- Подобрали?
- Не знаю пока. Цену еще не озвучили. Работы-то нет у меня, а пенсия, - Кэп безнадежно махнул рукой.
- А что умеешь делать?...
Чегодаев не спешил уйти: он вспомнил этого бойца.
Года три назад в Совет ветеранов позвонили из военкомата, что из Москвы везут дембеля-инвалида, и надо бы забрать его с вокзала и отвезти в Стародубский район. Чегодаев сразу тогда на всякий случай резервировал место в интернате. Он уже насмотрелся, как жены бросают на порог вещи, когда с войны возвращается калека. Слышал, как голосят седовласые больные матери, что ждали подмоги на старости лет, а свалилась - обуза...
Кэп был молодой, пухлощекий после госпиталей. К инвалидности еще не привык, еще не понял, какой стороной к нему жизнь повернулась. Встречи с родными ждал, но не волновался. Волновался за него Марат. По раздолбанным в кашу дорогам с намерзшей колеей доехали в скромный поселок. У околицы их никто не встречал. Марат закусил изнутри щеку. Но около дома, у калитки ждала мать. Она вбежала в автобус, обвила Кэпову шею руками:
- Лёша! Приехал! Слава Богу! Слава Богу, мой мальчик!
Кэп стеснялся этой сцены перед парнями, выносящими из автобуса коляску. Потом стеснялся матери, когда, подставив ему плечи, парни выносили его самого. У Марата отлегло было от сердца, но – ненадолго. К дому Шумилиных от калитки вела узкая тропа. Справа – кусты, слева - стена. Туалет - на улице, а к нему протоптана в неглубоком снегу стёжка между сараем и стволом черешни. Крыльцо – пять ступеней. А в доме – порожки да узкие двери. Городская инвалидная коляска в здешней жизни была ни к чему.
Мать и пожилой седой отец за что-то благодарили Марата. Кэп сидел за накрытым столом и улыбался.
- Катя сегодня приедет, - говорила мать, утирая слезы. А потом, повернувшись к Марату, объясняла: - Катя – дочка моя, Лёшина сестра.
Отец гладил пальцем боевые сыновы медали.
У Марата сердце зашлось, и он заспешил попрощаться. А уже из автобуса набрал телефон соцзащиты:
- Григорьич, осталась у нас еще квота на квартиры? Запиши: однушку - Шумилину, ветерану боевых действий. В доме с пандусами. Колясочник парень.
- Зачем, Марат Альбертыч? – спросил один из ехавших рядом парней. – Приняли же родители.
- Ты порожки в доме видел? – сказал Марат. – А дорогу к туалету? Двадцать пять лет парню. Полгода в доме просидит, в помойное ведро «походит», а потом – в петлю! Нет, он – живой, хороший, хочет жить. Надо спасать пацана!
И сейчас Чегодаев смотрел на Кэпа внимательно и серьезно:
- Давай с работой помогу. Профессия-то есть?
- А! - махнул рукой Кэп. – Я ж – сельский. Закончил колледж на тракториста-машиниста. Теперь это – мимо! А могу – диспетчером на телефон. Для интернет-магазина базу на компьютере вести. Ну или руками что-то делать сидя…
Марат достал смартфон:
- Диктуй свой номер. Обещать не обещаю, но – попробую.
Тёма приехал вечером и с порога на Кэпа «наехал»:
- Алёш, как это называется? Ты предупредить меня не мог, что вы придёте?
- Это тебе «алаверды» за протез! – засмеялся Кэп. – Ты ж меня не предупредил, что там будет. И вот тебе – ответка. Как заведующая-то? Очень злилась?
- Ага! Но – сдалась. Три палаты мне вернули. Буду вести стационар, как и раньше. А что за мужик с вами был, в пиджаке?
- Понравился? – ревниво вскинулся Кэп. – Это из совета ветеранов, Ильясов земляк.
- Фу на тебя: «понравился»! – фыркнул Тёма. – Он – старый. У меня вон есть моложе! – он положил ладонь на Кэпово плечо. – Покормишь, нет? А то так пить хочется, что переночевать негде…
* * *
К Тёмкиным ласкам Кэп привык. Не быстро, не сразу. С затаенными страхами и внутренней борьбой. Врал сам себе, что в эти минуты представляет рядом с собою девчонку. Проводив Тёму, брался через силу дрочить на бабское порно.
