Но вот гости сели к столу и принялись за пищу. Оказалось, что все были голодны. Генрих IV сидел рядом с княгиней Одой, и между ними шёл тихий разговор. Император настаивал, чтобы Евпраксию до замужества поместили в пансионат при женском монастыре.
— Там она научится нашей речи, познает науки, и там примут её в лоно нашей веры.
— Не знаю, нужно ли ей покидать православие? — заметила Ода.
— Я бы с вами не спорил, прекрасная Ода, если бы в Риме сидел мой папа Климент. Однако папа Григорий не благословит брак твоего племянника с арианкой.
Маркграф Генрих той тихой беседы не слышал, но чувствовал, что она касается его и Евпраксии. Нервничал. К тому же ему не хотелось сидеть рядом с маркграфом Деди, который отнял у него отца. Ему стало тягостно, и он не усидел за столом, позвал Евпраксию и увёл её осматривать покои замка.
— Здесь всё как в волшебной сказке, — сказал Генрих.
Замок был возведён два века назад. Последние годы, пока княгиня Ода была государыней на Руси, замок пребывал в запущении. Но, вернувшись, на родину Ода позвала лучших мастеров из Гамбурга, Кёльна и Мейсена, и они три года обновляли внутренние покои замка. Мастера потрудились отменно. Внутри замок превратился во дворец, и каждая зала была неповторима. И если это была зимняя зала, то сами её стены, отделанные мягкими породами дерева, как бы излучали тепло. В летних же покоях веяла прохлада. В залах было много бронзовых и мраморных статуй, столы украшали хрустальные вазы. Ода знала вкус красоты, ей было откуда черпать опыт, она дважды побывала в Константинополе, где видела прекрасные дворцы и всё то, что их украшало.
Восторгаясь увиденным, Генрих и Евпраксия обменивались кое-какими немецкими фразами. Однако у Генриха было плохое настроение, и он испытывал раздражение от неверного произношения княжной как фраз, так и отдельных слов. Он даже испугался, что если Евпраксия не познает его язык, то их жизнь может оказаться мучительной.
Погуляв по замку, они вернулись в трапезную и увидели, что император и его приближённые всё ещё сидели за столом и вели оживлённую беседу. Чувствовалось, что гости захмелели, и даже сам император вёл себя менее сдержанно. Он усадил рядом с собой маркграфа и княжну и заговорил с ними о том, чего в трезвом уме не сказал бы.
— Любезный маркграф, ещё раз поздравляю тебя с успешным выбором невесты. Как подрастёт, из неё получится превосходная дама. И потому ты должен благодарить тётушку Оду за заботу о себе.
— Спасибо, ваше величество, я ей благодарен, — ответил маркграф.
— Не перебивай. Но я не уверен, что графиня Гедвига когда-нибудь приблизит к себе твою подругу и скажет ей ласковое слово.
— К чему вы это говорите, государь? — спросил, негодуя, маркграф.
— К тому, что ты ещё молод и ничего в людях не понимаешь, — Генрих IV вспомнил, как был одурачен в Мейсене и посчитался с маркграфом: — Княжна дикарка, и она не будет угодна честолюбивой графине. Княжне один путь до замужества — Кведлинбургский монастырь. И если ты исполнишь мою волю и отправишь туда свою невесту, я поверю, что ты любишь императора, внимаешь его советам.
Говоря неприятное, государь смотрел на маркграфа ласково, и крупная рука его мягко накрыла хрупкую кисть юноши. А он, ещё не умеющий отличать ложь от искренности и по доброте своей способный прощать цинизм, почти согласился с императором поместить Евпраксию на воспитание в монастырь. Впрочем, он вспомнил, что в Киеве и у него мелькала эта мысль. Она показалась ему здравой.
Между тем ни император, ни маркграф не нарушали традиций той поры. Германская знать со времён императора Генриха святого посылала в монастыри своих дочерей. Маркграф знал по рассказам матушки Гедвиги, что и она в юности воспитывалась в Кведлинбурге, учила там латынь, читала Горация, Виргиния. И то, что император советовал маркграфу поместить Евпраксию в Кведлинбург, тем оказывалась ей большая честь. В Кведлинбурге аббатисами всегда были только принцессы королевской крови. И в это время аббатисой там стояла сестра императора Адельгейда.
