, чем ты собираешься отнять! Пусть бог войны выбирает и наказывает!
Мой голос был всего лишь одним из многих, но я входил в число самых старых советников Тита и верно служил Веспасиану, его отцу. Я был другом Иосифа Флавия, с которым он советовался и которого слушал, а Иосиф поддержал мои слова.
— Единственные, кого мы должны наказать, — сказал он, — это преступники и разбойники, которые осквернили Иерусалим и обрекли мой народ на страдания.
— Осада будет долгой, — только и сказал Тит. — Евреи очень мужественны. Но мы победим. Наши стратегия, осмотрительность и храбрость сильнее, чем их отвага. Мы, римляне, завоевали весь мир!
Он повернулся к Иосифу Флавию.
— Ты больше не узнаешь своей страны, Иосиф. Посмотри в последний раз на эти деревья, сады и виноградники. Скоро они останутся лишь в твоей памяти.
Я видел, как солдаты, вооружившись инструментами и топорами, начали рубить виноградники и деревья на холмах.
Они заваливали ручьи землей, ровняли почву, валили заборы, выдирали живые изгороди, разбивали кувалдами камни, уничтожали все, что еще оставалось между укреплениями Иерусалима и лагерями легионов.
Тит велел поставить палатки лагеря напротив башни Псефина, на самой высокой точке в окрестностях Иерусалима. С этого места он мог охватить взглядом весь город.
Перед стенами города не осталось ничего живого, разве только мухи, черными тучами роившиеся над телами евреев и римлян.
24
Вместе с Иосифом Флавием я шел по местности, которая за несколько дней превратилось в каменистую пустыню. Теперь здесь гнили трупы погибших в первых столкновениях. В воздухе стоял тошнотворный запах смерти.
Я хотел удержать Иосифа. Я заметил евреев, притаившихся за первым рядом укреплений, готовых встретить нас градом стрел, копий и камней. Они били очень метко, хотя и издалека. Те, кто спрятался за воротами, готовились, по всей видимости, наброситься на нас и увлечь за собой в город. Нужно было любой ценой остановить Иосифа Флавия. Я схватил его за руку, но он вырвался и все ближе подходил к крепостным стенам.
Ночью он встретился с евреями, которым удалось бежать из Иерусалима. Это были отчаявшиеся люди, проклинавшие зелотов и сикариев, разбойничавших под началом Элеазара, Иоханана бен-Леви и Симона Бар-Гиоры, но прекративших междоусобицу с тех пор как легионы осадили город. Теперь ярость этих безумцев обратилась против жителей, которых они подозревали в желании договориться с Титом. Они держали горожан в постоянном страхе, обвиняли в том, что они — сторонники Иосифа Флавия, изменника, перешедшего на службу к римлянам. Они убивали самых богатых и выбрасывали их тела за пределы крепостной стены, в овраги Кедрона и Геенны.
Иосиф слушал их, сжав кулаки, и я заметил, что он дрожит.
Он сказал:
— Мои родители, мои друзья, возможно, стали добычей стервятников. Я хочу, чтобы они были погребены как подобает.
Теперь он направлялся в город, и я шел за ним следом.
К нашим ногам упали первые стрелы. Я снова схватил Иосифа за руку.
— Они убьют нас! — сказал я.
Он покачал головой.
— Я еврей, как и они. Я просто хочу похоронить своих близких.
— Они не послушают тебя, они тебя ненавидят!
Он остановился и крикнул:
— Позвольте мне дать усопшим мир, который они заслужили!
В ответ раздался вой, и нас стали осыпать градом камней.
— Мы все сыновья Яхве, — продолжал Иосиф Флавий.
Осажденные смеялись и били в щиты, выкрикивая: «Ты свинья, сын свиньи! Будь проклят ты, Иосиф бен-Маттафий, и все твои близкие, живые или мертвые!»
Я хотел удержать Иосифа, заставить его повернуть назад, но вдруг резкая боль пронзила мою левую руку, сковала затылок и спину. Камень попал мне в плечо, и боль была настолько невыносимой, что я упал.
Я видел, как Иосиф Флавий склонился надо мной и накрыл меня широким серым плащом. Он помог мне подняться, и мы ушли. Вслед нам летели стрелы и крики.
Мы вернулись в лагерь Тита. Меня начали лечить, и через несколько часов я уже мог шевелить рукой, а обжигающая боль в плече и спине утихла.
— Лишь смерть уничтожит ненависть, которую мы носим в себе, — сказал Иосиф. — Их более тридцати тысяч. Их нужно убить. Но они хотят увлечь за собой на тот свет всех жителей Иерусалима.
Через два дня я увидел земляные насыпи, которые возводили солдаты у северной стены города. Там укрепления были ниже всего, и насыпи шли уже почти вровень с ними.
В каменистой пустыне расставили метательные машины. Камни, пущенные баллистами, скорпионами и катапультами, со свистом пролетали над первой стеной и попадали в дома Нового города, который вскоре наполнился густым облаком пыли.
