Среди народа держался слух, что-де не своей смертью почил усопший, что его отравили.
…На следующее после похорон утро без стука в спальню к вдове, забывшейся тяжелым сном, вошел Ванька. Он уселся на край постели, подмигнул хитрым глазом и заговорщицки произнес:
— Сию пакость я сотворил исключительно ради чувств наших. Грех взял на свою душу. Теперь, барыня, ничто Эроту препятствиев не чинит.
— Ты что, дурак безмозглый, несешь? — изумленно воскликнула Анастасья. — Какой еще Эрот?
— Молвлю не ложно, — ощерился Ванька. — Теперя мы навсегда вместе. Для нас обоих я старался. Покойнику подсыпал…
Захлебнулась от гнева вдова, ладонью полоснула убийцу по морде:
— Пусть тебя, негодяй, лютая смерть постигнет!
Глаза убийцы нехорошо блеснули. Он криво усмехнулся:,
— Коли донесешь, так я на дыбе скажу, что сама меня научила старика мужа извести. Казнят тогда обоих.
Застонала Анастасья:
— Я не донесу, но будь ты проклят и пусть тебя постигнет кара Божья!
Ванька направился к дверям, на ходу пробормотал:
— Так-то лучше! Но я к тебе еще приду, ты меня сделай своим полюбовником. Иначе сам погибну, но и тебя погублю. Ауфвидерзейн!
И вновь, уткнувшись в подушку, рыдала молодая вдова. У нее не достало сил разорвать ту паутину, в которую вовлек отравитель.
ГРОБ У ПОРОГА
После похорон прошло две недели. 9 сентября 1777 года Екатерина Великая прибыла в Петербург из Царского Села. В тот день задул ураган-ный западный ветер. С моря гнало воду в Неву, и она поднялась на 10 футов, т.е. более чем на три метра. Свидетель этого печального события писал: «От сего наводнения водою был залит весь город, освобождены были токмо Литейная и Выборгская части города… По всем почти улицам, даже и по Невской перспективе ездили на маленьких шлюпках. Небольшой купеческий корабль проплыл мимо Зимнего дворца, прямо через каменную набережную. Польский корабль, груженный яблоками, был занесен в лес, находящийся на Васильевском острове».
…Именно этот корабль увидала поутру в свое окно Анастасья. Вода плескалась возле стен ее дома. Затопление было всеобщим. Вдруг вдова, не веря глазам своим, с ужасом закричала:
— Что это? Не может быть! Страсть какая…
Возле крыльца плавал… гроб. Тот самый, что заключал останки Данилы Матвеевича. Анастасья позвала Глашку и Лушку. С их помощью гроб подняли на крыльцо.
И тут же вода пошла на убыль. Часа через три, т.е. в самый полдень, наводнение почти полностью схлынуло.
Вдову навестил Александр Петрович Сумароков. Болезнь помешала ему присутствовать на похоронах. Он собирался уезжать в Москву, но, прослышав о необыкновенном случае с гробом, зашел навестить Анастасью, утешить ее и отдать краткую эпитафию — для высечения на надгробном памятнике:
Под камнем сим лежит мой муж. Ко мне он не вернется уж.
Эпитафия содержала некий намек.
Вдова, питая полное доверие к замечательному человеку, рассказала ему всю историю, ничего не утаив. И при этом добавила:
— В случившемся усматриваю волю мужа, дабы виновник его злой кончины получил должное возмездие. Дайте знать, Александр Петрович, о лиходее тому, кому положено сие по службе.
На другой день поэт отъехал в Москву, но перед тем поведал о происшествии фельдмаршалу Голицыну. Тот, не разобравшись в сути дела, приказал арестовать и Ваньку-повара, и безвинную вдову. Так они оба оказались в каземате.
ЭПИЛОГ
Но истина все ж восторжествовала. Когда Голицын довел до сведения императрицы о столь необычном случае, как приплытие гроба к крыльцу дома, где было совершено злодейство, и назвал фамилию Анастасии Семеновой, та упрекнула князя:
— Почто ты забыл юную прелестницу, с которой танцевал в Смольном дворце? Такая не могла совершить столь бесчеловечный поступок.
Анастасия была в тот же день освобождена и вознаграждена за претерпение безвинных страданий: Екатерина подарила вдове свой миниатюрный портрет.