А сам «руки распускать» в постели и вовсе стеснялся. Но – хотелось же! Манило. И удержаться от этого не было сил. В те вечера, когда Рыжий оставался на ночь, Кэп укладывал его к себе на плечо и касался неспешными пальцами выпирающих ключиц. Артём зажимался, как целка. Не мог забыть, как дрожь пробежала по Алёшиным плечам, когда он впервые коснулся ладонью его плоской мужской груди. Боялся, что Лёшку переклинит, что дойдет куда-то там, «в мозжечок», что Тёма – не женщина, что – «нельзя» и что – «больше не хочется»…
Если бы не Тёмкино смущение, Кэп, может, сам не решился бы на нежности. Но преодолевать это сопротивление было так сладко. Чувствовать желание, ловить вздрагивания, уговаривать насмешливо и властно.
- Ну что, тебя не трогали, что ль, раньше? – шептал он, спускаясь ладонью по впалому животу к лунке пупка. – Что ты, как девочка?
- Трогали, - выдыхал Артём. - …Не надо, Лёш, ты же – не хочешь! – он закрывал пах рукой, преграждая путь ласкам.
- Давай, я сам решу: чего хочу, чего – нет? Руку убирай!
- Нет! – мотал головой Артём.
Кэп нажимал несильно, нежно.
- Убери! …Ну? Кто сильней? Кто старше? Кто в доме хозяин?
Артём сдавал позицию по миллиметрам. Кэпова ладонь касалась мягких даже на лобке волос.
- Пушистый какой!
- Ну тебя! – Тёмка зарывался лицом в Лёшино плечо. – Не надо. Не трогай! Пусти!
Но рука уже ложилась на член, не решающийся подняться. И только после того, как Кэп оглаживал Тёмкины бедра, после того, как у Кэпа у самого вставало так, что мама не горюй, Тёмкин член неуверенно рос.
- Вооот. Другое дело! – удовлетворенно говорил Кэп. – Свою руку дай!
Тёмкина ладонь несмело смыкала объятие вокруг каменного Лёхиного стояка. Лёха сначала старался повторять Тёмкины движения, убеждая себя в том, что это он не ласкает любовника, а просто передразнивает его движения. Но очень быстро он начинал двигать руку по Тёмкиному члену в своем привычном ритме. Куда денешься?! Не он подчинялся Рыжему, а Рыжий – ему. Кончал Тёмка быстро. И от этого смущался еще сильней.
- Хорошо, что я не актив, да? Снова трех минут не продержался.
- У тебя недотрах такой – будь здоров! Как у меня «в лучшие годы». Ты вообще дрочишь или нет? Тебе сколько раз надо?
- Просто с тобой очень сладко! – шептал Рыжий. – И нет сил терпеть. Прости меня, Лёш!
- Фиг-то! Должен будешь!
Артём вставал за полотенцем, сам вытирал Лёшке руки – просто потому, что ему было проще и сподручней встать.
- Можно спать теперь? – спрашивал он робко.
Он оказался соней и обжорой. Кэп смеялся:
- Чего ты худой-то такой? Кишка прямая? Ты ешь больше меня!
- Лёш, не поверишь – только на твоей кухне на меня жор нападает! – смеялся Рыжий в ответ. – Дома хрен что в горло лезет. А у тебя… Я так тебя ждал. Столько лет… И рядом с тобой так всего хочется…
Они закутывались в одеяло. И Тёма делал то, в чем за ним оставался первый шаг – придвигал ноги к Лёшкиным культям. Лёха до сих пор напрягался, вздрагивал. Ему приходилось сдерживаться, чтоб не отпрянуть. Лишь через пару минут он расслаблялся и доверчиво утыкался куцыми коленями в Тёмкины ноги.
- Спать?
- Спокойной ночи! – шептал Тёма. – Мы до утра будем вместе, ведь правда?
И это нескладное, чудное «до утра» странным образом совпадало с тем, что чувствовал сам Кэп. Он просыпался ночами, слушал, как сопит рядом Рыжий, и думал: сколько еще продлится их счастье? Чем закончится? Что закончится быстро и плохо, он почему-то не сомневался. Ждал, что судьба безжалостно вмешается в их запретный уют. Мать ли с сестрой приедут без предупреждения и застанут их с Тёмкой в постели… Галка ли окажется соседкой по даче Тёминым родителям и расскажет всему двору, что приходящий к Кэпу парень – гей… Еще ли что случится, после чего придет расплата за все эти сладкие ночи, за преступную нежность, за ласки, которым нет приличных называний, и для которых есть лишь грязные слова, порочащие, оскорбительные и злые…
* * *
Чегодаев позвонил через неделю.
- Алексей? Это Марат Альбертыч. Ты работать не передумал?
- Нет! – выдохнул Кэп, боясь спугнуть открывающуюся перспективу.
- У тебя группа инвалидности – вторая? На третью согласишься перейти? Тогда за тебя налоговое послабление будет компании. Им это важно.
- Конечно! - сказал Кэп. – А работать кем?