Но юный маркграф, пытаясь угодить императору и своей матери, ещё не знал, как к этому отнесётся его нареченная. И чтобы донести до княжны пожелание императора, ему нужен был переводчик. Он попросил у императора милости освободить его от беседы и ушёл с Евпраксией искать Вартеслава. Генрих надеялся, что князь по-родственному и мягко убедит княжну отдать себя во временное заточение в монастырскую обитель. Маркграф понимал, что убедить её будет очень трудно. И причина была одна: неукротимость нрава, неспособного к монастырскому образу жизни.
Однако Вартеслава не удалось найти, сказали, что он отлучился в город. На самом деле всё было не так. Вартеслав скрывался на конюшне. И не один. Там, в укромном месте, он вёл беседу с императорским стременным молодым бароном Ламбергом, племянником графа Эткера, который добивался руки княгини Оды. Ламберг поведал князю о тайном пребывании императора в Мейсене.
— За вами следили с первого дня вашего возвращения в Германию и все передавали с гонцами кайзеру. Когда вы появились в Мейсене, император был уже там. Когда вы въезжали на площадь, я видел, что он стоял у окна за шторой. И это он повелел досмотреть ваше имущество на верблюдах. А вот зачем, мне то неизвестно.
— Но кто скажет, что заставило его? — спросил Вартеслав.
— Это могут сказать только девушки для увеселения, — усмехнулся Ламберг.
— Какая подлость! — возмутился Вартеслав. Он догадался, кого имел в виду барон. Ходили слухи, что император во многих городах тайно содержал вольных девиц.
— Да, сие так. А после того, как княжна взбунтовала верблюдов, император пришёл в ярость. Он обозвал её «дикаркой» и пообещал наказать. А слов Рыжебородый Сатир на ветер не бросает, — заключил рассказ барон Ламберг.
— Но сегодня он был с нею любезен, — заметил Вартеслав.
— Это игра в кошки-мышки, — ответил Ламберг:
В сию минуту на дворе замка раздался звук боевого рога. Это был сигнал к сборам в путь. Так по воле императора отмечался его отъезд из тех мест, куда он пребывал с визитом. Лишь в Мейсене традиция была нарушена. Барон Ламберг усмехнулся. Он-то знал, что в Мейсене император не впервые нарушил традиции королевского двора.
Глава седьмая
РЫЖЕБОРОДЫЙ САТИР
Никто из приближённых Генриха IV, даже самый близкий к нему вельможа маркграф Деди Саксонский, не мог знать, о чём думает император и каким будет его первый шаг, когда он проснётся или выйдет из-за стола после трапезы. Так было и на этот раз, когда Генрих вместо полуденного отдыха заставил приближённых собираться в путь. К тому же на сборы дал всего несколько минут.
— Всем в стремя! Всем в стремя! — разбушевался он, едва лишь маркграф и княжна покинули трапезную, а Ода ушла следом за ними. Он уходил из залы покачиваясь и продолжал кричать: — Бездельники! Винолюбы! Я вам покажу, как нежиться.
Сопровождающие императора графы и бароны хотя и знали крикливость своего кайзера, но страху в их лицах не было. Они даже посмеивались. Ведь он, по их мнению, изгонял из себя злых духов.
На дворе барон Ламберг уже держал под уздцы коня императора. Он помог ему подняться в седло. Приближённые тоже не замешкались и были готовы в путь, но гадали, гада поведёт их прихоть непредсказуемого сатира. Он же, забыв проститься с гостеприимной хозяйкой Одой, покидал замок в прострации. Оказавшись за воротами Гамбурга, Генрих IV не свернул на юг к своей резиденции в Майнце, а погнал коня на запад. И какую цель там наметил император, ещё долго никому не было ведомо.
«И что удумал Рыжебородый Сатир?» — задавал себе вопрос маркграф Деди, серой глыбой восседая на своём огромном жеребце. Однако Деди не утруждал себя особо разгадкой поведения императора. За многие годы он уже привык к поведению своего государя, зная, что самая замысловатая загадка в конце концов разгадывалась. Стоило только набраться терпения. Знал маркграф, что за это и любил его Рыжебородый Сатир. Однако на этот раз Деди Великан кое о чём догадывался. Поводом тому послужило поведение императора в Мейсене. Видел однажды Деди радужное свечение глаз Генриха, когда тот получил от русского князя сокровища. Ни прежде, ни позже до Майнца Деди не замечал такого свечения. Однако загадка всё-таки оставалась неразгаданной. Ведь Деди был свидетелем того, что в Майнце император не увидел ничего подобного, чем порадовал его князь Изяслав. Но Деди предположил, что, может быть, в ожидании увидеть подобное так радужно засветились глаза императора. Конечно, Деди не трудно было догадаться, что Генрих мог увидеть что-то в своём воображении. Но что? Не могла же его смутить русская княжна. Да и увидел-то он эту девочку уже под конец своего торчания у окна. К тому же не мог император прекратить военные действия в Италии и прискакать за тысячу миль только для того, чтобы посмотреть на княжну. Гели добавить, что в Гамбурге он совсем мало смотрел на неё, то размышления Деди о княжне были напрасными. Всё-таки тут что-то было связано с тем, что княжна везла в Штаден в своих тридцати тюках, к такому выводу Деди пришёл не случайно.