Сколько человек погибло под крышами и стенами тех домов?
Для меня все эти безымянные жертвы имели лицо Леды, и я не мог радоваться, как трибун Плацид, который объяснил, что камни для метательных машин было решено красить в черный цвет, чтобы они не были заметны в сумерках, тогда удастся застать евреев врасплох.
— Они откроют нам ворота, — предсказывал Плацид.
Я ответил, что даже если наши тараны пробьют стены, евреи завалят бреши телами погибших и построят новую стену, что они никогда не сдадутся, а предпочтут смерть. Впрочем, им известно, что капитуляция для них также означает смерть.
— Послушай их! — сказал Плацид.
Я услышал душераздирающие крики жителей. Первая стена пошатнулась под натиском наших таранов. Раздался вой, и толпы евреев в панике ринулись к укреплениям и земляным насыпям, они взбирались по телам погибших, пытались сдержать натиск солдат, которые, прикрывшись щитами, толкали тараны. Евреи были так отважны, что наши солдаты отступили, несмотря на то, что центурионы и Тит сражались с мечом в руках и пытались продолжить наступление.
Внезапно наступила тишина. Евреи отступили. Рядом со мной оказался Плацид, его латы были покрыты пылью и кровью.
— Они очень отважны, — заметил он, — но ничего не смогут сделать против легионов. Им придется умереть или подчиниться.
Однако евреи пошли в новую атаку. На этот раз они подожгли факелы и стали бросать их в осадные и метательные машины, и огонь быстро распространился — таким сухим и горячим был воздух. Наши солдаты отступили и обратились в бегство. Смелость и дерзость евреев взяли верх над римской дисциплиной.
Стрела пронзила мне бедро, я упал на колени. В тот момент я подумал, что Бог не хочет, чтобы я убивал, и заставляет меня молиться Ему. И я молился. Тит же стремительно бросился в атаку во главе отборной кавалерии легионов. Говорили, что десятки защитников пали, сраженные его мечом. Евреи отступили и вернулись в город.
Тит подошел к пленным евреям, большинство из них были ранены. Легионеры держали наготове мечи, готовые в любой момент казнить их. Тит указал рукой на одного из евреев, самого высокого и гордого, и что-то приказал центуриону. Тот схватил пленника, а плотники принялись поспешно сколачивать крест.
Я закрыл глаза. Когда я открыл их, еврей был прибит гвоздями к кресту, лицом к городу.
25
Я стоял на коленях неподалеку от тела распятого еврея и слышал крики, полные ярости и ненависти, доносившиеся со стороны земляной насыпи. Евреи, глядя на крест, сжимали оружие и потрясали кулаками.
Смерть питала месть, порожденную смертью.
Моя рана больше не кровоточила, я встал и, прихрамывая, подошел к Титу. Я хотел сказать ему о том, что чувствовал, напомнить, что всего сорок лет назад, другой еврей был распят на этой иудейской земле, возможно, всего в нескольких сотнях шагов от креста, который велел воздвигнуть он. И этот еврей, Христос, воскрес. Возможно, так происходит со всеми невинно казненными, и они становятся воинами непобедимой когорты.
Тит увидел меня и направился в мою сторону. Он положил руку мне на плечо и наклонился, заметив кровь на моем бедре.
— Мы отомстим за тебя, Серений, — сказал он. — За каждую каплю крови римлянина прольются потоки еврейской крови.
Я хотел ответить, но он уже поднял руку и раздались тяжелые, похожие на раскаты грома, удары тарана о первую стену города.
Один таран толкало более сотни человек. Они сомкнули над головами щиты, чтобы защищаться от стрел и камней.
Самый большой таран евреи прозвали Победителем, поскольку ничто не могло его остановить. С каждым ударом стена расшатывалась все больше, как ни пытались евреи укрепить ее.
Вперед пошли осадные машины и башни на колесах, обитые железом. Лучники и пращники, находившиеся на них макушке, могли уже достать защитников стены.
Часть первого укрепления обрушилась, в воздух поднялось облако пыли, и наши солдаты устремились внутрь города.
Первое укрепление пало. Это случилось 25 мая.
Я вошел в Иерусалим вместе с Титом и Иосифом Флавием. Еврейские воины и население спрятались за вторым укреплением, примыкавшим к одной из башен крепости Антония, которая возвышалась над Храмом и защищала его.
Тит сел среди обломков. Легионеры уже полностью разрушили первое укрепление и сносили дома Нового города. Сбоку Иерусалима зияла открытая рана.
Но евреи не сдавались. Стрелы, выпущенные ими со второго укрепления, падали в нескольких шагах от Тита, который сидел, не шевелясь, и не сводил глаз с башни Антония. Казалось, он даже не заметил евреев, которые появились в воротах и пытались вытеснить нас из города. Но было слишком поздно: агония уже началась. Я знал, что она будет долгой и мучительной.
