Блуд на крови. Книга вторая - Лавров Валентин Викторович 19 стр.


Вдруг покой ее был нарушен самым необычным и тревожным образом. Кто-то сильно долбил в дверь и кричал: «Мария, Мария, скорей отвори!»

Она быстро сунула ноги в валенки, накинула на голое тело бараний тулуп и поспешила в прихожую:

— Кто там?

— Это я, — раздался громкий тревожный голос. — Архипов Иван, дворник. Скорее открой, горим! Пожар!

Мария быстро стукнула по щеколде, распахнула двери. Иван был страшно взволнован, что-то говорил о том, что из комнаты барыни валит сильный дым, что надо что-то делать, а что именно, он, Иван, сообразить не может, потому как сам во время сна наглотался дыма. Мария мгновенье подумала, потом сказала:

— Стой тут в прихожей, я хоть малость облачусь!

Она поспешила в комнату и сбросила прямо на пол тулуп с плеч, между раздвинутых занавесок Иван увидал ее белое тело с небольшими крепкими грудями. Мария натянула на себя зеленое байковое платье, крикнула:

— Иди сюда!

Когда Иван вошел, весь дрожа от возбуждения (Мария давно ему нравилась), девка сказала:

— Ванька, а что-то ты ко мне прибежал? Я-то вить в другом флигеле, у вас там есть суседи поближе.

Иван помялся. Он, честно говоря, и сам не знал, почему прибежал именно к Марии. Потом произнес:

— Ты завсегда рано подымаешься, а наши жильцы подолгу дрыхнут.

— А не сгорят?

— Не должны, по всему вероятию. В хозяйкиных комнатах дым валит, а огня не видать пока. Готова? Ну, побегли шустрей.

Они пришли в кухню, где жил Иван. Далее, в комнаты хозяйки, двери были закрыты изнутри. Пахло гарью, тянуло дымом.

Иван бросился к дверям, стал долбить в них кулаками:

— Барыня, барыня! В ответ — молчание.

— Ванька, брось руки отбивать, — сказала Мария. — Иди-ка ты в участок и заяви. Тут дело нечистое.

Иван почесал в затылке и отвечал:

— И то!

Он медленно натянул на себя башлык, надел шинель и отправился в полицейскую часть. Дежурный офицер накричал на него:

— Из-за всяких пустяков полицию беспокоить? Разбаловались!

Офицер был не в духе. Ночью в участок привели буянившего господина, избившего сначала извозчика, а затем и вступившегося за него городового. Офицер накричал на хама, а затем без лишних разговоров закрыл его в кутузку. Лишь ближе к утру выяснилось, что арестант — племянник генерал-губернатора. Буян с извинениями был выпущен, посажен на извозчика, которому дали приказ доставить господина домой без взимания платы.

Теперь офицер боялся взбучки за свою излишнюю строгость к лицу высокопоставленному. Впрочем, смягчившись, он посоветовал Ивану:

— Иди к городовому. Скажи, что я приказал ему явиться на место происшествия и разобраться в случившемся по всей форме.

Иван поплелся искать городового.

Тот стоял на посту. Иван передал ему устный приказ офицера.

Фамилия городового была Кунявин. Это был человек среднего роста, с широченными плечами и обветренным лицом, с рвением несший свою нелегкую службу.

— Ты, дурья башка, посмотрел бы прежде, чем бегать в участок! — Кунявин выразительно постучал себя по голове. — Вот наперлось в Москву всякой деревенщины! Ну, поворачивай живей. Побежали!

Кунявин действовал решительно. Едва он ворвался в дом, в котором уже никто не спал и на лестнице толпился народ, как крикнул:

— Топор, быстро!

Мария, вертевшаяся рядом, схватила чей-то топор, протянула городовому. Тот обушком долбанул в дверь Варвары Михайловны, зарычал:

— Открыть! Почему дым валит?!

— У барыни двери замкнуты изнутри-с, крючок накинут, — угодливо пояснил Иван. — Тут апартаменты имеют свое расположение. Кухня, где мы сейчас стоим, соединяется с гардеробной. Затем гостиная с пикусами, а оттедова ход в кабинет с диваном, который есть альков. Вы лицо при исполнении, так что могите двери высаживать…

— Без тебя знаю, что я должен делать, — добродушно огрызнулся Кунявин. Он ловким движением сильного и уверенного в себе человека вставил топор между дверным полотном и притолокой, нажал на топорище, и дверь распахнулась.