Римско-Германская империя вот уже много лет переживала трудные времена. Беспокойная жизнь императорского двора началась десять лет тому назад, и виноват в передрягах был сам Генрих. Двадцатидвухлетний государь разными мерами дерзнул увеличить свои владения в Саксонии и в Тюрингии. В тех же землях он обложил своих подданных непомерными налогами. И то и другое не поправилось многим князьям и горожанам этих земель. И маркграф Оттон Нордгеймский призвал их к восстанию. Генрих мог бы подавить восстание, если бы не относился высокомерно и заносчиво к тем князьям и графам, которые были ещё преданы ему, если бы попросил у них помощи. Он сумел даже поссориться с маркграфом Удоном Штаденским, жена которого Гедвига была сестрою его жены Берты. Он пренебрёг силой Божьего слова, церкви и епископов. В роковом 1072 году он добился своей враждой того, что его грозились отлучить от церкви и под ним зашатался престол. Изворотливый по природе, Генрих избежал потери трона только потому, что пошёл на союз с горожанами прирейнских городов, которые и поднялись против северных князей и воинствующих епископов. Оттон Нордгеймский утихомирился, и волны опасности откатились. Епископат Саксонии и Тюрингии первым осознал, чем грозит восстание горожан центра державы, и начал искать пути сближение с императором и его минестериалами. Епископы предложили соединить усилия против Оттона, а в 1074 году выступили с заявлением о «Божьем мире». Но, прочитав условия «Божьего мира», Генрих словно ошалел от негодования. Он вновь призвал горожан взяться за оружие и вместе со своими рыцарями, лучниками и копейщиками повёл их на войско Оттона Нордгеймского. Июльской порой два войска сошлись под Гамбургом. Удача сказалась на стороне более решительного и отважного Генриха IV. Он разбил войско саксов и пленил маркграфа Отгона. После этой победы епископат оказался сговорчивее и был заключён выгодный для императора «Божий мир».
Трон под Генрихом уже не шатался, сил прибавилось. И наступило время, как счёл император, укоротить власть папы римского Григория VII. По примеру своего отца Генриха III он стал собирать войско для похода на Рим. Нашёлся и повод. Папа римский своим посланием отказывал императору утверждать духовных лиц в должности и сане епископа или аббата. Как припоминал маркграф Деди, император «взбунтовался» и показал свою силу, самолично назначил германских епископов в Сполето и Фермо, прежде возведя их из священников в сан. В те же дни он отправил послание в ломбардийский епископат, в котором обещал ломбардийцам поддержать их в борьбе против папы Григория VII.
Бурные события развивались стремительно. Папа римский срочно созвал конклав кардиналов, и в декабре семьдесят пятого года, когда Генрих только что отпраздновал своё двадцатипятилетие, он был отлучён от церкви. Несгибаемый император стойко выдержал удар папы римского и сам нанёс ему ответный удар такой силы, от которого папа Григорий VII не сумел оправиться. Генрих IV срочно созвал Вормский синод епископов католической церкви, и они, призванные по обету исполнять волю папы римского, пошли на поводу у императора. Никто этого не мог объяснить, но в результате 29 января 1076 года синод провозгласил низложение папы римского Григория VII. Казалось бы, пришло время торжествовать Генриху победу, но для торжества у него не было денег. А когда благодаря полученным от великого князя Изяслава сокровищам деньги появились, надо было вновь думать о защите престола, о борьбе против всё тех же саксонских князей, которых возглавил всё тот же упорный Оттон Нордгеймский, бежавший из заточения. К этому времени силы Оттона приросли. В борьбе против Генриха с ним объединились князья Южной Германии. Низложение папы Григория VII тоже не прошло бесследно. Многие епископы вновь ополчились против императора и увели свою паству под знамёна маркграфа Оттона Нордгеймского.