— Евреи стойко переносят несчастья, — сказал Тит, повернувшись к Иосифу Флавию.
Битвы у подножия второй стены не прекращались ни днем, ни ночью.
— На что они надеются, если так упорно сражаются? — продолжал Тит.
— Страх питает их храбрость и отвагу, — ответил Иосиф.
— Надолго ли их хватит?
Тит поднялся и начал отдавать приказы, чтобы атаковать вторую стену.
Наши войска взяли ее пять дней спустя.
Иосиф Флавий останавливался на каждом шагу, узнавал дома, лавки, вспоминал имя то кузнеца, то ткача или торговца шерстью. Всякий раз казалось, что он шептал погребальную молитву. Его голос был полон тревоги и страха: «Где они?»
Какие-то люди вышли вперед с поднятыми руками.
Тит обратился к ним. Он не хотел поджигать город. Он не тронет ни одного жителя Иерусалима, который подчинится законам Рима. Он позволит каждому народу молиться своему богу так, как положено по обычаю. Он сохранит Храм. Те, кто сражался, могут покинуть город, чтобы спасти его от разрушения и избавить народ от лишних страданий. Солдаты шли по улицам вместе с евреями, которые передавали всем слова Тита.
Внезапно снова послышались крики и звон оружия. Из домов и подземелий, казавшихся покинутыми, выскочили евреи. Они напали на солдат и убили их, а также зарезали евреев, сдавшихся римлянам.
Квартал превратился в поле боя, и солдатам некуда было отступать. Пролом во второй стене был слишком узок, чтобы все могли пройти сквозь него. Римляне бежали, толкались, падали, а евреи убивали их.
Тит снова стал во главе когорты и пытался сдержать евреев, давая своим солдатам возможность вырваться из кровавого лабиринта.
Когда бежал последний римлянин, раздались победоносные крики евреев. Со второго укрепления стали сбрасывать тела евреев, которые пришли к Титу, согласились сдаться и передать его предложение жителям города.
— Они убьют всех, кто не хочет сражаться, — объявил Иосиф.
Он повернулся к Титу и сказал:
— Возьми этот город как можно скорее!
Через три дня нам удалось снова вступить за вторую стену и завоевать тот квартал, где евреи напали на нас. Больше никто не пришел к нам с поднятыми руками.
Тит приказал грабить и сносить дома, и солдаты поспешили исполнить приказ. Они разыскивали евреев, прятавшихся в закоулках своих домов, и убивали их. Весь квартал был охвачен резней. Ветер нес черный дым к башне Антонии и Храму, ко дворцу Ирода и башням последнего укрепления.
— На войне, — заметил Тит, — жалость только вредит. Евреи решили, что мои слова свидетельствуют о моей слабости.
— Ты был другом Сенеки, Серений, — обратился он ко мне. — Я знаю его сочинения и по твоим глазам вижу, что ты чувствуешь.
Он указал на третье укрепление, возле которого уже шел бой. Тараны били в нижнюю часть стены. Камни стали отваливаться, падать на землю, и открылась брешь.
Тит сделал несколько шагов вперед, и я последовал за ним.
Солдаты бросились на обломки стены, стремясь проникнуть за укрепление, ворваться в квартал, который простирался до стен Храма и башен крепости Антония. Но евреи закрыли брешь мертвыми телами, и эта груда внезапно обрушилась на атакующих. Наши солдаты были завалены трупами. Евреи бросились вперед, протыкая пиками и живых, и мертвых. Потом они отступили, и у подножия третьего укрепления не осталось ничего, кроме горы мертвых тел.
— Думаешь, мне нравится смотреть на это? — вздохнул Тит. — Ты полагаешь, что я получаю удовольствие от войны? Я уже так давно воюю, что знаю о ней все и предвижу, чем все это кончится: смертью большинства осажденных, страданиями и рабством выживших и нашей победой.
Он пнул труп, заваленный обломками дома.
— Я хочу, чтобы они поняли, что побеждены, и другой судьбы для врагов Рима не существует. Я хочу, чтобы они открыли городские ворота. Я бы не стал разрушать Храм и запретил грабеж. Вот чего я хочу, Серений, и на что я все еще надеюсь. Но благоразумие — первая жертва войны. На войне, если хочешь победить, нужно быть жестоким. Врага проще взять жестокостью.
Тит посмотрел на меня долгим взглядом.
Я снова услышал удары тарана.
— Вот почему, Серений, я буду продолжать ставить кресты, — заключил он.
26
Плотники легионов рубили последние деревья, очищали их от веток и сооружали новые кресты. Через несколько дней их стало так много, что они покрыли все склоны холмов. Осталось только пригвоздить к ним тела лицом к третьей стене, стене Храма.
Я шел среди пленных, которые, сидя и опустив голову, ждали своей участи. Их запястья были привязаны к лодыжкам.