Здесь, в гардеробной было довольно дымно, гораздо сильней, чем в кухне. Дверь в гостиную тоже была закрыта изнутри.

— Вон ключ торчит, — показал Иван, кашляя и вытирая слезящиеся от дыма глаза. — Виднеется с той стороны.

Кунявин, действуя как заправский взломщик, в мгновенье ока вскрыл и эту дверь. В Гостиной стоял уже плотный дым. Дышать стало трудно. Городовой, направляемый за руку Иваном, повторявшим: «Моя бедная барыня, что с вами?», с разбега высадил могучим плечом дверь в кабинет. Тут уже совсем нечего нельзя было рассмотреть, да и дышать стало невмоготу — дым был таким густым.

Подскочив к светлому пятну окна, Кунявин шашкой высадил стекла. Дышать стало чуть легче. Другие окна, замазанные на зиму, Иван открыл с помощью топора.

Когда дым несколько рассеялся, присутствовавшие были поражены леденящей душу картиной. Впрочем, приведем небольшой отрывок из следственного дела: «Произведенным января 21-го 1893 года… осмотром места происшествия, обнаружен труп потомственной дворянки В.М.Карепиной, 68 лет (ошибка, правильно — 70 лет — В.Л.), лежавшей на полу в одной сажени от письменного стола на тумбочках, головой к правой его стороне, а ногами к торцовому окну. Верхняя часть тела обгорела до неузнаваемосmu, так что на ней не сохранилось одежды. Руки согнуты в локтях и находятся в так называемой «позе боксера». Правая рука выше левой, будто защищает лицо, голова и плечи оттянуты назад. Платье от пояса до туфель в абсолютном порядке: даже юбка поправлена На краю письменного стола — резервуар от столовой лампы типа «Самсон», а на расстоянии четверти аршина ближе к центру стола лежит стекло от лампы и разбитый флакон из-под керосина. На столе и возле стола явно различимые выгоревшие пятна от керосина. Все бумаги и книги на столе обнаружены в некотором беспорядке. На столе лежит почти законченный вязкой красный шерстяной чулок с пятью спицами. Правая тумба и средний ящик открыты. Имеющиеся там бумаги находятся в некотором беспорядке. Половицы с обеих сторон пострадавшей сильно прогорели насквозь и образовались отверстия до четырех, а в отдельных местах до пяти вершков»… Началось следствие.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Молодой следователь Филиппов рьяно принялся за дело. Он два раза тщательно допросил Ивана Архипова. Тот обстоятельно рассказал о таинственной грабительнице в мужском платье, о смерти Мими, о страхах покойной. Были опрошены и местные дворники — самые верные стражи порядка и надежные осведомители. Они подтвердили слухи о даме, переодетой мужчиной, но никто кроме Архипова, как выяснилось, ее не видел.

Последнее, впрочем, было легко объяснимо. Подозрительная особа интересовалась домом покойной, поэтому там она чаще всего себя и проявляла. Но Филиппов в личном докладе Эффенбаху уверенно заявил:

— Думаю, что дама в мужском платье — плод фантазии Ивана Архипова. Собака съела какую-то дрянь и сдохла без постороннего участия.

— А кража саквояжа с ключами?

— Дело для Москвы обычное. Ежедневно у кого-то вырывают из рук сумки. А тут грабитель видит, что в пустынном переулке идет одинокая старуха. Вырвал сумку — и айда, через проходные!

— Хорошо, твое мнение, Филиппов: убийство или…

Филиппов уверенно тряхнул головой:

— Несчастный случай! Пострадавшая смахнула нечаянно лампу, керосин попал на кофту. Все сразу вспыхнуло — порохом! Останки отправляли медикам на экспертизу, те не нашли никаких механических повреждений ни на черепе, ни на отлично сохранившейся нижней части туловища. Почему в ящиках стола перерыты бумаги? Сама что-нибудь искала.

Эффенбах задумчиво стучал карандашом по столу:

— Твоя версия складная. И я с тобой соглашусь, коль скоро ты, Филиппов, ответишь мне на единственный вопрос: почему в доме не обнаружены ценные бумаги и наличные деньги, не считая каких-то копеек в кошельке? Старуха все-таки не была такой бедной, как прикидывалась. Шутка ли, владелица семи домов! И даже драгоценностей не нашли, а уж какие-никакие должны быть в подобном хозяйстве.