Маркграф Деди Саксонский, оказавшийся в октябре 1076 года в городе Трибуре, стал свидетелем новой попытки свержения Генриха. Помешала тому лишь борьба кланов. Одни прочили на престол Оттона, другие герцога Рудольфа Швабского. Во время выборов голоса разделились поровну, и на уступку никто не пошёл. Для Генриха это было счастливое голосование. Примчав в Верону, где в эту пору пребывал Генрих, маркграф Деди сказал ему:
— Государь, молитесь Всевышнему и Пресвятой Деве Марии. Они к тебе милосердны.
— Говори же с какой стати молиться? — потребовал Генрих.
— Южные и северные князья поссорились, каждый клан тянул на престол империи своего, но Бог оказался на твоей стороне, и трон твой незыблем.
— Что ж, я сегодня же отслужу мессу, — заявил Генрих, довольный поездкой своего фаворита в Трибур.
И Генрих не только отслужил мессу благодарности случаю, но в тот же день было написано папе римскому, всё тому же Григорию VII, послание, в котором император выражал папе покорность сына. Он покаялся во всех грехах. Правда, Деди, который писал это послание, знал, что Генриху и дня не хватило бы на изложение всех своих грехопадений, и всё-таки конец послания внушил Деди надежду на то, что Генрих будет наконец чтить Бога, веру и папу римского. Было написано, что император полностью отдаёт себя в руки верховного понтифика и наместника Иисуса Христа на земле папы римского.
Пока Деди начисто переписывал послание императора, он нашёл ещё один ход конём, который должен был окончательно покорить папу. Генрих IV приглашал Григория VII на рейхстаг в Аугсбург, где думал публично отказаться от власти над епископами. Однако, заявив об этом в послании, он не поехал в Аугсбург, а отправился на земли графини Матильды Тосканской во Флоренцию, где надеялся до рейхстага встретиться с папой. Когда он достиг замка графини Матильды, то уже знал, что папа Григорий VII там. Он всегда останавливался у Матильды, если вынужден был ехать на север Италии или в Германию.
Император облачился в одежды кающегося и возник близ ворот замка. Вместе с маркграфом Деди он ждал понтифика с раннего утра и до полудня. А когда, наконец, папа смилостивился и вышел, Генрих встал на колени, поцеловал папе руку и попросил принять покаяние. Папа увёл императора и маркграфа в замок. Это «покаяние» длилось за обильной трапезой до позднего вечера. Свидетелями на нём были графиня Матильда и маркграф Деди. Правда, Деди меньше слушал, а больше любовался молодой, красивой и отважной графиней Тосканской. В будущем Деди не раз придётся испытать отвагу этой воительницы. Она окажется самым непримиримым противником императора.
Папа Григорий VII был милосерден и отпустил покаявшемуся все грехи. И даже то, что Генрих обманул папу по поводу рейхстага в Аугсбурге. Он и не думал собирать рейхстаг. И то сказать, пред папой никогда ещё не стояли на коленях не только императоры, но и короли. А Генрих стерпел коленопреклонение с дальним расчётом. Он думал не только получить отпущение грехов, но и заручиться поддержкой папы в борьбе против саксонских и тюрингских князей. Он добился своего: папа пообещал Генриху помощь военной силой и деньгами.
Однако, когда Генрих вернулся из Флоренции в Верону, Деди на другой же день доложил императору:
— Ваше величество, а вы поторопились с покаянием, и помощь папы вам не потребуется, она будет только во зло.
— Как ты смеешь говорить подобное, винная бочка? — возмутился Генрих. — С чего ты взял, что во зло?
— Мне стало известно, что князья севера и юга недовольны твоим визитом к папе и твоим покаянием. Они вновь сходятся в Форхгейме.
— Собирайся немедленно и ты туда. Узнай, о чём пойдёт речь.
Деди отправился в Форхгейм, но путь был неближний, и он опоздал на съезд князей. Однако через своих людей Деди узнал о всех тайных решениях князей. Они были печальны для императора. Вельможи признали, что союз Генриха IV и Григория VII — прямая угроза их независимости. И Генрих был низложен с королевского престола, который принадлежал ему по праву рождения. Деди вернулся в Верону и сказал своему кайзеру:
— Мой государь, ты уже не король Германии, и тебя зовут на присягу Рудольфу Швабскому?