- Консультантом в магазине запчастей. Матчасть, я так понял, ты знаешь. В базах разбираешься. Остальное на месте прочухаешь. Адрес пиши!
До магазина на коляске было добираться минут двадцать. На собеседование Кэп поехал в той же парадке. Всю дорогу молился: только бы был пандус к крыльцу! Только бы – пандус!
В утреннем магазине было прохладно и пусто. Лысый мужик поздоровался за руку:
- Ты – от Чегодаева? Гляди-ка, и правда – без ног!
Кэп посмотрел снизу вверх настороженно.
- Ладно, не парься, у нас народ отличный! Всё будет ок. Ты в запчастях шаришь?
Поначалу Кэпу показалось, что он не разберется ни за что на свете. Толстый бумажный каталог vin-кодов, эксельная база, совсем не похожая на Галкину, какие-то квиточки.
- Смотри, здесь список по фирмам, здесь – по названию детали: «датчик детонации», «датчик кислородный», «датчик температуры», здесь – узлы в сборке. Вот – поиск, тут – наличие, это – оформление заказа, - молодой парень Денис шустро лупил по клавиатуре. – Усёк? Всё несложно.
Кэп кивал, про себя думая, что хрен разберется в этой мешанине. Ему помогли втиснуться с коляской через узкий проход за прилавок. А когда он понял, что посетители не увидят коляски и не будут знать, что он – инвалид, аж скулы свело – так захотелось здесь работать! Ему подвинули клавиатуру:
- Разбирайся!
Первый посетитель появился минут через двадцать. Кэп всё еще оторопело смотрел на столбцы букв и цифр на непривычно широком экране стационарного компа.
Толстый дядька с сердитой миной подошел к прилавку:
- Драсьть. Коврики на фокус есть?
- Добрый день. Сейчас посмотрим, - внутри у Кэпа всё оцепенело от напряжения. Непослушными пальцами он набрал в поисковой строчке «ford focus».
Денис подошел и навис над его плечом. База открылась на нужном месте.
- В салон, в багажник? – спросил Кэп, глядя в список деталей.
- Я не сказал? В салон! – буркнул дядька.
- VIN-код не забудь! – подсказал Денис. – Там «до» и «после» рестайлинга разные размеры.
- В наличии! – нашел Кэп нужную строчку. – Оформляю?
Дядька кивнул. Кэп нажал кнопку «печать» и из принтера выползла квитанция.
- В кассу и - подождите! – Кэп развернулся и с копией квитанции в руках покатился к двери склада.
Первый день вымотал его напрочь. Он обслужил человек пятнадцать, всё остальное время разбираясь с непривычными таблицами. Ему всё время казалось, что он как-нибудь непоправимо ошибется. Несколько раз он подзывал Дениса, а однажды – кассиршу Татьяну. Когда после закрытия магазина он выкатился на крыльцо, ему было странно, что всё еще тепло. Казалось, он полжизни провел в этом магазине. И он не удивился бы, если бы на улице уже была зима и сугробы по крыши. Он закурил. У него дрожали пальцы. Несколько раз затянувшись, он достал телефон, набрал номер:
- Марат Альбертыч? Это Алексей Шумилин. Спасибо вам за рабочее место! И зарплата – огромная, если на полную ставку возьмут!
Платить обещали двадцать три тысячи. Ночами Кэпу снились бесконечные эксельные столбцы. Он искал в них то реле, то бампер, не мог найти, просыпался в холодном поту. Тёма поднимал голову от подушки:
- Что, Алёш? Нога?
- Не. Всё нормально! – успокаивал его Кэп. – Дурацкая работа! Ни днем ни ночью нет покоя!
Он кокетничал перед Рыжим и перед самим собой. Работа была изумительная! Нельзя было словами выразить, как он боялся здесь не удержаться!
И теперь у него были выходные! Пока его жизнь была чередой невнятно заполненных, однообразных дней, выходные не отличались от будней. А сейчас, когда он пять дней подряд проездил на работу, возможность выспаться в субботу была крутой и необычной. Рыжий предложил в воскресенье смотаться на Десну.
- Не, вдруг нас увидят! – упирался Кэп.
- И что? Может, мы просто приятели? – уговаривал Артём. – Я к тебе близко подходить не буду. Просто рядом пойдем.
Наконец, Кэп согласился. Они автобусом доехали до парка и пошли по аллее.
После дождливого августа пришел сухой теплый сентябрь. Листья шуршали под колесами коляски. И березы трепетали золотыми кронами в волнах теплого ветра. Аллея кончилась площадкой, нависшей над берегом. Река отражала высокое небо. И запах осени – последних цветов, пожухшей листвы, далеких костров и чего-то неуловимо-пронзительно горького - стискивал сердце смутной предзимней тревогой. Порыв ветра поднял с земли сухие листья. Тёма поежился.