— Я вызвал из Варшавы ее сына, который жил с Карепиной до 1 октября прошлого года, а потом был переведен по службе в Польшу. Должен вот-вот быть. Он, в отличие от родственников с Пресни, досконально сумеет ответить на вопрос: что исчезло, если действительно исчезло.

Эффенбах, как и все остальные руководители московского сыска, обладал отличными аналитическими способностями. И он непременно лично выезжал на места всех крупных преступлений. Прибыв во владения Карепиной по Знаменскому переулку, шеф увидал гораздо больше, чем его молодой сотрудник.

На другой день в 10 утра состоялось оперативное совещание, на котором Эффенбах устроил своего рода университет для московских сыщиков.

СЕТИ ДЛЯ УБИЙЦЫ

Верный любви к точности, ровно в 10 утра Эффенбах открыл оперативное совещание. С легкой улыбкой он заметил:

— Присутствуют все, кроме командира группы Филиппова. Причина уважительная: он решил лично допросить прибывшего два часа назад из Варшавы сына убитой. Да, я не оговорился. Мое твердое убеждение, что Карепину убили. Может, кто разделяет мою точку зрения?

Оказалось, что полковника поддерживают отец и сын Русаковы, те самые, которые жили в свое время в меблированных комнатах Викторова и арестовали его — знаменитого московского убийцу, отправившего труп своей любовницы по железной дороге в корзине. Гусаков-старший сказал:

— Сторонники версии несчастного случая утверждают, что Каренина заправляла горящую лампу, да перевернула на себя керосин, который и вспыхнул. Но, во-первых, ни один нормальный человек не заправляет лампу, у которой горит фитиль, во-вторых, если бы жертва опрокинула керосин, то он попал бы ей на юбку, но никак не на лиф. А обгорела как раз верхняя часть туловища.

— Хотел бы и я добавить, — вступил Гусаков-сын. — Коль скоро Каренина горела, она бы активно двигалась, крики ее услыхал бы весь дом. Но криков не было, а труп лежит чуть-ли не по стойке «смирно». Так может лежать лишь горящий мертвец.

Темпераментный Эффенбах хлопнул в ладоши:

— Браво! Но главное доказательство грабежа, уверен, нам скоро привезет сам Филиппов…

И, словно по волшебству, после этих слов массивные, уходящие под высоченный потолок двери распахнулись. На пороге стоял Филиппов.

— Прекрасно, коллега! — воскликнул Эффенбах. — Рассказывайте, какие новости.

Вид у Филиппова несколько смущенный. Он испытывал смешанные чувства: неловкости и радости.

— Признаю, был не прав, когда пытался доказать, что смерть произошла по чистой случайности! Все утро беседовал со свидетелями. Теперь следствие располагает важными сведениями. Первое, сын убитой, военврач Александр Петрович, утверждает, что из дома матери похищены… — Филиппов достал из портфеля протокол допроса: — Похищены сто рублей, которые он прислал матери к Новому году и которые она должна была сохранить для самого Александра Петровича. Дело в том, что он балуется картишками и таким способом решил сохранить часть своего жалования. Затем, из сундука украдены процентные бумаги на 12 тысяч рублей. Исчезли две семейных реликвии — старинные, усыпанные жемчугом дамские часы и большие, весьма ценные золотые мужские часы с репетиром. Всеобщее подозрение вызывает поведение дворника Архипова. Напомню, что тело покойной отправили в анатомический театр в три часа пополудни 21 января, а в тот же вечер постоялка дома, крестьянка Мария Костина, придя на черную лестницу, нечаянно застала такую картину: Архипов усиленно звал к себе домой какую-то женщину, а та упиралась и шепелявила: «Нет, к тебе я теперь ни на шаг, ты завтра сам приходи и приноси деньги». Но Костина видела, как Иван поцеловал женщину и увлек ее к себе наверх. Женщина невысокого роста, была одета в старую котиковую шубу. Соседский дворник Козьма Калягин, лет тридцать знавший убитую, часа через два после обнаружения трупа Карепи-ной встретил Архипова с той же шепелявой женщиной. Согласно показаниям Калягина, он бросил упрек: «Как же ты, Иван, допустил сгореть барыне? И скажи честно: где ты провел сегодняшнюю ночь?». Архипов страшно заволновался, даже нос его сделался белым. А женщина вступилась: «Иван всю ночь был на дежурстве!» На это Калягин возразил: «Вот врешь! Эту ночь была моя очередь дежурить. И тебя, Иван, на дежурстве не было. А видели тебя в „Русском трактире“, что на Трубной. Ты всю ночь пьянствовал. На какие шиши?». Вот, — закончил Филиппов, — собственно все. Считаю доказанным, что Каренина погибла насильственной смертью. И к преступлению причастен Иван Архипов. Слово взял Гусаков-младший:

— Похороны завтра на Ваганьково. Надо последить за Иваном, как он станет вести себя. И если поведение его будет подозрительным, надо сделать дома обыск, а самого арестовать.

Эффенбах возразил:

— А если обыск ничего не даст (не круглый же он идиот — держать у себя добро убитой)? И сам не признает вину? Нет, с арестом спешить не надо, а посмотреть на похоронах — и вообще посмотреть! — необходимо. Гусаков-младший, дайте указание Калягину (он наш надежный агент), чтобы провоцировал активное поведение Архипова у гроба. А вы побудьте в толпе, понаблюдайте.

За Архиповым было установлено круглосуточное наблюдение.

ВОЗЛЕ ГРОБА

Согласно народному поверью, убийца не выносит погребальной службы по его жертве. Калягин, встретив на кладбище Архипова, как бы по секрету шепнул:

— Иван, хочешь сегодня узнать убийцу твоей хозяйки? Скажу секрет-Архипов выпучил глаза, оторопело спросил:

— Как это?

— Ученые люди открыли, что, когда убийца сделает прощальный поцелуй своей жертве, у него в жилах кровь от волнения закипит и он сразу омертвеет.

Архипов недоверчиво покачал головой:

— Чепуха, небось?

— В «Московском листке» написано. Газета у меня лежит дома. Я тебе дам почитать.

Голос Архипова задрожал:

— Такого быть не может. К тому же, смею выразиться, что вряд ли убийца на богослужении будет.

— Это другой резон, — солидно ответил Калягин. — Зато если припрется злоумышленник, так точно омертвеет. Кровь от волнения бросается в голову и там производит излияние в мозг. Убийца в начале впадает в паралич, а затем испускает дух. Только — молчок!

Отправился Иван Архипов в церковь на обедню, а ноги у него еле переставляются. Отстоял все-таки, а как отпевание началось, так сразу из церкви вон!

А его за воротник бдительный Калягин ловит:

— Ты куда к дверям стремишься?

— У меня в животе сильное бурчание… Покачал укоризненно головой Калягин:

— Твою благодетельницу отпевают, а ты, паразит, прости Господи, обосравшись? Стыдно, стыдно…— говорит он громко, на всю церковь.

— Да я в один секунд, — заискивает Иван, — до нужника и тут же взад вернусь…

Минут пятнадцать отсутствовал Иван. Калягин уже решил, что его подопечный в бега ударился. Так во все отпевание и отсутствовал. Но к прощанию он вошел в церковь. Калягин внимательно следил за ним. Иван часто и мелко крестился, но к гробу не подходил. Тогда Калягин строго ему сказал:

— Ну, иди прощайся! — и уцепившись за рукав, потащил Ивана к гробу. Тот было упирался, но видит, что народ весь на них глядит, вздохнул, подошел к гробу, глянул в лицо покойницы, или точнее, в то, что от него осталось и что было прикрыто белой кисеей, передернулся весь, скривился и так отшатнуло его, что повалил на пол какую-то бабку. Так и не простился.

А как стал священник читать Евангелие, все увидали, что рот у Ивана будто набок перекосило, а нос опять стал белым, как мел.

Наружная служба донесла, что после похорон Иван со своей подругой были в Торговых рядах на Красной площади и купили там женский платок, который спутница Архипова тут же накинула поверх вытертой котиковой шубейки. Себе Иван заказал у сапожника модные сапоги с высокими отворотами.

Филиппов изложил обстановку шефу и спросил:

— Господин полковник, прикажете брать?

К своему изумлению, он услыхал ответ Эффенбаха:

Назад Дальше