Ванька был порот и навечно отправлен в Сибирь.
Поэт Сумароков уже 1 октября того же, 1777 года скончался в Москве. Его эпитафия была выбита на граните надгробия Данилы Матвеевича, своевременно вновь похороненного и к вдове, действительно, больше никогда не возвращавшегося.
Голицын, желая доставить приятность императрице, предлагал ей сделать такие водяные фонтаны, кои в случае нового наводнения выбрасывали бы влагу до самого неба и рассеивались в тучах. Из этих фантазий ничего не осуществилось. Зато той же осенью великий Гваренги закончил сооружать чудные решетки у Летнего сада. Они были позолочены и вызывали всеобщий восторг.
ЛУННАЯ ДОРОГА
Это преступление в свое время взбудоражило не только всю курскую губернию, но и дошло до самых высших государственных кругов. Даже Александр Николаевич изволил обратить свое монаршье внимание на случившееся. Он устроил нахлобучку чинам полиции, а министру Императорского Двора графу Владимиру Федоровичу Адлербергу сказал, глубоко вздохнув: «Русский человек, думаю, правильно говорит: „Бывает рок, что вилами в бок!“
И то сказать: от своей судьбы далеко не убежишь.
КОНОВАЛ
Матвейка Фролов с раннего возраста ощущал сильное влечение к лошадям. Конюхи поначалу гоняли его, ругались: «Чего, мол, тут, малец, крутишься? Вдарит лошадь копытом, тогда узнаешь!» Но Матвей — мальчишка настырный. Его в одни двери гонят, а он, шельмец, уже в другие лезет. Так и махнули рукой, тем более что мальчишка усердно норовил помогать: то навоз из денников уберет, то воды принесет, то лошадь скребницей вычистит.
Будучи переимчивым, к семнадцати годам он научился копыта расчищать, кровь лошадям и скотине бросать, насосы спускать. Мази собственного изобретения приготовлял, которые хвори лошадиные как рукой снимали.
Слава про Матвея пошла. Стали его наперебой крестьяне приглашать, заработки начались хорошие. Оно и кстати, ибо после смерти отца в 1851 году у него на руках оказалось четверо меньших братишек и сестренка: всех одеть-обуть надо, а матери одной не справиться.
Но настоящее счастье привалило после следующего случая. В деревне Рядново, где жил Матвей, приказчиком был пятидесятилетний мужик по имени Федул Парамонович, а по кличке Генерал. Деревенские так прозвали его за высоченный рост, осанистую фигуру и зычный, прямо-таки трубный голос. Завидя как-то Матвея, он поманил пальцем:
— Иди-ка сюда, раб Божий! Уж очень много о тебе разговору идет, будто ты коновал умелый. Посмотри моего коняку. Что-то стал он на левую ногу припадать.
— Вы б показали болезнь дяде Леонтию… Леонтием был барский кучер, который брался лечить любые болезни — что у людей, что у скотины. После его лечения пациенты порой выздоравливали, а порой заболевали еще больше или вовсе помирали. Но сельский люд все равно шел к Леонтию, который лечил по наитию, то есть скверно, но любил эту свою деятельность и корысть имел немалую.
Приказчик не любил Леонтия и пользовался каждым случаем, чтобы выставить того в невыгодном свете. Вот и теперь Генерал презрительно усмехнулся:
— Твой Леонтий лошадь позади телеги запрягает, а ты хочешь, чтоб я к нему пошел. Ни в жисть! Тебе я доверяю, значит ты оправдывать себя должен. Пошли ко мне…
Матвей осмотрел коня, нашел у него на копыте какой-то нарост, что-то вырезал, что-то прижег, помазал рану чем-то зеленым и приказал:
— Вы, Федул Парамоныч, его три дня не запрягайте. Пусть на воле погуляет. Коняка отменный, резвее прежнего побежит…
Все по словам Матвея исполнилось: всю хворь с коня как рукой сняло. Приказчик был счастлив:
— Ну, брат, уважил ты меня! Сколько тебе должен?
Матвей денежки любил. (Впрочем, кто их не любит?) Но он благоразумно ответил:
— Чего уж там! Я коняку пользовал из одного уважения к вам…
— Спасибо! — обрадовался Генерал. — За мной долг не заржавеет.
И точно, вскоре он сумел отблагодарить Матвея по-княжески.