- Мёрзнешь? – спросил Кэп.
- Не, - помотал головой Тёма. И вдруг начал негромко, будто отстраненно говорить:
Игрушечной нашей любви
Слегка не хватало печали...
И синие чайки кричали.
И сонные сосны качали
Над нами вершины свои...
А впрочем, была и печаль,
Как это притихшее море.
Как музыка
В Домском соборе,
Когда забывается горе
И кажется,
Жизни не жаль.
А после
Была и тоска,
Глухая, как поздняя осень,
Когда необуздан и грозен
Прибой из волны и песка.
А что ещё нужно душе?
Немного любви
И тревоги,
Немного листвы на дороге
И ветра в сухом камыше.
Но главное - это печаль,
Как тихое, кроткое море,
Как музыка
В Домском соборе,
Когда забывается горе
И кажется -
Жизни не жаль.*
Кэп замер. Никогда в жизни ни одно стихотворение, и вообще – ни одни слова не были такими его, словно – выстраданными, словно – озвучившими его дыхание и биение его сердца. И никогда ни один человек не был ему так дорог и так зависим от него, как Тёмка.
- Твои? – тихо спросил Кэп.
- Нет. Это – Анатолий Жигулин, не очень известный поэт. Его при Сталине в тюрьму посадили в 19 лет. И стихи все такие… с надломом. Красивые, да?
- Словно про нас, - кивнул Кэп. – Мы долго вместе будем, как думаешь?
- Не знаю. Я умру, наверно, когда ты… когда всё закончится.
- Нет. Тём, обещай, что – нет.
Артём молчал. Кэп подкатился к нему ближе, взял за запястье.
- Обещай! Ты – младший. Ты должен слушаться, слышишь?
Тогда Тёма кивнул:
- Обещаю.
Они вернулись к остановке. И, ожидая автобуса, Кэп сказал:
- Ты можешь во вторник придти? А сегодня и завтра – не надо!
У него снова кончились деньги. И он не хотел, чтобы Тёма знал, что он будет сидеть на пустой гречке. Да, он всё еще глупо форсил, не признаваясь Артёму в своей нищете. Но во вторник уже должна была придти зарплата. Большая. Настоящая. А за два дня до наступления новой и богатой жизни глупо падать в грязь лицом, правда?
Артём посмотрел на него тревожно, но ничего не спросил. В автобусе он встал чуть в отдалении. На своей остановке Кэп обернулся:
- Пока! - и выкатил свою коляску.
Рыжий молча кивнул и поехал дальше, на всякий случай, чтобы не спалиться перед какими-нибудь случайно подвернувшимися знакомыми, даже не проводив Кэпа взглядом.
* * *
В понедельник похолодало. Ветер нес с запада тучи. Кэп продрог, пока добрался до работы. Но ждать оставалось чуть-чуть: завтра – деньги. Можно будет купить свитер, куртку, нормальные брюки – не джинсы и не камуфляж… К вечеру стало накрапывать, но Кэп решил всё равно после работы ехать в магазин - присмотреть-примерить что-нибудь. В трамвай, который так удобно шел до центра, на коляске было не забраться. Автобус останавливался неудачно - на другой стороне проспекта, но выбора не было.
«Икарус» высадил пассажиров на «островке безопасности». В подземном переходе рельсов для коляски не оказалось. Чтоб переехать проспект, надо было «спрыгнуть» с высокого бордюра. Инструкция по эксплуатации коляски такие трюки запрещала, но коляска уже шестой год служила Кэпу верой и правдой, и он давно не боялся «лихачить». Он выждал, пока схлынет поток машин, и катнулся вперед. Что случилось дальше, он понял не сразу. Вместо того чтоб симметрично грузно шлепнуться обоими колесами, коляска стала заваливаться, в левом колесе раздался хруст. Кэп вцепился в подлокотники, пытаясь качнуться обратно, но коляска «нырнула» неровно, слева – вперед, и он полетел вниз лицом, лишь в последний миг успев выставить перед собою руки. Раздался металлический дребезг – несколько мелких железок отскочили от колеса. Кэп рассадил ладони, но это были мелочи. Коляска лежала на боку, и ее левая ось была свёрнута в сторону. Под колесами проезжающего грузовика звякнул отлетевший болт. Кэп матюгнулся, подполз к коляске и сильными руками вытолкнул ее на тротуар. Одна из отломившихся пластмассок канула в лужу. Пришлось грести руками грязь, чтоб ее найти и убедиться, что в луже нет еще каких-нибудь деталей. Но сломанный цилиндр и несколько болтов раскатывались по проезжей части, по которой нёсся вечерний поток машин. Кэп стиснул зубы от беспомощности и отчаяния.