Утром, как каждый понедельник, выносим матрасы и тумбочки в локалку. Я не знаю, выносить ли мне мое добро, но делаю все как всегда. Матрас, тумбочки и баул.
— А ты что, не освобождаешься? — спрашивает похожий на хомячка молодой зэк, музыкант из девятого.
— Не уверен, — отвечаю я.
Зарядка… Все тот же голос неизвестного осужденного, заезженный, понять ничего невозможно. Смысл не важен, важна традиция. Старательно приседаю, наклоны вбок, ноги шире плеч, бег на месте… В столовую: каша, вареная килька, чай. Пью чай с хлебом. На кильку смотреть невозможно, горячая и распаренная, она еще и воняет кислым мокрым бельем.
Развод на промзону… «Прощание славянки»… Трубы, опутавшие тела осужденных музыкантов 13-го отряда. Солнце, ориентируясь на трубы, появилось и давай отражаться во все стороны.
— Ну что, уйдешь сегодня? — спрашивает Вася Оглы и, сориентировавшись с моей физиономией, добавляет: — Как думаешь?
— Скорее да, чем нет.
Вася смотрит на меня снисходительным взглядом цыгана, обнаружившего качество в человеке, не принадлежащем к избранному племени ромале, «ромейцев», «румейцев», так называли себя, кстати, византийцы, а их так называли крестоносцы.
Появляется Антон.
— Эдуард, иди с Сафаром, он тебя в баню отведет. Помоешься там спокойно один. Мы договорились с завхозом бани.
Али-Паша, сопя, большим слоном идет рядом по
Все хорошо, одним словом. Конюшни сгорели, умер маркиз, замок сгорел, а так все хорошо.