ЛЮБОВЬ К ПУТЕШЕСТВИЯМ
Владелицей Рядново и ста семидесяти трех крепостных душ, деревню населявших, была 38-летняя вдова Наталья Дмитриевна. Единственная дочь богатых помещиков, она получила обычное, то есть домашнее, воспитание: умела вышивать гладью, рисовать в альбоме, играть на фортепьяно и читать французские книжки.
Когда девице исполнилось шестнадцать лет, она вдруг испытала сильнейшую тягу к путешествиям. Родители во всем потакали своему детищу и вместе с ним года два колесили по Дании, Германии, Италии, Франции. Осенью 1836 года все семейство находилось в Париже. Тут они как-то зашли в контору дилижансов Лафитта, чтобы взять себе места на Вену.
И здесь отец Натальи Дмитриевны встретил сына знакомого помещика, для чего-то забравшегося в полном одиночестве на берега Сены и киснувшего от скуки. У молодого человека была приятная наружность, высокий кок и обольстительные манеры. Звали его Николай Николаевич Ка-лужный, и он был приглашен путешествовать совместно. Результатом этой поездки стала помолвка и последовавшее за ней венчание.
Супруги зажили счастливо. Зиму они проводили в Курске, где у Натальи Дмитриевны был большой барский дом со службами, с конюшней и регулярным парком, украшенным гротом, водопадом и беседкой «нежные вздохи». На лето перебирались в Рядново.
Молодая вдруг испытала новое сильное влечение. На этот раз к делам хозяйственным. Строгий и величественный Генерал служил ей не за страх — за совесть, Он следил за отработкой барщины, своевременно взимал недоимки, вовремя поставлял рекрутов. Николай Николаевич тоже не сидел без дел. Он часто наезжал в деревушку Викторовку, что в Болыпе-Неплюевской волости, и доставшуюся ему от тетки Шеншиной. Основал там две школы, где учились крестьянские детишки. Выписал из большого села Николаевки фельдшера, который бесплатно принимал местных жителей.
— Какие мы с тобой счастливые, Николя! — часто повторяла Наталья Дмитриевна. — И мне все время кажется, что должно произойти несчастье…
— Пустяки! — утешал ее муж. — Я поеду на покосы, проверю. Так что к обеду не жди.
ПРИМЯТАЯ ТРАВА
Сердце Наталью Дмитриевну не обмануло. Беда нагрянула после семи лет счастливого супружества.
Летом 1843 года в Рядново на ночевку остановились уланы. Гостеприимные супруги Калужные пригласили офицеров на ужин. Один из гостей напился, безобразничал, и посмеивающиеся товарищи его не унимали. Когда нахал сказал какую-то сальность в присутствии Натальи Дмитриевны, Николай Николаевич, не сдерживая себя, стукнул того тростью.
Стрелялись на рассвете в ближайшем лесочке. С расстояния десяти шагов Николай Николаевич попал обидчику в левое плечо. Улана это не отрезвило. Он хладнокровно навел орудие убийства в грудь того, чей хлеб он вкушал еще несколько часов назад, и спустил курок…
Наталья Дмитриевна узнала о дуэли слишком поздно. Когда она прибежала на место ристалища, то увидала мужа, лежащего на примятой траве. Он успел слабо улыбнуться и прошептать:
— Прощай, милая! Я очень любил тебя… Орошая его лицо горячими слезами, она припала к холодеющим устам.
ВДОВЬИ ХЛОПОТЫ
Пришла беда — отворяй ворота. Вскоре после Покрова от апоплексического удара скончался отец Натальи Дмитриевны. Матушка не надолго пережила своего мужа — ее не стало в январе 1844 года.
25— летняя вдова-красавица осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Местом ее добровольного заточения стало Рядново. Подвигом -неустанные труды. Она продала дом в Курске и наезжала в этот шумный губернский город лишь изредка и по неотложным делам.
Вокруг богатой вдовушки увивалось немало женихов, но она всем отвечала решительным отказом. После умного и благородного Николя она не могла никого представить в роли своего супруга.
Так незаметно, за сельскими трудами и заботами пробежало более десяти лет. От постоянного пребывания на открытом воздухе потемнела бывшая некогда нежной кожа, загрубели руки, потучнела фигура. Уже никто не сватался более, да и сама Наталья Дмитриевна приняла решение навсегда остаться одинокой.
Но если в дневное время удавалось заглушить неустанными трудами голос плоти, то по ночам страстная натура брала свое, тревожа беспокойными снами.
Однажды Наталье Дмитриевне потребовалось ехать в Фатеж. Она приказала:
— Пусть Леонтий запрягает!
Кучера, однако, нигде сыскать не удалось. Ясность внес появившийся в барской гостиной приказчик. Генерал пробасил:
— Извольте знать, Наталья Дмитриевна, что ваш Леонтий живет весело. Опять себе праздник устроил. Нализался в стельку. Свинья, право. Валяется в конюшне, прямо на сене. Я давно говорю: его надо отправить в помощь мельнику. Пусть там мешки таскает, корячится. — И приказчик тяжело вздохнул, добавив с самым покорно-притворным выражением: — Впрочем, воля ваша,…
— Не учи меня, — стараясь быть строгой, произнесла барыня. — У Леонтия пятеро детей, куда я оторву его от семьи? Да и людей он пользует вместо фельдшера. Лучше скажи: кто меня повезет нынче?
— Матвей Фролов, не иначе. Молодой, но сурьезный. Приказать ему закладывать лошадей?
Наталья Дмитриевна уже успела сама обратить внимание на рослого широкоплечего парня цыганистого типа, с львиной гривой смолянистых волос, со спокойным и смекалистым лицом, мало похожим на крестьянское. Предложение приказчика ей весьма пришлось по душе, но она равнодушным тоном произнесла:
— Ты советуешь? А он справится? Ну пусть, Федул, станется по-твоему. Сегодня вторник, значит в пятницу вернусь. Проследи, чтобы луговину за оврагами хорошо выкосили, не как в прошлом году.
…Вместо трех дней барыня провела в Фатеже больше недели. И вернувшись, первым делом приказала:
— Матвея — в кучера, Леонтия… пусть коновалом действует.
Приказчик, мявший в руках клеенчатый картуз, с досадой сказал:
— Эх, барыня, из Леонтия такой же коновал, как из моего бурака безмен! Лошадей только перепортит.
— Я сказала!
Через полчаса перед барыней появился мелкорослый кривоватый человечек с большой и несимметрично развитой головой. Это был Леонтий. Он прогундосил:
— Почто, васество, мене из кучеров выгнали? Уж я служил-служил…
Наталье Дмитриевне неприятно было обижать Леонтия. Поэтому она произнесла как можно мягче:
— Ты, Леонтий, был неисправным кучером. То новую упряжь пропил, то карету прошлой зимой перевернул…
— Напраслина, васество! Я виновный, что на дороге — колдобина? Да я…
— Дело решено и об этом говорить не будем. Я тебя поставила на хорошее место, вот и старайся.
Леонтию было весьма досадно терять почетную и прибыльную должность. Вся деревня знала, что Леонтий тащит из барской конюшни сено и овес, торгует ими и на эти деньги пьянствует. Бывший кучер еще раз поклонился госпоже и, пятясь спиной, вышел за дверь.
ЛЮБОВЬ
…Прошло три года. Наталья Дмитриевна души не чаяла в красавце-кучере. Да и то сказать: лошади у Матвея всегда были здоровы, сыты, отлично подкованы, экипажи содержались в образцовом состоянии.
Стала она и о его будущем задумываться. Раз в году к ней приезжала погостить племянница Серафима Лавровна Лигина, проживавшая обычно в Курске. Ее сопровождала совсем юная девица-сирота, 15-летняя Параша. Между нею и Матвеем вспыхнула горячая симпатия.
Наталья Дмитриевна и Лигина решили:
— Пусть Параша войдет в невестин возраст и тогда сыграем их свадьбу!
Вся деревня завистливо ахнула, когда барыня сделала царский жест — подарила Матвею тройку отличных лошадей и позволила взять в Фатеже подряды.
Фекла, мать Матвея, раззвонила по всей округе, каждому встречному-поперечному говорила:
— Барыня мне секретно сказала: мол, не печалься за сыночка. Дам ему и вашей семье вольную! Дескать, облагодетельствую к Рождеству. И невесту, сказывала, уже подобрала — заглядишься! С приданым хорошим. А красавица — хоть воду с лица пей! И мошну, говорит, с золотом к свадьбе пожертвую! Вот истинный крест, чтоб с этого места не сойти.